Свет твой

Свет твой

- А я вот знаешь, что думаю, Даниил? – рослый молодой монах остановился на минуту, завязал потуже опоясок и вновь зашагал рядом с санями по свежему пушистому снежку.
- Я вот думаю, а отчего мы время, годы прошедшие, летами измеряем? Зимами ведь куда проще? Зимой жизнь замирает, жизнь спит, и легче осознать и оценить прожитое.
- И сколь же тебе оценивать? Зим-то? – улыбнулся Даниил. – Поди и трёх десятков нет?
- Двадцать шесть, - буркнул Андрий. – Детина уж здоровый. В мои года отец семью имел и детей троих нажил – братьев моих.
- И ты б имел. Зачем в монастырь пошёл? Чем жизнь в миру не приглянулась?
- Пошёл вот, - Андрий хлопнул слегка поводьми задремавшую на ходу лошадку, та мотнула головой и пошла чуть резвее. – Решил, что в служении богу цель выше. Работать всё едино где, а тут хоть душой возвыситься.
- Душе надо научиться людей любить, - покачал головой Даниил, – вот в чём возвышение, а не в том, что в рясу обряжен.

***
....Больно. Слабость.
Снег тает от горячего дыхания, тело сотрясает дрожь.
Но мне не холодно. Уже давно не холодно. Жизнь уходит с толчками крови.
Непонятные мысли. Густые, тягучие. Последние.
Сколько времени осталось? Немного. Совсем....

***

- Глянь-ко, брат! – округлившимися от страха и восторга глазами Андрий вперился в редкий кустарник. Подвернув полы рясы, сделал шаг по глубоком снегу в сторону от наезженной колеи.
- То-то лошадь заволновалась! Глянь-ко, - повторил он. – Да тут зверюга! Эвона какая! Страсть господня!
Одним движением, без особого труда, выломал дубину из берёзовой поросли.
- Что там? – Даниил, набросил поводья на сук.
- Зверь! Лежит, не шевелится. Спит что ль? А кровищи вокруг!..
Второй монах через плечо собрата заглянул в кусты.
- И точно – зверь! Ах, бедолага! Кто ж его так?!
- Поди помер? Ну-ко, ткну, - силач поудобнее перехватил дубину.
- Погоди, - остановил его старший. – Живой он. Дышит. Слабо, но вон, бока поднимаются.
- Тогда добью. Чтоб не мучился, - молодой напролом сквозь кусты полез обратно. – Сейчас. В санях нож есть, знаю.
- Постой! Разве ж можно вот так?!
- А что? – удивился рослый монах. – Что такого? Всё равно зверюга – не жилец. С этакой-то раной! А шкуру снимем – эка редкость! – белая! Продать можно. Или отцу-настоятелю подарить… Чтоб укрывался, - неуверенно добавил он, осекшись о взгляд враз потемневших синих глаз спутника.
- Ты чего, брат-Даниил? Не то сказал что ль?
- А то, брат-Андрий, - строго ответил старший монах, - что не по-божески это – бросать в беде собрата.
- Да какой то - собрат?! – возмутился Андрий. – В иное время глотку любому из нас перегрызёт – не поморщится. Зверюга ж! А такого и на снегу не вдруг заметишь. Ишь, белый!
- Зверь не зверь, а как и мы – тварь божия! Так ещё и в помощи нуждающаяся. Вот ты разве мимо раненого прошёл бы? Человека, - уточнил он.
- Так ведь человек! – не понял Андрий.
- Помоги мне.
Даниил осторожно попытался поднять огромного белого зверя со страшной раной на левом плече. Андрий с ужасом смотрел и ждал, что зверь вдруг очнётся от боли и набросится на людей. Но тот не очнулся, даже глаз не приоткрыл. Тогда молодой монах взялся за тушу с другой стороны, и вместе потащили её к саням.
- Человек, - ворчал, кряхтя от натуги Андрий. – Как же! У человека разве ж когти как сабли? Погладит по голове невзначай, так волосы вместе с кожей снимет. Может, прирежем, а? И возни никакой. Брат-Даниил?
- Давай-давай, осторожненько, вот сюда, - Даниил поправил свесившийся хвост хищника. – Когти, говоришь? А мы ему лапки спеленуем, чтоб невзначай не замахнулся.
Лошадка, почуявшая страшный груз, тревожно заржала, встрепенулась. Могучий Андрий без особого труда удержал её за узду.
- Всё что ль? – спросил, смирившись.
- Всё, - старший монах оттёр пот со лба. – Поехали.
И вереницей они направились к небольшому деревянному монастырю у кромки леса. Впереди шёл Андрий, крепко держа под уздцы волнующуюся и фыркающую от страха лошадь, на санях лежал со связанными лапами огромный белый тигр, а замыкал процессию то и дело увязающий в снегу, но старающийся не отставать брат-Даниил.

- У нас и клетки нет, - благообразный старец Никон, настоятель монастыря, с жалостью глядел на раненого зверя. Тот, не открывая глаз, тихонько порыкивал в санях, - и смастерить не из чего.
- Позволь, отец, в келью мою.
- А сам куда? – вскинул кустистые брови отец-Никон. – В хлев пойдёшь что ли? Давай-ко его в амбар. Да на засов – упаси бог, вырвется, так всех в клочья порвёт.
- Нельзя в амбар, - возразил брат-Даниил. – Закат эвона малиновый – мороз будет! Не доживёт ведь до утра. В холоде.
- А в лесу как же? На снегу спит, по сугробам ходит.
- Так, когда здоровый и сытый! И то ведь тяжко зверью в холода!
- Н-да, - пожевал губами в раздумье настоятель. – Ладно, брат, Господь тебе судья, поступай, как знаешь. Хочешь подле него быть, так и станется. Но уж не обессудь, келью твою на ночь запирать придётся. К утренней молитве отворим. А ты уповай на бога. Всё в руках Его.
Даниил только кивнул молча.
* * *
Мутные тени. Мутные мысли, непонятные, ускользающие, не оставляющие после себя ничего, никакого смысла. Кроме тревоги.
Запахи. Незнакомые, чуждые. Гул голосов. Движение…
Боль. Уже не дёргающая, не собирающая внутренности в тугой комок, а тупая, притихшая. Ленивая боль. Засыпающая.
Сполохи света. Нет. Это чьи-то тени падают сверху. Заслоняют… Не видно.
Опять голоса. Беспокойно. Тревожат.
Слабость. Это покой? Смерть? Нет. Разжимают зубы. Осторожно, но настойчиво. Вкус воды. Холодный комок внутрь горла.
Легче. Тишина. Сон. Спокойно.
* * *
- Видал блаженных, но ты…! – князь покачал головой. Брат-Даниил пожал плечами.
- На всё воля божья. Должно угодно Ему испытание нашей силы духа.
- Ага, - хохотнул князь, - глупости вашей испытание – сообразят, аль нет, что пожрёт всех, как очнётся?
Монах не ответил, продолжая осторожно оттирать ржавые пятна с бело-полосатой шкуры. Заметив на голове тигра ещё одну ранку, начал бережно состригать вокруг неё спёкшуюся от крови шерсть. В рассветном луче из окошка заискрилась, запереливалась розовым зарным светом редкого окраса шуба зверя.
- Красив чёрт, - цокнул языком в восхищении князь. Качнул головой.
- Слушай, монах. Как там тебя? Даниил! А ты ведь его постриг! В иночество, – засмеялся собственной шутке. Монах бросил на князя короткий взгляд и ничего не ответил, продолжая обрабатывать рану.
- Раз такое дело, нареки его.
- Всё-то бы острить тебе, сиятельный! Но ты прав, имени у него нет. Как же наречь?
- Ну… не знаю. Варфоломей? Как там по-гречески «отражающий свет зари»? Ему подойдёт.
- Зачем по-гречески? И по-нашему хорошо будет. Светозар!
Зверь неожиданно взрыкнул, мотнул головой. Князь отпрыгнул, насколько позволяла ширина кельи, схватился за кинжал на поясе.
- Тихо-тихо, - пробормотал монах, поглаживая зверя между ушами, стараясь не задеть рану. – Всё хорошо. Хорошо…
Тигр успокоился. Вздохнул.
- Фу! – вытер лоб князь.
- Потешился, княже? Ступай, а то… мало ли.
- Пожалуй, - согласился князь, сгрёб шапку со стола – не со стола даже, а большого пня, аккуратно обструганного и поддолбленного снизу для удобства ног. У двери кельи остановился, оглянулся.
- Чем кормить будешь? Поди от каши зверю сил не набраться! Мясо-то есть у вас в достатке?
- Мяса не едим, светлейший, - Даниил задумался. – Оправится чуть, сам будет на охоту ходить.
- Ладно, - князь нахлобучил шапку, рыжий лисий хвост оторочки упал на плечо. – Распоряжусь насчёт мяса, муки, пшена. Чтоб и тигру и вам хватило.
- Благодарю. Своим хозяйством живём, не жалуемся. А за мясо спасибо отдельно. Конечно, для сил ему на первое время понадобится. А дальше – сам пусть. Будь славен, князь, - поклонился монах. Не подобострастно, но с достоинством и уважением.
* * *
Тень маячит... Запах. Знакомый. Ставший привычным. Запах трав, лета. Запах чьего-то дыхания. Плоти. Живой запах.
Приступ боли заставляет вскинуться, вскрикнуть. Чей-то голос. Тихий, успокаивающий. Прикосновение. Тёплое. Усыпляющее.
Нет! Спать я больше не хочу!
Взор проясняется. Наконец. Человек… Что-то бормочет, поглаживает одной рукой. Приятно. Другой рукой что-то вливает в рот. На пересохшем языке вкус молока. Судорожный глоток. Как хорошо! Опять молоко. Половина льётся мимо. Поднимаю голову, чтоб добрать остатки с земли. Не земля! Сухая трава, забранная в какой-то покров. Запах лета.
Конечности затекли, мягко, но надёжно связанные покровом с тем же травяным запахом.
* * *
Тигр приподнял голову и вопросительно уставился на человека, сидящего в углу кельи на тюфячке, дёрнул лапами. Тревожно рыкнул.
- Лежи-лежи пока.
Знакомый голос монаха заставил зверя расслабиться, успокоиться.
- Лежи, - повторил брат-Даниил. – Скоро уж рассветёт, дверь нашу отопрут, тогда и на прогулку выйдем.
Когда утренний свет, проникающий сквозь узкое окошко кельи, пригасил огонёк свечи на столе, за дверью брякнул засов. Даниил осторожно принялся освобождать лапы тигра от пут.
Прихрамывая и пошатываясь от слабости, зверь шёл по монастырскому двору. Монах, очищавший от обильного снега дорожку к храму, замер в страхе. Собратьев его и двоих послушников, также работавших на улице, как ветром сдуло, а этот в оцепенении стоял, лишь губы чуть шевелились в безмолвной молитве.
Даниил проводил тигра до ограды.
- Иди с богом, Светозар.

