Сумерки года

Сумерки года

Часть первая 

Затянутые, однообразные дни позднего ноября девяносто четвертого года. Морось, темень – утро не отличить от вечера. Угрюмое время, когда неминуемая близость затяжных холодов учит понимать одиночество.
Так думал Максим Назаров.
Он мерз на пустой остановке. Казалось, что невеселые мысли были не его, их приносила осень в сизых закоченелых пальцах. Максим смотрел вдаль, дожидаясь автобуса, снова и снова подходил к грязному, неуютному павильону. Ветер продувал его насквозь, рвал объявления. В сотый раз Назаров читал их: «Обналичиваем любые суммы под надежный процент», «Ваша жизнь в Ваших руках! Тренер правильного питания Влад Коган», «Иностранные языки за десять дней под гипнозом. Научно-творческая группа кандидатов наук», «Окажем услуги по приобретению оптовых партий ваучеров для приватизации предприятий», «Конец света близок! Возьмутся только спасенные! Пришествие Иисуса на облаках 28 октября 1992 года!»
Максим Назаров внимательно перечитывал именно последнее сообщение. Хотя потрепанной листовке исполнилось два года, он был готов согласиться с близостью конца. Небо с каждым днем будто падало, огромные тучи давили, наседая тяжелыми поршнями. Недавно он читал книгу, в которой Бог именовался Вечным Живописцем. Видимо, поздней осенью у вселенского художника случался запой, он путал краски, смазывая их в серую грязь. Только вчера выпал первый снег, и он, такой свежий и пушистый, растаял, став частью нетрезвой мазни усталого мастера.
Назаров засучил рукав – часы «Монтана» отсчитали уже два часа напрасных ожиданий. Было настоящим безумием ехать на городское кладбище так поздно. Автобус до района «Полыни» и в будни ходил редко, и нет ничего глупее – ждать его в воскресенье.
Впрочем, спешить ему было некуда и незачем. В полдень Макс пересекся с друзьями по журфаку. Кто-то, как он, смог устроиться и довольствовался газетными копейками, другие перебивались случайными заработками. Никого не отнесешь к счастливчикам; романтизм, вера в себя и в будущее, всё то, о чем мечталось лет пять назад, время грубо выбило из головы и сердца. Они выпили, поговорили ни о чем и разошлись. Дешевая настойка не помогла расслабиться, душу грызли мысли. Он не знал, к кому пойти, с кем поделиться ими.
Максим решил поехать к деду, на могилу, он не посещал ее с Пасхи. А ведь только недавно в октябре была годовщина, и Назаров в суете забыл об этом. Он не навестил деда, который был ему за отца – настоящим учителем и другом. Теперь, когда Макс выпил, совесть заглушила рассудок и велела ехать прямо сейчас, в сумерках ноябрьского дня.
Глупо это или нет, но Максим верил, что никто никуда не уходит. Все люди – прошлые поколения, живые и ждущие рождения – связаны между собой, и чем больше думать об этом, чем сильнее стараться скрепить эту нить, тем крепче и чище станешь сам. Да, стоя на остановке, нетрезвый, одинокий, он верил – никто не уходит. В такой день, если приехать на могилу, зажечь свечу, уберечь пламя от ветра, постоять и подумать – сотни душ встанут рядом и молча  разделят твою думу.
Он жил на городской окраине, район называли «Острова» — самая протяженная улица носила имя академика Островитянова, да и добраться сюда было также сложно, будто с материка на «малую землю». Сейчас «Острова» словно вымерли, люди спрятались в квартиры-норы старых двухэтажных домов… Максим смотрел на серый асфальт, на голубей, снующих красными лапками по лужам, затем поднял глаза к горизонту, к отдаленным трубам котельной…
Нет, какая-то ерунда. Куда собрался, зачем? Это помешательство! Он просто устал и болен, и всё пройдет. Нужно идти на квартиру, выпить таблетку, а лучше две, и забыться во сне. Назаров уже сделал шаг от остановки, пожалев о потраченном времени, когда услышал шум мотора. Мимо ехала помятая, ржавая «копейка» с самодельной желтой шашечкой. Максим раньше не пользовался такси, но какие-то деньги в кармане остались, и он взмахнул рукой.

