Страшные сказки

Палач

Жизнь – игра со смертью;
              где святость, там и грех...

Яркий диск солнца робко выглядывал из-за горизонта, постепенно прогоняя утренний полумрак. Фонари небольшого городка гасли один за другим. Пыльные улицы наводнялись звуками, движением, жизнью. Именно в такое время двери местной таверны открывались.

Немолодой трактирщик сидел у стойки и протирал дубовые кружки. Совсем скоро они наполнятся пенным хмелем либо сладким вином и будут биться друг о дружку под пьяные тосты. А пока посетителей нет, можно и отдохнуть.

Снаружи грустно завывал ветер, вселяя в грудь седовласого мужчины тревогу. Небесный скиталец будто бы уже успел узнать неизвестную человеку новость, и была она отнюдь не доброй.

Дверь скрипнула. Сотрясающие стены шаги раздались после. Трактирщик поднял взгляд и нахмурился: чернобородый громила направлялся прямо к стойке; насторожил его не сам человек –местный палач был хорошо знаком всем в этом маленьком городке, – а скорее его хмурый вид и необычайно печальные глаза.

Громила сел у стойки, не сказав и слова. Лоб его плотно покрывали складки, обнажая роящийся в голове ворох мыслей. 

— Не привык таким я здесь тебя, приятель, видеть... — трактирщик первым подал голос, нацеживая в кружку лучшего пива. — Что стряслось, скажи мне?

Парой глотков расправившись с питьём, палач запросил ещё и ещё. Как в бездонную бочку, заливал он в себя огненную воду, преследуя одну цель: забыться на как можно большее время. Трактирщик тяжко вздохнул – он видел подобных людей. Однажды начав, почувствовав это тягучее ощущение забытья, они не могли просто остановиться; порой заходили слишком далеко, и их единственное спасение становилось погибелью. Возможно, так произойдёт и теперь.

Прикончив дюжину кружек пива, палач взглянул на трактирщика. В пустоте его тёмных глаз тлела всё та же грусть и скорбь. Едва ли что-то в этом мире способно хоть на толику заглушить эти чувства. Мокрые губы зашевелились, выдавливая из себя шепот:

— Правосудию я верю... — веки мужчины устало сомкнулись. — Но теперь в нём нет мне места...

Трактирщик подвинулся ближе, готовый слушать.

— От меня она скрывала свои жуткие мученья... Толпа вокруг кричала... — мужчина обхватил руками голову, зарыв пальцы в безобразную копну чёрных волос. — И бил её я плетью, хотя считал её я лучше всех... 

Хозяин кабака сплюнул на чистый пол – очередная жертва людских предрассудков за какие-то надуманные «грехи» заслужила наказание; и пред ним сидит человек, что его осуществил. С непоколебимым городским палачом случилось то, что, в конце концов, должно было произойти. Он сломался. 

— Слово «ведьма» вызывало в людях злобу и жестокость... На костре она сгорала... — палач взглянул на свои покрытые мозолями и волдырями ладони, глаза его были пусты. — И душа её летела в пропасть...

Трактирщик печально смотрел на своего посетителя. Лишь Дьявол мог обидеть его – человека, всю жизнь приводившего в исполнение самые чудовищные приказы; мучающего, линчующего и сжигавшего приговорённых к смерти. Посвятив себя правосудию, он оградил себя от морали, от человечности. Сейчас, кажется, поступки всех прожитых лет навалились на палача тяжким грузом. Но кто та, что навлекла подобное на столь упёртого человека? Трактирщик ужаснулся, предположив самое страшное.

Чернобородый громила поднялся, порылся в кармане и вывалил на стол огромный мешок с золотыми. Несомненно, это его плата за кровавую работу. Поморщившись, палач направился к двери. Затылок и виски его вороных волос пожирала седина.

— Кто она, друг мой? Кто эта девушка? — обратился трактирщик, когда тот уже отворил дверь.

Мужчина повернулся; глаза были пусты, руки дрожали.

— Моя невеста...

Дверь захлопнулась.

Яркий диск солнца медленно катился по небу, ветерок пел за окном легко и беззаботно. Лишь немолодой хозяин кабака был мрачен.

Неспешно подойдя ко входной двери, он запер её на ключ и удалился в заднюю комнату. Принимать посетителей сегодня совершенно не хотелось.