Струна

Часть 1

Время приближалось к обеду, когда в мой ветеринарный кабинет вошёл этот мужчина. Он принёс собаку породы чихуахуа и сказал, что пришёл по рекомендации друзей. Мужчина был небрит, выглядел весьма уставшим, будто не спал несколько суток подряд.

- Что беспокоит? – спросил я.

- Он плохо ест… И очень слабый.

Пока я осматривал собаку и задавал стандартные вопросы – кличка, возраст и так далее – я поразился тому, что пес был не вялым, не слабым, а… тоже как будто уставшим. Будто он тоже давно не спал.

— Ну, что могу сказать? Пёс выглядит не совсем здоровым, но точный диагноз пока поставить сложно, требуется более тщательное обследование. Как давно он плохо ест?

— Долго, доктор. Почти год.

Я с удивлением посмотрел на мужчину. Глаза его были пусты. Казалось, что он говорит через силу, каждое слово давалось ему с трудом.

— Что же произошло? Почему вы не пришли раньше?

И он начал рассказывать. Поначалу хрипло, сбивчиво, осторожно подыскивая слова, будто он давно не разговаривал. Так человек после долгого хождения с костылями учится ходить заново и аккуратно ступает без них, ища опору ногами.

Его рассказ заинтересовал меня.

Я отдал распоряжения своим ассистенткам, чтобы полностью обследовали собаку, а сам пригласил этого странного мужчину пообедать со мной в кафе неподалёку.

— Но я смогу забрать собаку сегодня? – спросил он встревоженно, и в его глазах я наконец-то увидел какой-то отблеск эмоций. Казалось, этот вопрос волновал его больше всего.

========

Я хорошо помню тот день, когда она появилась в моей жизни. Была ранняя весна, и я отправился прогуляться по городу. Моя работа связана с программированием, так что я основную часть времени провожу дома. А тут стояла такая чудная погода, что я решил выйти на воздух. Я гулял уже достаточно долго и вдруг услышал музыку. Кто-то играл на рояле. Знаете, я ни черта не смыслю в классической музыке, не отличу Моцарта от Бетховена, но тогда музыка была настолько гармоничной… Нет, она была совершенной.

Я пошёл на звук и свернул в маленький тупичок, который оканчивался небольшим одноэтажным коттеджем. Несмотря на прохладное время года, окно было открыто. И в нём я увидел девушку, игравшую на рояле. Я остановился, прислонившись к растущему рядом дереву, и стал слушать.

Девушка заметила меня, но продолжала играть, улыбаясь и поглядывая в мою сторону. Потом она рассмеялась:

— Смотри, Людвиг, у нас появляются поклонники!

Ее голос и звонкий смех разнеслись эхом по дворику. Я улыбнулся и шагнул ближе к окну. В это же время на подоконник взлетел обладатель имени Людвиг и зарычал. При виде этого «охранника» я и сам рассмеялся, так забавно было увидеть мелкую собачонку, взявшуюся невесть откуда.

Так мы познакомились. Потом мы часто гуляли вместе, и это было самое прекрасное время. Знаете, почему прекрасное? Потому что тогда с нами не было Людвига. Он возненавидел меня с первой секунды, как только увидел. Но я это понял гораздо позже.

Для неё к своему дому я пристроил террасу, чтобы она могла разместить там свой рояль. И наконец настал тот день, когда она переехала ко мне вместе с роялем и с собакой.

И началась война.

Вы знаете, сколько крови вам может попортить одна мелкая собачонка? Сколько раз я пытался подружиться с ним, сколько вкусных собачьих радостей я скупал для этого мелкого поганца! Он пожирал все вкусности, нагло глядя мне в глаза, а потом шёл и гадил.

Он срал мне в ботинки. Он проделывал это тогда, когда я собирался выходить. Представьте себе, доктор, вы надеваете пальто, суёте ноги в ботинки и вляпываетесь в ещё тёплое собачье дерьмо.

Ещё он гадил ровно в тот момент, когда я выходил из душа. Прямо мне под ноги. Я кричал и ругался, но маленький гад начинал скулить, и она утешала его. Его! А он смотрел на меня через её плечо и ухмылялся. Видит Бог, доктор, я не вру. Он ухмылялся и радовался своим победам.

Она прощала ему всё. Сначала она говорила, что Людвиг перенервничал из-за переезда, потом – что я забываю с ним гулять. Поверьте, этот мелкий паршивец, вечно трясущийся и пускающий под себя струйки, в её отсутствие превращался в злобного расчётливого монстра.

Иногда он делал вид, что умирает от голода. Это случалось, когда она уезжала на репетицию или ещё куда-нибудь без собаки. Я честно кормил его, доктор, он пожирал весь свой грёбаный корм. А когда она приходила, он визжал и скулил у её ног. Тогда она ругала меня, что я забыл покормить собаку, и давала ему ещё еды. Этот мелкий гад давился, но ел. Ел с такой жадностью, будто и правда голоден.

Тогда я стал давать ему больше корма. Он раздувался, как шар, но жрал. Я мечтал, что когда-нибудь у него случится заворот кишок или что там бывает у собак. Но его ничего не брало. Он только оставлял ещё большие кучи у меня под ногами. Но она опять говорила, что Людвиг перенервничал.

Она была пианисткой. Выступала на конкурсах, играла в составе разных оркестров. Музыка – это была её жизнь. Она обожала свой рояль. И я тоже стал обожать его. Она даже научила меня нескольким несложным мелодиям, а иногда у нас получалось играть в четыре руки.

Когда она выходила на террасу и начинала играть, мы с Людвигом выбрасывали белый флаг перемирия и шли её слушать. Она играла, а мы сидели тихо. Я обычно садился прямо на пол возле входа на террасу, а Людвиг забирался на свой специальный стульчик, стоящий возле рояля.

Я видел, с каким обожанием смотрит на неё пёс. Он просто боготворил её. А меня он расценивал, как неандертальца, посмевшего посягнуть на божество. На ЕГО божество.