***

Водитель был то ли азербайджанец, то ли дагестанец или еще кто – Назаров плохо разбирался в черных. Их до недавнего времени в городе почти не было. И вообще недавно много чего не было. Рыночная экономика только зарождалась и была намного чернее этого парня, который согласился подвести случайного попутчика.
Первое время ехали молча. Назаров посмотрел на забор бывшего предприятия «Сельхозтехника», где сегодня пустовали площади, ютились бомжи и наркоманы. Забор «украшала» свастика РНЕ  и надпись: «Уважай Россию или уезжай!»
«Запятой не хватает», — подумал Назаров.
Таксист был рад клиенту, широко улыбался, будто встретил своего в чужом городе. На вопрос: «Сколько будет с меня?» ответил:
— На мэсте договорымся!
В начале пути водитель не умолкал:
— А чего же так поздно и на кладбище? Беда?
— Да нет, не беда, — отвечал Назаров, глядя в грязное окно на засыпающий город. – Бывает просто.
— Чего бывает?
— Да как объяснить, — Максим медлил. Показалось, что этот улыбчивый заросший мужик не чужой. – Еду к деду на могилу. Он мне за отца был.
— Понимаю, — протянул шофер. Долго молчал. – Я домой вернусь, поеду на могилы. Важней родных ничего нету.
Возникла тишина, и Назарову казалось – незачем говорить, как могли, они поняли друг друга. Не покрутил пальцем у виска – и то хорошо.
За окном промелькнули бледно-желтые стены районного ДК.
— Дорогу отсюда покажешь? – спросил таксист, блеснув золотым зубом.
Назаров кивнул.
Дорога до кладбища была разбитой. Немудрено, что автобусы выходили на маршрут только в часы, когда можно оправдать рейс. Ни муниципалам, ни частникам не хотелось гробить и без того разбитые «икарусы» и «пазики» ради двух-трех случайных пассажиров.
Максим присматривался к водителю. Раз тот не знал, куда ехать, значит, с каждым километром станет бранить себя, что взять пассажира. Но тот оставался спокоен, и трудно было понять, о чем думает. Таксист неспешно закурил папиросу, и в нос Максиму ударил сладковатый, не похожий на табак дым. Четверть часа они ехали по кочкам и, минуя промзону, «копейка» остановилась у поворота. За ним виднелось бесконечное поле крестов. Максим обыскал все карманы – набралось восемь синеньких сторублевок.
Джигит вздохнул. После «черного вторника»  рубль не имел цены.
— Выбирай, — убрав в карман деньги, сказал таксист. – Кепка с курткой, сигареты, часы… а хош, — он указал на палец. – Давай пэрстень.
Лицо Максима загорелось, он был не готов к такому варианту «на месте договорымся». Даже одни модные часы  однозначно стоили дороже этой поездки. Без верхней одежды он просто замерзнет, а серебряная печатка с изображением оскаленного тигра… Она была дорога как память об отце, которого он смутно помнил. Печатка принадлежала этому смелому, таинственному, святому для Назарова человеку. Отец был кадровым военным и погиб в Афганистане, когда Максиму было девять лет; лишь отдельными эпизодами сохранившись в воспоминаниях, он стал легендой, и единственная Память о нем блестела сейчас на среднем пальце.
Назаров представил, как кавказец понесет завтра эту Память на центральный рынок, где у старого универмага скупали всё подряд. Как такой же черный цыган будет оценивающе вращать перстень, подбрасывать в ладони, словно дешевую безделушку, думая, как перехитрить не менее хитрого джигита.
