Свет нашей песни. Части 1-2

Часть первая. Глава 8. Сердце Леса. Осень

Эцэлэт

Теперь мы оба – посвященные.

Ни на миг не забыть об этом. Голоса источников сплетаются и сияют в каждой мысли, в каждом прикосновении и слове. Наша радость и страсть, тревога и смех, – полнятся этим светом. Все озарено им: охотничья хижина, лесная тропа, шуршащий ковер хвои, пожелтевший лист, падающий под ноги. Даже солнце теперь иное, полуденные лучи искрятся, звенят. Все изменилось, не узнать – нет, все прежнее, настоящее, еще яснее, еще ярче, и каждый звук – для нас.

Мы вместе, и наш союз соединил источники. Столько лет были в разлуке, но через нас прикоснулись друг к другу. Ликуют, и весь мир ликует вместе с ними, вместе с нами.

Я не мог думать ни о чем другом, пока мы шли через лес к деревне. Держал Нэйталари за руку, но этого мне было мало, – я то и дело останавливался, чтобы заглянуть в глаза, прижать к себе, дотянуться мыслью и в который раз прошептать, что она моя звезда. Ее чувства распахивались передо мной, пылающие, бездонные, – как удержаться, как не забыть обо всем?

Но мы не можем скрываться в лесу, мы должны сиять для всех, – теперь еще больше, чем прежде. Я повторял это себе и Нэйталари, и мы шли дальше.

Я чувствовал ее надежду. Сердце леса должно принять нас, должно признать: вот посвященные, шагнувшие в источник и вернувшиеся, вот две звезды, оплетеные единой песней. Все, все должны увидеть это, должны понять, и совет, и каждый из обитателей деревни. Может быть, они уже знают? Мы провели в лесу остаток ночи и утро, нас не было рядом, но источник изменился, вернув мне Нэйталари. Стоит прислушаться – и отзвук ее души ясно различим в его песне. Любой, кто захочет, сможет понять – она прошла посвящение.

Но чем ближе мы подходили к деревне, тем трудней мне было надеяться. Горечь пробиралась в мысли, твердила: ты знаешь правду. Они слепы и даже если поймут, увидят что-то – отвернутся и закроют глаза. Никогда не признают тебя, и кем будет тогда для них Нэйталари? Станет ли отверженной, придется ли ей приходить в деревню украдкой, служить источнику, укрывшись плащом песни теней, вместе с тобой?

Нет, такого не случится. Даже они не прогонят посвященную от источника.

Лес расступился, выпустил нас в деревню. Солнечный свет плеснул теплой волной, и я зажмурился на миг. Последний отголосок лета, но уже слабый, неспособный отогреть холодную землю – даже здесь, под открытым небом.

Мы шли, держась за руки. Я не смотрел по сторонам, не оглянулся даже на свой дом, – видел только источник, шел только к нему. Сейчас, в полуденных лучах он был почти прозрачным, лишь лес позади него мерцал и вода в реке серебрилась.

С нами никто не заговорил, но от Нэйталари не укрылись чужие взгляды. Я чувствовал это по тому, как вздрогнули ее пальцы и тревога разлетелась искрами. Но лишь на мгновение – а потом Нэйталари вновь заспешила вперед, едва не обгоняя меня, заставляя идти быстрее.

Приветственная песня источника была все ближе. Неслась навстречу, опьяняла, – я едва заметил, как мы миновали деревню, перебрались по мосткам на западный берег реки. И лишь тогда понял, что не только звездный свет ждет нас.

Нэйталари крепче сжала мою руку, но не замедлила шаг.

Возле круга камней стоял Атеши. Его я тоже видел теперь ярче: морщины, изрезавшие лицо следами беспокойства и страха; отблески света на серых прядях; усталость, давящую на плечи, и гордость, не позволявшую согнуться. Он казался одновременно меньше и настойчивей, жестче. Изменил ли его обновленный свет источника, или просто я стал видеть яснее?

Меня Атеши словно бы не заметил. Скользнул взглядом – отчужденным, холодным, – и повернулся к Нэйталари.

Позади Атеши, в его тени, стоял Решт-Лири. Мне не нужно было смотреть ему в глаза, чтобы увидеть ненависть напополам с презрением, – эти чувства раскаляли воздух, отравляли солнечный свет.

Не выпуская руки Нэйталари, я шагнул вперед, встал между ней и Атеши и сказал:

– Нэйталари теперь – посвященная и мой предвестник. Связанная со мной она вошла в источник вчера ночью и вернулась ко мне.

Сияющий поток в круге камней вспыхнул ярче, эхо победной песни разошлось, как круги по воде.

Атеши не взглянул на меня.

– Я чувствовал, что-то случилось, – сказал он Нэйталари. – Идем со мной.

Он протянул ей руку – так обыденно, просто, словно ни на миг не сомневался, что сейчас Нэйталари отпустит мою ладонь и последует за ним.

Она замерла – напряженная, как тетива перед выстрелом. Я слышал гнев в биении ее пульса, он нарастал, становился все громче, быстрее, вот-вот превратится в слова. Атеши ждал, терпеливо, встревоженно, его молчание теснило меня прочь, обвиняло: «Что ты сделал с моей ученицей? Уходи, тебе здесь не место».

Увести Нэйталари к источнику, не замечая Атеши, как он не замечает меня? Или попробовать объяснить еще раз – он должен понять! Прежде, чем я решил, как будет лучше, Нэйталари заговорила.

– Все так, как говорит Эцэлэт. – Она отмахнулась – и от протянутой руки Атеши, и от его слов. – Я пойду только вместе с ним.

Решт-Лири подался вперед, но потом словно бы передумал, остался стоять за спиной у Атеши. А тот медленно перевел на меня взгляд – по-прежнему обвиняющий, тяжелый, – вздохнул и сказал: