Svetlyi drive

5.

Дальнейшие наши странствия по этому благословенному городку я припоминала довольно смутно. Надо мной властвовало ощущение того, как все преображалось на глазах: луч так падал на побитые здания, что они наряжались и исполнялись жизни, ухабистая дорога казалась устроенным полотном, а встречные лица нетрезвых людей в спортивных костюмах приобретали отпечаток одухотворенности. Когда мы спустились к небольшой речке с подобием набережной, я заметила заброшенные ржавеющие карусели, которые неплохо вписались бы в декорации какого-нибудь трешачка, посмотрела сквозь их опоры на солнце, что успело заметно опуститься, и вдруг вспомнила про время.

 

Кассир, заключенная в крошечном окошке среди прохладных оседающих стен с бумажным расписанием, расширила глаза и сказала, что последний автобус на Тверь ушел час назад. Мои привычки к цивилизации и окончательно сносящие обстоятельства обернулись неловким намеком на новые приключения. Благо, существовал сервис поиска попутчиков, и сквозь невротические сомнения, протест перед обретавшей реальность ночевкой в каком-нибудь сомнительном месте и виноватость перед этим совершенно доверившимся мне существом, я отыскала единственный подходящий вариант. Машина отходила через полтора часа от «Бума», как назывался местный торговый центр, и при спокойной дороге мы вполне успевали к электричке.

 

Если блаженный вакуум в голове был теперь вполне объясним и оставлял только привыкать к себе, то телесный начинал обретать какие-то не очень приятные формы и вдруг сделался похожим на голод. Мне ужасно стало стыдно, что, предавшись своему ликующему торжеству, я совсем забыла о существенности, а мой спутник в своей скромности, верно, не решался мне о том напомнить. Я выразила свою досаду и смущение, а он с такой впервые открытой мне интонацией ласкового упрека возразил, что вовсе не был голоден, и многозначительно добавил, что ему хватило малины. Но теперь подкрепиться стоило хотя бы для того, чтобы не укачало в автомобиле. Он кивнул было на ларек с шаурмой, но я протянула «Неет, это не Маросейка». Бабушка-бактериолог внутри меня говорила о том, что умение рисковать лучше приберечь для более важных явлений в жизни. Самым сносным вариантом показалось зайти в супермаркет, где мы набрали каких-то булок, сыра и йогуртов. Вернулись к реке и сели прямо на траву у прибрежного откоса. Получился немного косплей картины «Охотники на привале». Кругом гуляли несколько дам с колясками и группка детей, и я невольно считала пару удивленных взглядов в нашу сторону. У меня был встречный вопрос к этому парку: где же собаки и собачники?

 

Получалось интересное антропологическое наблюдение, порожденное разницей городских культур. Если вырезать кадр с нами (на самом деле я верила, что кто-то совершенно точно именно этим и занят в настоящий момент, иначе зачем все?), то мы вполне могли бы прокатить за берлинских хипстеров. Но, расширяя панораму, взгляд бы опознал среднерусскую глубинку со всеми ее нехитрыми атрибутами. С точки зрения местных мы гляделись, казалось, немного отбитыми ребятами – автостопщиками, к примеру, если бы не солидный возраст господина рядом со мной, вполне попадавшей в образ, и его изысканные манеры, которые сказывались даже в том, как он уплетал булочку. Но если снять все эти культурные, наносные определения, которые совершенно ничего не значат перед тем, кто выстраивает этот кадр, оставались просто два человека, неважно из какого времени, одинаково предоставленные один другому, но на самом деле – каждый лишь самому себе.

 

Я узнала по номеру светлый «Ниссан», будто пригнанный из моего детства, что нисколько не удивляло, и с легкостью возвела этот факт в степень чудесного, как и все, окружающее меня в едва приоткрытой, но такой сокрушительно новой реальности. В салоне пахло чипсами, и густой этот масляный запах робко пытался перебить хвойный освежитель. Я радовалась за моего спутника, что теперь бодрствующим взглядом следил за картинами в окне, которые, быть может, вызовут что-то в его памяти. Лицо его, по которому проходили тени и полосы света, было по-прежнему невозмутимым, лишь брови или уголки губ, на которые я смотрела теперь совсем по-другому, чуть вздрагивали, отвечая легкому сквознячку из-за отведенного стекла. Для меня было совершенно недостижимым, как он хранит такую сдержанность, - меня настолько прошивали эмоции, что главным усилием было хоть как-то контролировать свою мимику. Мне хотелось бы уразуметь, как этот переливающийся состав, безусловно одноприродный тому, что заполняет меня, умещается в его светлой голове и бесхитростном сердце. Но я догадывалась, что понимать такое вовсе не нужно, что мне и без того дано слишком многое в возможности заглянуть в этот кадр, где он равен сам себе, а какой-то тайны, сокрытой в нем, я вовсе не могу быть причастна.

 

- Вы москвичи что ли? – повернул мощную шею бородатый малый из-за руля, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы определиться летящей кабиной, рисующимися полями за ней и вспомнить, что мы не вполне наедине.

 

- Не совсем, но приехали из Москвы, да, - максимально сухо ответила я, стараясь отстоять воздушный купол, накрывший нас, от всяких, даже самых невинных вторжений. С другой стороны ощущалась необходимость выплеснуть в кого-нибудь избыток собственного счастья, но она сдерживалась неумением найти такому высказыванию должную форму.

 

- И что вас занесло в наше захолустье?

 

Только не смол ток, пожалуйста, - мне иногда кажется, что это какой-то мой личный сорт расплаты за мизантропию - настолько терпеть не могу такой тип коммуникации. Хуже только сообщения вроде «привет» или «что делаешь?». Хотя мой спутник, напротив, смог бы составить самую изящную беседу в иных обстоятельствах, теперь же я была рада, что он счел благоразумным промолчать.

 

- Смотрели старину. Много прекрасных и недооцененных памятников у вас тут, - проговорила я еще более вяло, на всякий случай сделав лицо кирпичом, чтобы у чувака точно не осталось сомнений в моем желании продолжать беседу.



Отредактировано: 25.08.2020