Но совсем тигр не ушёл. Погуляв немного по окрестностям, он вернулся к монастырю. Силач Андрий в некоей прострации открыл калитку и в изумлении проводил взглядом белого хищника, степенно идущего через двор. Вся немногочисленная братия лесного монастыря прервала каждодневную работу ради дивного зрелища, а тигр подошёл к Даниилу, уселся рядом, став едва ли не вровень с низкорослым монахом. Жмурясь на солнышке, зевнул, обнажив клыкастую пасть. Даниил осторожно погладил его по крутому лбу.
- Ты глянь, а? – покачал головой Андрий. – Чувствует ведь, кто к нему добр!
Настоятель монастыря старец Никон, опираясь на палочку, подошёл к тигру.
- Чудо являет нам Господь в милости своей, - и тихонько коснулся головы тигра. Погладил.

Келью Даниила больше не запирали ни на ночь, ни на день. Паломников, что потянулись в обитель взглянуть на чудодея, вылечившего и приручившего дикого зверя, тигр не трогал, не обижал, но сидел у ног своего благодетеля, внимательно наблюдая за гостями. Даниил никому не отказывал в совете. Иных просто выслушивал и находил слова утешения, если в оном нуждался паломник. Других сопроваживал к настоятелю для облегчения души в святых таинствах исповеди и причащения.
Приходили и те, кто верил, что в облике чудесного тигра спустился на землю дух животворящий. Приходили и испрашивали чуда исцеления прикосновением к волшебному зверю. Тигр благосклонно относился к посетителям, позволял благоговейно дотронуться до сияющей белой шкуры, не огрызался.
Но случился и конфуз. Однажды в обитель наведался молодой князь Дмитрий, но тигр так рыкнул из-за ограды, что княжеский конь взвился на дыбы, едва не сбросив наездника, и тот решил, что от греха подальше лучше держаться от монастыря в стороне. Больше никто из сильных мира сего не покушался на спокойствие братии, и жизнь в обители посреди густого неезженного леса шла своим чередом, неторопливо и размеренно, словно и не было там огромного страшного хищника.
Тигра уже никто не боялся, хотя и панибратствовать тоже не решались. Никому не приходило в голову потрепать того по холке, например, как собаку. С уважением относились к его силе и клыкам, кои, впрочем, он без надобности не демонстрировал. Зверь жил свободно и волен был уйти, если пожелает. Но он не уходил, а напротив даже следовал всюду за своим спасителем – монахом Даниилом, ночевал по-прежнему в его келье, но теперь уже не на постели, а на травяном коврике у входа. Раны на плече тигра зажили, оставив лишь беловатые полосы шрамов, которые на светлой полосатой шкуре почти не были заметны.
Раз в неделю монахи по очереди ездили за водой к реке за лесом. Но ближе к весне околела единственная лошадь в монастырском хозяйстве, и братьям приходилось самим впрягаться в сани. Бочка с водой, хоть и невелика размерами, но всё же тяжеловата, и тащить её по раскисшему весеннему снегу удовольствия не доставляло никому. Однако ж ходили и, когда брат-Андрий, в очередной раз распутывая постромки, громогласно ругался и свято обещал как земля подтает выкопать колодец, отец Никон стыдил его и призывал к смирению, напоминая, что Господь не посылает лишних испытаний, но лишь те, которые способствуют укреплению духа и смирения. Андрий всё равно ворчал, но уже отойдя на приличное расстояние от обители, чтоб слышать его никто посторонний не мог.
