Сумочкин

Сумочкин

Я человек неплохой, не ворую, не дерусь. Только женщины на меня обижаются. Правда, одна продержалась почти полтора года – мы с ней то сближались, то удалялись, и вдруг решили пойти подать заявление. Кто это предложил, уже не помню, но почему-то кажется мне, что не я.

В назначенный день меня как веревками скрутило – не могу никуда идти и все. В общем, на свидание с собственным счастьем я так и явился. Пропал и все. Нормальный такой выход из ситуации. Ну, а ей, само собой, все должно быть ясно, чего уж.

Проходит время. А я футбол очень люблю. И снится мне однажды, что я сижу на матче, на трибуне. Вдруг судья останавливает игру длинным свистком и указывает на меня. Машет рукой, выходи мол. Ну, я вышел на поле – вокруг трава зеленая, народищу тьма. Чего только во сне не бывает, так ведь? Судья показывает мне карточку - штрафной. И почему-то я же стою в воротах и прямо на меня летит мяч.

Я культурно выразиться не успел, как прямо мне в лоб «бах»!

И этим самым «бах» меня забросило куда-то в темноту. В ворота, что ли? Не поймешь. Лежу кверху ногами в каком-то мешке. Пахнет совсем не воротами, а чем-то смутным - сладким, тяжелым. И всем сразу. Потом верх раскрывается, и чья-то огромная рука с маникюром начинает шарить. Но самое страшное – слышу я знакомый голос…

В общем, очутился я в сумке своей бывшей, той, к которой в ЗАГС не пришел. И чего только там не было – если честно, никому лучше не знать. Потому что побывать внутри женской сумки – все равно что побывать внутри самой женщины. А это, я вам скажу, даже по меркам экстрима уже перебор. Дни и ночи я лежал в боковом кармане, и на меня летели автобусные билеты, помады, бумажки (сложенные и мятые), монеты, скрепки, бутыльки с лаком, расчески, купоны, карточки, чеки, квитанции. А в тот самый первый раз, когда мячом по лбу, как вы думаете, что было? Жвачка! Но самое, конечно, страшное – ключи. Почти с меня самого размером. Попадешь под такое – все, конец. Или мобильник – это словно твой гроб летит, при жизни увиденный.

Жалко мне себя было ужасно. «Эх, Сумочкин-Сумочкин, - говорил я, - какой от тебя теперь толк? Точно брелок живой или игрушка.» И выбраться из сумки я никак не мог – словно джин какой, раб лампы. Узник. Открыть молнию даже изнутри пилочкой, например, – несложно. Но рад бы сбежать, да тюрьма моя меня не пускает. И от рук надоело уворачиваться. Это вам не футбол, это похлеще будет. Как подумаю, что невеста меня найдет, такого – пыльного, пахнущего духами и конфетами, перепачканного в пудре и в крошках от булочки, аж тошнота подкатывает.

Ни есть, ни пить, ни чего другого мне не хотелось. Зато стал я по ночам, когда хозяйка спать уложится, от нечего делать содержимое сумки рассматривать. Включу фонарик (да, был там и фонарик – крохотный, она его доставала, когда на площадке света не было, чтобы дверь удобнее было открывать) и хожу словно вор по дворцу с сокровищами. Знаете, что я за собой стал замечать? Что я ищу что-то, связанное со мной. Потихоньку то, как мы с ней время проводили, ко мне возвращаться стало. Я искал, например, билет на выставку – этого ненормального испанского художника, с мерзкими рожами (я не хотел идти) или обертку от шоколадки, что я подарил, ну, хоть что-нибудь. Моя бывшая оказалась не из тех женщин, что в сумках любят порядок наводить – это я уже понял. Но ничего «моего» там не было. Почему-то меня это страшно расстроило. Как это так она ничего не сохранила? Вот был я большой и значимый, а ничего от меня не осталось. И сам я ужался до размера билета в кино (скучная драма, поплакать в финале).

И так мне от этого стало тоскливо, что вскоре я перестал уворачиваться от ключей, рук, телефона, думаю, будь, что будет. Пусть прилетит в лоб раз и навсегда. А однажды вечером, когда моя бывшая дорогая, причитая, вывалила добро из сумки на кровать, потому что не могла найти какой-то записки, я тоже охотно вывалился вместе со всем, что там было.

- А-а-а-а, - сказала она совершенно будничным тоном, как только меня увидела, - в смысле «вот ты где».

Кажется, ничуть не удивилась. Моя, мол, сумка, и все мое ношу с собой куда хочу. И жениха ношу. Да, а что? Она сползла с дивана на пол, так чтобы ее лицо было вровень с моим. Я как мог, принял достойную воинственную позу – опершись на коробочку с тенями и поставив ногу на колпачок китайской одноразовой ручки. А сердечко-то забулькало. «Сейчас она точно меня убьет. И дело кончится даже не похоронами», - подумалось мне. Но внезапно я увидел, как задумчивое выражение лица («прогладить утюгом? Или скормить коту?») у нее сменилось вспышкой озарения.

- Так вот почему…

Видимо, она решила, что я не пришел подавать заявление, потому что застрял в ее ридикюле.

Девушка обрадованно заерзала и разгладила покрывало на кровати.

- Ну, так сейчас мы тебя живо расколдуем!

И тут я к своему ужасу понял, что она собирается меня поцеловать. То есть натурально тянет свои гигантские губы, с раннего утра уже накрашенные.

Я зажмурился так сильно будто бы хотел провалиться внутрь себя самого и там стать нераскрывающейся маленькой лакированной сумочкой (а лучше бронированным сейфом с зашифрованным кодом).

И, как вы догадались, тут же проснулся на своем домашнем синем диване. Большой, обычный. Любитель футбола. Никакого унизительного запаха не осталось – а я себя внимательно обнюхал.

И жизнь пошла как жизнь – дальше. Но все-таки стал я замечать, что если при мне какая-нибудь (в метро или в офисе) полезет сумку открывать – у меня в ушах стреляет, а позвоночник заместо молнии сам по себе противно так раскрывается – позвонок за позвонком.

Но главное, знаете, что я про себя понял – если бы тогда нашел в ее сумке хоть что-то наше с ней общее, хоть какую-нибудь самую завалящую ерунду, мою…