Сверхновая

Пролог.

В родильной палате раздался крик новорожденной девочки, она приветствовала этот мир.

Мир ответил мужским криком, наполненным яростью и возмущением: "Это не моя дочь!!!".

Самую первую эмоцию, которую ощутила малышка в своей жизни по отношению к себе - гнев.

*****

Оба родителя Зои являлись статными нордическими блондинами с аристократичными чертами лица. В тот момент, когда она появилась на свет и была показана им, то мать лишилась чувств. Отец чуть позже орал благим матом на весь роддом на мать, совершенно не стесняясь в выражениях, самым безобидным из которых было "тварь гулящая". Даже главврач не посмел вмешиваться, настолько влиятельным и страшным в гневе был родитель. Перед выпиской свора лучших юристов отца оккупировала роддом, чтобы вся истрия не вышла за пределы роддома. Тогда же персонал учереждения самым странным образом сократился почти в пять раз, с летальным исходом. Были убраны все те, кого не впечатлили юристы, самым профессиональным образом так, что комар носа не подточит. Только родившись, она уже принесла родителям вместо радости и счастья грандиозный скандал с большой вероятностью развода и сразу нескольким люлям смерть.

Спустя несколько лет был сделан тест ДНК. Он подтвердил отцовство именно того мужчины, который так упорно отказывался от этого важного звания. Но данный факт прояснения степени родства совершенно не изменил отношение родителя к дочери. Он продолжал упорно придерживаться своего мнения о том, что в семьях, чьи предки по обеим линиям чтили и весьма строго блюли чистоту крови просто не может родиться такая дочь.

Причиной такой яростной антипатии у отца и активной брезгливости у матери явилось то, что Зоя родилась с чёрными волосами, смугловатой кожей и на лицо лишь в общих чертах походила на своих родителей. С возрастом различия так и не сгладились.

*****

С самого рождения девочка впитывала в себя как губка презрение, отчуждённость, раздражительность и прочие подобные эмоции по отношению к себе. Для своих родителей она стала огромным позором, который лёг несмываемым пятном на всю репутацию их семьи по их же мнению. Просто потому, что посмела появиться на свет с внешностью, которая отличалась от родительской настолько сильно, что невозможно было скрыть в период младенчества и раннего детства. К ней относились как к неизбежной повинности, которая дико раздражает одним своим существованием.

По этой же самой причине ей была закрыта дорога в детский сад, она оказалась запертой в четырёх стенах. Присматривала за ней нанятая нянечка, с которой была взята расписка о неразглашении. В случае его нарушения женщина вместе с ее семьёй была бы просто уничтожена морально и материально. Мать с отцом старательно избегали её общества. Даже детскую комнату для дочери они расположили в противоположной части особняка от своих спален. Благо размеры способствовали.

Когда девочке исполнилось шесть лет, родители пригласили парикмахера и стилиста. Зое безжалостно обесцветили волосы, жесткими методами осветлили кожу, подобрали грим, который делал её похожим на родителей хоть немного больше.

К первому классу ей вдолбили, вплоть до физических рукоприкладств, что она обязана в течении нахождения в школе тщательно следить за гримом, чтобы он не смазался. Девочку выдрессировали не тянуть к лицу руки, не тереть глаза, вообще не прикасаться к лицу. К ней приставили личного стилиста, который поправлял грим на переменах, если он вдруг начинал "плыть". Завтраки и обеды для неё в школе были под строжайшим запретом, чтобы не размазать старания специалиста на глазах у всей школы. Ела она отдельно, в машине.

В девять лет её отвезли в Израиль, где сделали ринопластику и подправили губы с верхними веками. Обратно приехала дочь своих родителей.

Жёсткие диеты, чтобы соответствовать своим родителям и быть по шаблону стройной и хрупкой.

Кргда Зое пошёл одиннадцатый год, то появился на свет её брат. В отличие от своей сестры, он родился просто копией своих родителей, их долгожданное счастье, радость несказанная. С того дня она стала его личной прислугой.

Итогом такого её положения в семье стало то, что в тринадцать лет девушку лечили от анорексии и нервного срыва. В клинике она буквально поселилась почти на полтора года. Никто из родных ни разу не навестил девочку. Она понимала, что им даже стало намного легче и свободнее жить в течении всего периода, что она была вне пределов родного дома.

В день своего совершеннолетия она молча ушла из абсолютно чужеродной для неё семьи, окончательно разрывая с ними последние нити связи. Ничего её не держало в их доме.

Она думала, что наконец-то смогла вырваться из этого непроглядного ада. Ад был другого мнения.