Свет на чердаке

Я иду, Тони!

Я стою на давно не стриженной лужайке и смотрю. Дом постарел, стал изрядно обшарпанным, но он все еще такой, каким сохранился в моей памяти.

Хотя нет… Что-то изменилось.

Возле двери больше не стоит деревянная корзинка для молочника. Она там всегда стояла — сколько я себя помню. И розовый куст в кадке у крыльца… Он совсем засох.

Мама… Жаль, что я больше никогда тебя не увижу. Я не успел… Этот чёртов новый доктор! Он ни за что не желал меня отпускать! Он говорил: —  «Мистер Найкин, вам запрещено покидать пределы клиники.» — Он даже запер меня в палате! Он всегда запирает меня в палате, когда не в духе. Глупец! Я провёл в клинике лет больше, чем он живет на этом свете. Я знаю ее как собственный дом!

Дом… Мой взгляд скользит по темным окнам, забранным ставнями. Я очень скучал по нему. И по маме. И по Тони.

Тони… А он скучал по мне? Конечно же скучал! Так же сильно, как и я. Он же мой брат! Жаль, что он не мог навестить меня в клинике. Только мама… Старик Роджерс позволял ей приезжать чаще, чем это было предписано судом. И она всегда приезжала. Привозила мой любимый яблочный мармелад и тыквенные булочки с корицей… Рассказывала о том, что происходит в Мелфисе. Мне это было не слишком интересно, но ей очень хотелось поболтать. И я слушал. И даже задавал вопросы — про старую Мэдди, про Роуз, про других соседей… Только про Тони мы никогда не говорили. Да…

Зато с доктором Роджерсом про Тони я мог болтать сколько угодно! Он всегда внимательно меня слушал и даже что-то записывал в толстый коричневый блокнот. А иногда он предлагал мне писать письма — маме, Роуз, и Тони тоже… И сам отправлял эти письма. Мама всегда отвечала на мои письма. Она даже сказала, что хранит их в старой жестяной коробке из-под печенья. Надо будет ее найти…

Роуз пару раз мне тоже написала. Но это было еще до того, как она вышла замуж за этого задаваку Гарри Попликейна и родила пятерых детей. Мама говорила, что Роузи ужасно растолстела, а Гарри так и не стал адвокатом — продает подержанные автомобили. Неудачник!

Интересно, Роуз испугается или обрадуется, когда мы с ней встретимся? Я оглядываюсь — дом моей бывшей девушки стоит прямо через дорогу. Хм… Выглядит он весьма недурно… Большой, слегка покачивающийся на ветру фонарь выхватывает из темноты массивную дверь над высоким крыльцом, аккуратно вымощенную дорожку и бордюрчик из низко подстриженных кустов.

Ну да… Папаша Роуз наверняка оставил ей неплохое наследство. Да и Попликейны никогда не слыли бедняками…

Легкое дуновение ветерка доносит до меня сладкий аромат свежей выпечки. Рот тут же наполнился слюной. Кондитерская на соседней улице! Как я мог ее забыть? Мы бегали туда с Тони перед школой, чтобы купить большое кремовое пирожное, похожее на башню. Денег хватало только на одно… И мы договорились есть их по очереди: сегодня я ем крем, а Тони слоеную корзиночку, а завтра — наоборот, крем достается Тони. Неужели они до сих пор готовят эти пирожные? Я б с удовольствием съел парочку… В животе заурчало. Надо было купить какую-нибудь еду на станции. Но я боялся, что не хватит денег на билет. Эти цены… Они сильно поменялись за прошедшие тридцать с лишним лет.

Тони… Мысли снова переключаются на брата. Каким он стал? Мы не виделись долгие годы. Говорят, что близнецы остаются очень похожими всю жизнь, даже если разделены многими милями. Носят одинаковую одежду, выбирают похожих девушек, заводят собак одной породы… Я усмехаюсь. Может и правда… Но только это не про нас с Тони. В клинике не очень-то свободный у тебя выбор, приятель. А Тони… Даже не знаю… Есть ли у него какой-то выбор? Может он просто застыл, как мошка в прозрачном камушке… Забыл, как называется. Такой, знаете, как мёд. Я однажды видел у одной дамы из благотворительного общества. У нее кулон на шее был — большой, без оправы. А в нем — жук. Да-да, самый настоящий! Только мертвый. Я хотел посмотреть поближе, но санитары… Они такие здоровенные и сильные! Доктор Роджерс потом долго мне объяснял, что нельзя пугать старых дам и вообще посетителей.

Подумаешь! Всего-то хотел — рассмотреть… Но пришлось пообещать не приближаться к гостям, глядеть только издали. Иначе доктор не будет отправлять письма Тони.

Интересно, а Тони хранит мои письма? Я ему все-все рассказывал! И про сны, и про интрижки этих похотливых санитаров… Нет, меня они не трогали… Да. После того, как я едва не откусил одному… Ну вы понимаете… Историю замяли. Того малого я больше не видел… Не знаю, откуда Роджерс про все узнал. Лично я — молчал. Неприятно, знаете ли, когда на тебя смотрят, как на дешевую шлюшку. Но с тех пор со мной обходились вежливо. Очень вежливо…

Начало накрапывать Пора было идти в дом. Но я все еще не могу сдвинуться с места. Что я там найду? Столько лет я не переступал порог родного дома! А вдруг Тони обиделся? Я ведь обещал, что всегда буду рядом. Но они… Они не дали мне сдержать свое обещание. Они выставили меня лгуном! И перед кем? Перед родным братом!

Я пытался… Пытался объяснить Тони в письмах, что не виноват. Видит бог, не виноват! Но захотел ли он мне поверить? Может он вообще не читал моих писем? Просто рвал, и все! Я видел, как полоумная Хильда рвет письма от своего мужа. Она их никогда не читает. Садится в кресло у большой пальмы и начинает отрывать малюсенькие кусочки. Сначала от конверта, потом от того, что внутри… Просто смотрит в пространство, а в горшке под пальмой растет горка бумажных снежинок. Если на них дунуть, то по комнате словно проносится снежный вихрь, покрывая ковер белыми хлопьями.

Я вздыхаю, представив Тони на месте Хильды. По правой руке ползут знакомые мурашки покусывая кожу. Чёрт! Таблетки остались в кармане пижамы.