Приходила очередь и Даниила, который в отличие от собрата не ругался, хотя ему приходилось куда тяжелее по природной его щуплости. Тигр сопровождал друга всегда, держась чуть поодаль, пробираясь стороной и охотясь на мелкую живность. Монастырская еда, хоть и в достатке – спасибо князю! – особой сытости не приносила. Выздоравливающий организм требовал чего посущественнее, нежели каша и травяные щи.
Когда в один из предвесенних дней человек и полосатый хищник возвращались домой, когда монастырь уже и виден был меж деревьев, а звуки и запах дымка из трапезной ощущались давно, двое разбойников выскочили из кустов навстречу монаху, тянущему сани с бочонком воды. Грязные, ободранные, заросшие по самые брови спутанными бородами, они более походили на недобрых чудовищ сказок-страшилок, что в деревнях пугают непослушных детей. В руках одного покачивалась дубина, второй поигрывал тесаком.
- А ну, - грозно рыкнул разбойник с дубиной, – давай чего есть!
Даниил пожал плечами, но кинул татям котомку.
- Что тут?- порылся в ней один. – Краюха чёрствая! Ты что, монах, шутки шутишь?!
- Так ведь нет у меня ничего, - развёл руками Даниил. – И откуда взяться? Смиренно живём в обители. Скромно, чем бог подаёт. Коли вы голодные, так извольте, накормим. И угроз не надо. Путникам и страждущим всегда божья помощь.
- Голодным, значитца? – оскалился разбойник. – Это ты нам плесень свою скормить хочешь?
Он отшвырнул котомку.
- А ну сказывай, голодрань, где золото монастырское храните?!
- Золото?? – разинул щербатый рот второй бандит.
- Что, нет что ль? А ты подумай башкой, Тит, чего б в монастырь на охрану зверюгу приставили? Не иначе золото стеречь!
- Бес тебя попутал, - устало вздохнул монах. – Какое золото?? Отродясь из всех богатств – лошадка чалая, да и ту господь прибрал. Только одно злато у нас в цене – чистота души и помыслов. Смирение и молитва.
- А зверюга на что тогда? Виданное ли дело, чтоб тигр на дворе, аки скот домашний прогуливался?! Ручной как-будто.
- Не ручной. Зверь свободный. Живёт своей волей. Никто его не держит.
- Ну, да, - вмешался второй разбойник. – Свободный, как же! Поверил, ага! Где золото зарыли, сказывай! Да как достать, чтоб зверюге на обед не угодить?
* * *
Запах! Запах враждебности, резкий. Злобный запах. Злоба имеет свой, особенный тон – её не спутать ни со страхом, ни с голодом, ни со здоровой яростью соперника. У злобы только одна цель – излиться, наполнить воздух запахом безумия, убить...
Я чувствовал эту вонь второй раз в жизни. Однажды она принесла страшную боль и запах смерти. И сейчас она связана с людьми, этими противоречивыми созданиями, источающими яркую, зримую любовь и столь же яркую злобу. Наверное, в мире всё имеет вторую сторону во имя великого равновесия. И чем сильнее любовь, тем ожесточённее зло?
* * *
Когда на поляну выметнулся из чащи огромный белый силуэт, то последнее, что могли запомнить в своей жалкой жизни разбойники – это оскаленная клыкастая морда и лапы с чудовищными когтями, похожими на кинжалы. Могли бы, если б не окрик: «Светозар! Нет! Назад!!»
- Бог судия, - прошептал разбитыми губами монах вслед улепётывающим бандитам.
Даниил пришёл в себя оттого, что тигр горячим шершавым языком облизывал ему лицо. Улыбнулся, погладил по усатой морде. Зверь мурлыкнул.
Монах попробовал подняться, но тут же, охнув от боли, упал на прелую хвою. Ноги отказывались слушаться. По лицу снова потекла кровь.
- Помоги мне, Светозар.
Обняв тигра за шею, приподнялся. Помогая себе одной рукой, пополз к саням. Целую вечность. Упал на сено, тяжело дыша. Снова впал в забытье. Сквозь дремлющее сознание чувствовал какое-то движение, покачивание, но что оно означает, понять не мог, как ни силился.