Максим нервно погладил печатку. Таксист протянул руку. Они молчали, ожидающе глядя друг на друга, и только двигатель «копейки», будто больное сердце, неровно стучал поршнями.
— Забирай одежду и часы, — наконец, ответил он.
— Как знаешь, -  не без сожаления пробурчал водитель, добавив что-то резкое на родном языке.
— Сейчас, тут неудобно, — сказав это, Максим вышел из машины, оставив дверь открытой. Таксист внимательно следил за ним, барабаня пальцами по рулю. Назаров хотел расстегнуть куртку. Ветер подул с кладбища, ударил в спину. Руки дрожали, не слушались, и молнию заело на животе.
Решение пришло не в голову, а в ноги:
— На, жри! – он бросил в салон кепку, словно гранату, и, захлопнув дверь,  бросился бежать по глине, мимо свежевырытых могил, на дне которых белел вчерашний снег. Он бежал, ни о чем не думая, сердце рвалось из груди, кровь в  венах пульсировала так, что своим огнем могла разбудить покойников.
Его отрезвил выстрел. Пуля промелькнула рядом, глухо ударившись в сырую могильную насыпь. Максим упал, на время затих и ползком добрался до большого надгробия. Нерусская брань раздавалась откуда-то сбоку, совсем рядом.
Больше не стреляли.
Такого расклада он не ожидал…
Таксист искал его.
Максим поднял глаза – огромная плита, за которой он прятался, была надгробием криминального авторитета Пашки «Пыжа» Алтуфьева, убитого в мае девяносто третьего. С могильной фотографии смотрел угрюмый бритоголовый тип. Покойник ухмылялся, кривил толстые губы, будто говоря: «Ну чё, попал? Беги, зайчатина, рви когти!»
«Чижик-пыжик где ты был?» — в голове завращалась дурацкая песенка, она отстукивала в такт пульсу. Неуместная здесь, она звучала зловеще.
«Где ты был? Где ты? Где ты был? Где ты?»
Ворона села на соседний крест. Громко каркая, щетинясь, она выдавая Максима. Не задумываясь, он схватил кусок глины и бросил в нее. Взмахнув крыльями, черная птица полетела в сторону часовни.
Сбоку раздался новый выстрел. Назаров вспомнил: преследователь курил в салоне какую-то дрянь…
Он припал потной спиной к холодному надгробию. Дышал тяжело, стараясь сдержать  крик. Ветер нес по небу рваные свинцовые тучи, поминутно скрывая бледный полумесяц луны. Бесконечные могилы в сумерках сияли желтыми, красными, фиолетовыми бутонами искусственных цветов. Время замерло… Не выдержав долгой тишины, Назаров оперся измазанной в глине ладонью на плиту и осмотрелся.
Таксист возвращался к машине, на ходу пряча пистолет за пояс. Рядом с его колымагой припарковалась новая красная «девятка». Двое бритых парней, едва умещаясь, сидели сзади, двое других, широко расставив ноги, ждали кавказца на дороге. Когда таксист поравнялся с ними, ветер донес обрывки нецензурной брани: «Какого палишь… чурка… наша территория… пушку сюда… вали давай быстро…»
Джигит спорить не стал. Отдав пистолет,  он обернулся в сторону могил,  сверкнул жгучими глазами, сплюнул, и лихо, со свистом развернувшись, уехал в город.
Максим перевел дух, но боялся даже шелохнуться.
Один из парней хотел пройтись по тропинке и узнать, зачем и в кого палил кавказец, но, быстро испачкав кроссовки, матерясь, вернулся в машину и сел за руль. Бритоголовые долго курили, очевидно, присматриваясь… Максим покинул укрытие только после того, как «девятка», буксуя по грязи передними колесами, шумно скрылась из вида. С трудом отмыв в луже запачканные глиной руки, Назаров побрел между могильными участками.