Свободен

Глава 40

… мои руки — с ремнём на его талии, мягкой тканью футболки, голой горячей спиной, по которой скользят вверх, вверх, вверх.

Его руки — с моими плечами, спутанными волосами, шеей, на которой одна из них замирает, а вторая двигается вниз, вниз, вниз.

И наши губы — друг с другом, нежно собирая оставшиеся капли воды, и вовлекая друг друга в этот головокружительный откровенный опасный танец.

И я погибаю. Безвозвратно, бесследно, окончательно, трагически погибаю.

Задыхаюсь от его близости. От этих неистовых объятий. От стука его сердца, что рвётся из груди. Меня шатает в мареве его тестостерона. Качает от его осязаемого, плотного, как дождевая завеса, желания. И туманит сознание моим собственным бешенством матки, которая не только думает за меня. Они явно сейчас договорятся с его гульфиком раньше нас.

— Артём! — заглатываю я воздух и не прошу, посылаю сигнал бедствия, который он безошибочно пеленгует.

— Прости, — ослабляет свою железную хватку. И так же тщетно пытается вести переговоры со своими могучими рефлексами, что встали между нами. — Это почти невозможно контролировать, — шумно дышит он, прислоняясь лбом к моему лбу.

— Не извиняйся. Я чувствую то же самое, — выдыхаю я.

— Прости, что слегка перегрел. И так не вовремя, — передёргивается он от пробежавшей дрожи. И едва сдерживается, обдавая горячим дыханием шею, чтобы не впиться в неё поцелуем. И не вдыхает, жадно глотает запах моей кожи, тела, волос. Подавив стон. Проглотив мат. Засунув куда подальше рвущиеся на волю инстинкты. — Но я справлюсь.

— Не усугубляй. А то я не справлюсь, — выгибаюсь, уклоняюсь я. Но так только хуже. Потому что больше, чем его руки, сильнее, чем вот этот хвостик в его волосах, я уже люблю когда он прижимает меня животом к животу. К той его части ниже пупка, где нет и не должно быть никаких кубиков пресса, а уходит вниз, в неизведанное, узкая дорожка волос. И где сейчас я чувствую складку футболки, пряжку ремня, и по-прежнему выпуклость… видимо, бегунка молнии. Основательного такого бегунка. — Артём!

— Уже. Почти, — вздыхает он мой запах, словно делает последний глоток воздуха перед долгим заплывом. — Ты сводишь меня с ума.

— И это до крайности взаимно, — целую я его в висок, взъерошиваю на затылке волосы и дёргаю за хвостик. — Но нас, наверное, ждут.

— Тогда пошли, — подхватывает он меня на руки. И мне ничего не остаётся, как обхватить его ногами, как обезьянка. — Идти я могу, а вот отпустить тебя — нет, — улыбается он.

И только когда спускаемся вниз, ставит, наконец, меня на землю.

К счастью, нашу группу догонять нам пришлось недолго. Парни с гидом как раз курят в том «низу» на лавочке, а женская половина дружно отправилась в заведение «эМ-Жо». И я вслед за ними.

Проскальзываю в дверь приоткрытой кабинки. И только успеваю задвинуть шпингалет, как гулкое эхо небольшого помещения доносит до меня диалог у раковин.

— Блин, такой мужик! И где только они находят этих дур? — презрительно фыркает один знакомый женский голос под аккомпанемент шумно льющейся воды.

— Да ни говори. Он её на руках в буквальном смысле носит, а она морду воротит. Смотрит свысока. А сама ни кожи, ни рожи. Кирилл, — явно одёргивает сына другой не менее знакомый голосок. — Не балуйся! Видишь, не работает. На, бумажное полотенце возьми.

«Ах вы сучки! Злые, жадные и завистливые! — застываю я над фарфоровым писсуаром в полу. — Ну, конечно, я дура, а вы — умные. Вы бы уж не артачились, ножки натренированные раздвигали шире, а ручки загребущие смыкали крепче».

— Не знаю, что он в ней нашёл, — продолжает первая, пока я в бессильной злобе возмущённо размахиваю руками. — Я бы искренне поверила, что поматросит и бросит. Помнишь, Захар рассказывал, что бородатый вообще мега-мастер, у него без срывов. Любую ушатает на секс, она и не поймёт, как. Только если на этой женился… у меня нет слов.

— Да помучается и разведётся, — звучит смешок. — Таких надолго не удержишь. А сам Захар там ещё не женился? — стихает вода.

А я не то что переварить, пытаюсь хотя бы проглотить эту информацию. Что?!

— Надо спросить, — скрипит дверь, выпуская их на улицу.

И я уже думаю, хочу ли я ещё пописать или так сойдёт, когда оказывается, что они не вышли.

— А из-за чего он расстался с Лисовской? Помнишь, была у него до этого такая крутая, при бабках. Мы в Инсте с тобой смотрели… Ну, после неё же он в крутой отрыв по бабам и пошёл.

— А-а-а! Ну, да. Только в упор не помню, чего они разбежались. Наверно, она его и бросила, раз ушёл в отрыв. Кирилл! — шуршит бумага, хлопает крышка мусорного бака. — Я, кстати, эту Лисовскую недавно на обложке журнала типа «Деловая леди» видела, пока в салоне сидела. Ещё запомнила, потому что у неё сумка там была Кокшинель, шоппер. А я себе такую же хотела, а потом не купила, сочла дешёвкой.

Снова скрипит дверь. И голоса их стихают за обсуждением сумок.

«Инста? Лисовская? Мега-Мастер?» — добавляются у меня вопросы к загадке по имени «Захар». Вернее, к загадке по имени «Артём». И лучше бы я не ходила в этот вонючий туалет. Чувствую мне в туалеты вообще здесь ходить противопоказано.