Отец Никон смочил в холодной воде чистый лоскут, положил его на лоб брату-Даниилу. Тот разлепил веки, оглядел келью. Хотел, было, подняться, но настоятель удержал.
- Лежи-лежи! Поправляйся. Чай живого места на теле нет. Кто же это тебя так?
- Люди. Странные. – Голос сорвался, монах закашлялся.
- Странники? – покачал головой настоятель. – Это те, что по ночам странствуют? Лесами да оврагами? А встречных дубинами приветствуют?
- Кто мы такие... чтоб судить их? – слова давались с трудом, сиплый шёпот то и дело прерывался кашлем. В груди монаха что-то хрипело, во рту ощущался вкус крови. – Как я... здесь?.. Дошёл? Не помню.
- Ты не дошёл, - настоятель сменил нагревшуюся тряпицу на новую, прохладную. – Светозар тебя привёз. Как впрягся, богу известно, только довёз и сани и тебя.
- А где он?
- В деревню ушёл. С Андрием. Послал я за лекарем и за околоточным.
- Не надо. Околоточного.
- Нельзя это дело так оставлять, Даниил. Они ж тебя чуть не убили.
- Не надо, - повторил монах. – Кто мы такие, чтоб судить? Коли не ведают, что творят... Только богу дано... Убогий люд, без веры в душе. Жалеть надо.
- Молод ты, брат, а смирению и терпению мне, старику, у тебя поучиться, - покачал головой Никон. – Прав ты, что не ведают. Эх! – он вздохнул. – Но околоточного предупредить надо о татях. Неровён час, на мирян нападать начнут.
Он опять сменил тряпицу.
- Отдыхай пока.
Поднялся. Опять вздохнул.
- А что ж подопечный не вступился за тебя? Светозар-то.
- Вступился, - улыбнулся разбитыми губами Даниил. – Только я не позволил... Не по-божески это... Он и так их напугал до полусмерти.
- Хорошо. Ты поспи. А я пойду, лекаря встречу.
Никон тихонько закрыл за собой дверь кельи.