Свободен

Глава 34

Он заказал рыбу, запечённую на гриле. Свежайшую и удивительно нежную. Какие-то салатики. Что-то в соусе. Что-то хрустящее. Что-то подозрительно похожее на урожай бамбуковых червей. И ничего похожего на рыжики, но я ему простила.

Под неожиданное хип-хоп-рэп «Не зови, не приду… нет любви между нами» из репертуара HammAli&Navai (видимо, наш певец в наколках ещё не оставил надежду поразить меня) Тот, Которому не Стоит Ревновать кормит меня с руки жареным арахисом, что выбирает из салата. И рассказывает, как прыгал с тарзанки в Макао.

Под бессмертную «Запахло весной…» заказывает тарелку жареных орешков отдельно.

Под БумеRa «Не плачь! И помни, я живой…» тревожно слушает, как я поскользнулась у водопада на Самуи, ударилась лицом о камень и ушла с головой под воду.

— Если бы не ледяная вода, я бы, наверно, и сознание потеряла. А когда вынырнула, думала, что оглохла — такая стояла тишина. Оказывается, это просто местные юные тайцы, которые там веселились, перестали ржать на глупыми фарангами и тоже за меня испугались. У меня, кстати, эмаль с переднего зуба так и осталась сколотой. На память, — показываю я. — А ещё я теперь боюсь водопадов. А какие душевные шрамы есть у тебя?

— Душевные? — усмехается он, подливая мне вино. — Я как-то на сёрфе катался и спину ободрал о рифы. Это было больно. И шрамы. Но сёрф из-за этого не разлюбил. А ты там была одна? На Самуи?

— Нет, — качаю я головой, но он всё и так понимает: с кем.

— И он не прыгнул за тобой в воду? — кривится так, что я и сама первый раз чувствую лёгкое разочарование от того, что ведь он и правда не прыгнул.

Я отрицательно качаю головой.

— Я бы нырнул, даже если бы плавать не умел, — шумно, раздосадовано выдыхает этот Львиное Сердце. — Расскажи мне о нём. Как его звали?

— Его и сейчас так зовут. Гена. Зачем тебе, Артём? — забрасываю в рот очередной орешек.

— Не знаю, — подпирает он сложенными руками подбородок. — Может, я мазохист. Может, просто хочу знать о тебе всё. А может, боюсь совершить его ошибки. Его же ты бросила.

— Тебе это не грозит. Нас как-то случайно встретил вместе его сын, и я поняла, что надо эту страницу переворачивать, хватит.

— А сколько вы были вместе?

— Больше года, но давай так, — кладу я локти на стол, наклоняясь к нему. — Я отвечу на все твои вопросы. Но взамен ты расскажешь мне о себе что-нибудь своё. Самое-самое. Сокровенное. Договорились?

— Хорошо. Ты любила его? — заставляет он меня задохнуться от возмущения. На что невинно пожимает плечами: — Мы же договорились. Сокровенное. Но можешь не отвечать, вижу и так, что любила.

— Не угадал, — прячусь я за бокалом вина и тихо его ненавижу, за то, что он заставляет меня это вспоминать. — Скорее нет, чем да. Но я в него как-то проросла. Встроилась, как тот деревянный домишко между двух небоскрёбов: «его семья» и «его работа». И даже находила в этом какие-то свои прелести. Маленькие радости, — пожимаю я плечами.

— Например? — не отстаёт мой требовательный мучитель.

— Самые обычные. Когда он, например, внезапно уходил пораньше с работы, чтобы зайти ко мне. Или убегал из дома на целые выходные, и мы уезжали куда-нибудь к его друзьям на дачу. Или что-то неожиданно дарил.

— И тебя устраивала такая жизнь? — болезненно хмурится он.

— Нет, меня не устраивала. Такая жизнь. Но не роль. Роль я выбрала сама, и никогда ни на что не претендовала. Просто между «быть с ним» и глухим одиночеством, в котором я тогда оказалась, я выбрала «с ним». Так получилось, что мы сошлись в такой момент, когда моя лучшая подруга как раз переехала в другой город. Мама вышла замуж, тоже уехала, да и вообще ей стало не до меня. А отец как раз продал свою половину бабушкиной квартиры, и я практически осталась на улице, потому что новые владельцы решили вторую комнату сдавать, а я не могла жить с дружной узбекской семьёй на общих квадратных метрах.

— А жить у мамы? — играет он желваками, словно это его лично задело.

— В деревне? Там всегда пожалуйста, но у них фермерское хозяйство, и нет другой работы. А я как-то к земле никак. Могла повисеть на лопате для вида, когда бабушка просила помочь ей грядку вскопать, но не больше.

— И он снял тебе квартиру?

— Да, снял квартиру. Содержал. Возил по курортам. Дарил подарки. Я знаю, как это выглядит, и как звучит, но не буду оправдываться. И я не знаю, что это было для него. Может, просто интрижка. Но для меня было чем-то большим. Спасением. Живым теплом. Общением. Заботой. Жизнью. Артём…

— А папаше, значит, деньги были важнее дочери? — поднимает он руки, давая понять, что понял меня, на этом всё. Закрыли тему.

— Так уж мне повезло с отцом, — отмахиваюсь я. — Я у него не одна, есть ещё сын от первого брака, но к нему он всю жизнь относится так же. Потребительски. Он ко всем так относится. С родной матери кроме дачи и полквартиры нечего было брать, но после смерти бабушки он и это продал. С сына регулярно тянет деньги. А я… я у него так. Для галочки. Хотя в детстве, мне кажется, он меня любил.

— Пей, — подливает он мне ещё вина и сам вручает бокал. — Мне кажется, тебе надо. Прости, что спросил.