Свет её души

1

Тигон, стоя на краю каменной площадки над бездонной пропастью, с мрачным раздражением следил холодным взглядом кровавых глаз за спешившими к нему крепкими фигурами двух мужчин, соперников, противников, мешающих обрести, наконец, долгожданное счастье.

-Звёздного благословения* тебе, данстарк*, - вежливо поприветствовали по очереди подошедшие, впрочем, почтительности, коей необходимо было им выказать вышестоящему на иерархической лестнице, ни во взглядах, ни в движениях не было ни на гарк.*

Отбросив несущественные на этот момент тонкости этикета, высший аристократ цепко вгляделся в ярко-медовые и бледно-стальные глаза собеседников:

-Вы оба должны добровольно отступиться, - не терпящим возражения голосом начал он, опустив ответное приветствие среднему и низшему аристократам.

-Вы не можете требовать от нас подобного, данстарк, - заговорил один из прибывших.

-Энстарк* Телион! – предупреждающе зарычал верховник.

-При всём уважении, данстарк Тигон, - не дрогнувшим голосом продолжил оппонент. – Вы прекрасно осознаёте, что у меня и бристарка* Тулана ровно столько же прав, что и у Вас в данном споре.

Член Верховного совета правителя Интистии*, крупнейшей и сильнейшей планеты сектора, с нескрываемой досадой сжал челюсти до зубовного скрежета. Его тяжёлый взгляд прошёлся по противникам: оба примерно его возраста. Один - высокий худощавый шатен с утончёнными чертами смазливого личика и невероятно отточенными манерами: «Типичный учёный, законник! - презрительно хмыкнул про себя. – Слабак в драке, но невероятен в добыче информации. Не даром считается лучшим в сыскном бюро. Жаль не вышел родословной и пойти дальше начальника отдела ему никогда не позволят. Жаль». Второй – типичный силовик: «Кстати, герой, не единожды покрывший себя славой на боевом поприще. И не только храбростью. Командование ценило, а подчинённые готовы были молиться на командира отряда, в котором вот уже на протяжении нескольких хонов* никто не погиб. Раненые были, но никого ни разу не оставили на поле боя, как бывало обычно, - задумчиво прошёлся взглядом по низкорослому крепышу с пепельными волосами, заплетёнными в ритуальную косу элитных войск. – Да, пожалуй, такие вряд ли отступят»:

-Что же может предложить нам всем, уважаемый законник? – насмешливо выгнул бровь, стараясь скрыть рвавшееся из груди рычание досадовавшей силы: можно, конечно, было вступить в схватку, выявив сильнейшего, но не сейчас.

-Мы не можем тратить резерв на бой между собой, - спокойно подтвердил Телион, словно угадав мысли вышестоящего. – Они требуются для перехода в оба конца. И, данстарк, это же ясно, как свет Незыблемой звезды*, никто из нас троих в одиночку этого сделать не сможет. Счастье, что уже смогли её отыскать в столь отдалённом мире, практически, под конец жизни. Каждый царк* мы рискуем потерять эту драгоценную душу. Один Тукаран* знает, когда и где она возродится вновь. И в каком виде, - настойчиво пытался донести свою мысль до собеседников. – Ради её блага и нас самих нам придётся смириться друг с другом. Никто из нас не сможет единолично обладать этой душой. Прими это, данстарк, как приняли мы.

____________

Как же невыносимо беспомощно наблюдать за медленным, но неотвратным угасанием того, кто когда-то стал твоим подарком. Смотреть на душевные и телесные страдания обречённого на муку и не иметь возможности остановить это. Всё на что ты способен: временно уменьшить боль дорогого существа. И понимать, понимать, что все бессонные ночи, все попытки на пределе сил напрасны. Угасание слишком очевидно, даже через попытки отрицать неизбежность. А ещё усталость. Усталость моральная и физическая, заставляющая психовать, вызывающая злость. И ничто не в силах изменить эту предопределённость, заставляющую в отчаянии молиться, чтобы всё закончилось скорее и одновременно ужасаться этому. Ожидание смерти хуже смерти. Когда агония длится слишком долго и самые сильные и стойкие опускают руки. Но этого делать нельзя! И вот снова через тоску, раздражение, нецензурную брань приходится быть рядом. Утешать, когда хочется выть. Поддерживать, когда усталость зашкаливает. Заботиться, когда хочется убежать от всего подальше.

Хмурое небо вторит настроению. Свежий ветер гонит рябь по весенним лужам.

В голове бьётся мысль: «Дежавю. Ровно год назад уже был этот адов круг. Но тогда было больше решимости. Надежд. А теперь?»

Теперь лишь стиснутые зубы не дают срываться с губ жестоким словам, которые, непременно, вызовут в последствие сожаления.

Глубокий вздох. Открыть глаза. Шагнуть в ещё один день, заполненный болезнью близкого существа. И вновь ощутить свою никчёмность и слабость перед кругом жизни. Задаваться вопросом: «Ему-то за что?» И не находить ответа.

И как же быть теперь?

Прикрыв потухшие от усталости и переживаний глаза, женщина мягко погладила ладонью собачью шерсть, потерявшую свой природный лоск. Животное рвано вздохнуло, тихо заскулив, жалуясь той, кому привык доверять за долгие годы. Сердце вновь тоскливо сжалось. Казалось, жизнь решила отыграться по полной, раз за разом отнимая, когда казалось, что всё наладилось. Это стало уже привычным. Смерть стала привычной. Не говоря уже о родственниках и близких, умиравших с завидной регулярностью почти каждый год, за последние пятнадцать лет умерли любимый муж, обожаемая бабушка, так и не сделавший вдох внук, кошка. Да, да. Кому-то будет непонятно, возможно, даже смешно, подобное сочетание. Но Мураська была не просто звериком, не только членом семьи на протяжении семнадцати лет. Она оказалась спасительницей, забравшей на себя большую часть смертельной болезни, позволив хозяйке выдержать болезненное лечение, согревая, успокаивая мурчанием, выцарапывая внутреннего врага. Ветеринары печально качали головами, подтверждая догадку. Болезнь у обеих была абсолютно аналогичной. Вот только женщина уже несколько лет была в ремиссии, а кошка умерла. Умирала тяжело, долго. Не смотря на все старания, после долгих упорных попыток вылечить. Умерла, оставив в памяти последний испуганный взгляд, прежде, чем её задыхающуюся забрали из родных рук. Смахнув слезу, женщина вновь взглянула на питомца: «А теперь Стэп. Теперь он». Непрошенным гостем в душу ворвались воспоминания, остро резанув по сердцу. Тяжелее всего далась смерть внука. Эта мука была за гранью. Сколько же несостоявшаяся бабушка кричала, сколько оскорбляла того, на кого всю жизнь надеялась. Дико чесались руки от желания сорвать со стены иконы. Долго. Трудно. Смирение никогда не было её характерной чертой. Вот и сейчас, спустя три года, глухо ноет душа. Да ещё и у сына с невесткой не всё гладко. После выкидыша оба отдалились и друг от друга. И от родителей. Словно незримая стена, внезапно выросшая из ниоткуда, отгородила каждого в свой собственный кокон.