Святая кровь

Святая кровь

Снег скрипел под ногами, тихо переливаясь. Свет убывающей луны едва проникал сквозь высокие сосновые кроны. Лес поглощал звуки шагов, скрывая их от других обитателей мелодией шорохов и треска.

Снегопад прекратился около часа назад, но небольшой белый слой, покрывающий короткий меховой тулуп путешественника, еще не начал таять. От дыхания мужчины шел густой белый пар. Поднимаясь над рыжей макушкой, он начинал поблескивать снежной пылью, пока не растворялся в холодном воздухе ранней зимы.

В густой чаще заснеженного северного леса Ясень чувствовал себя чужаком. Лицо его было не северное. Бледное как у имперцев, покрытое длинными шрамами и небольшой россыпью тусклых веснушек как у степняков, оно могло бы скрыть его происхождение, если бы не глаза. Пронзительные карие, припорошенные золотыми искрами, глядящие на мир из-под поволоки усталой суровости, они сразу выдавали в нем божественную кровь Элегии, выходца единой церкви Империи.

Под тулупом его согревала лишь простая шерстяная рубаха с трудом справляющаяся с суровыми погодными условиями. Его ежегодный маршрут подходил к концу и денег на новую одежду не осталось. Единственным выходом был продать закреплённую поверх меха кожаную перевязь, но он не был готов расстаться с имуществом церкви к тому же ее покупку не смогли бы себе позволить даже местные бароны.

На перевязи, за спиной, крепился полуторный меч, чья отполированная гладь весело сверкала, отражая снежные блики. На клинке можно было разглядеть насечки, значение которых не поняли бы ни в одной части севера. К поясной части крепилась добротная сумка, вкруг которой было намотано несколько свежих волчьих шкур, в нескольких местах испачканных уже высохшей кровью. Из-под тулупа выглядывал длинный топор с необычным травлением на серебряном рубище и три бурдюка, в которых весело плескалась неизвестная жидкость.

Снегоступы Ясеня, купленные за копейки в деревни за лесом, уже истрепались и начали расплетаться по бокам, грозя подвести раньше времени. Сапоги и тому подавно не подходили капризному северному климату и давным-давно пропитались влагой заставляя пальцы ног поджиматься от холода.

Он был здесь чужаком. Выглядел как чужак, пах как чужак и поступал так же.

Утром ему пришлось собрать волосы в подобие гульк[1] и, что бы перебраться через бурелом и теперь множество хаотичных прядей свисали вокруг покрасневшего от мороза лица, покрытые слоем инея, они казались практически седыми.

Ясень шел по лесу уже тринадцать дней, лишь изредка останавливаясь на ночь, чтобы сменить промокшие обмотки и поспать пару часов, свернувшись опасно близко к костру, прижимая к себе меч.

Зимний лес был опасен для любого путника, он голодал и его обитатели вместе с ним. Переходя от опушки к опушке, Ясень иногда натыкался на разорванные трупы животных и неестественные кровавые следы, уводящие все дальше в чащу. В таких местах, казалось, сами деревья кровоточили, перемазанные в чужой крови, и ни один голодный хищник не спешил претендовать на объедки.

Ясень никогда не обучался охоте на тварей, но за годы маршрутов научился опознавать следы и обходить их стороной. Мало какой выродок мог тягаться с ним в бою, но молодой человек не собирался по напрасно тратить силы выполняя чужую работу. Каждому зверю свой охотник и тогда никто не уйдет голодным – так его учили с младенчества.

Вдалеке, между толстыми стволами спящих сосен, забрезжил тусклый теплый свет, приманивая усталого путника обещанием тепла и крыши над головой. Не прошло и получаса как он вышел к окраине «Тихих омутов», небольшой глухой деревеньке, в которой не бывал уже более пяти лет.

Деревянные домики за это время, казалось, еще глубже осели в землю, густой пушистый снег покрывал их подобно теплым медвежьим шкурам весело, поблескивая в лунном свете. Небольшие улочки петляли между сугробами, порой, доходившими Ясеню до поясницы.

Молодой человек спокойно шел, поразительно хорошо ориентируясь в тусклом свете, сочившемся из окон. Усталые карие глаза скользили от одной покосившейся избы к другой в попытках найти наиболее пристойную, пока, наконец, не зацепились за, едва различимый в тени невысокой колокольни, двухэтажный домик. В любом другом месте его бы с чистой душой назвали убогим, но здесь, это вероятно была самая богатая постройка на многие версты округ.

Свет не горел. Калитка, запирающая невысокий забор, была заперта на щеколду, которая примерзла к замку от ночного холода. Передернув плечами, от внезапно поднявшегося ветра, Ясень ловко ухватился за невысокую изгородь и лихо перемахнул на другую сторону. Тихий звон оружия, подобно грому, разнесся в окружающей тишине, заставив соседскую собаку лениво пролаять несколько раз.

Приблизившись к двери Ясень с немалой силой застучал, от чего ссохшаяся от старости дверь заходила ходуном, скрипя от натуги. На мгновение над двором нависла тишина, полная тревожного шепота ветра, заставляющего сердце сбить свой ритм. Из избы послышались быстрые шаги, и деревянная дверь рывком распахнулась.

На пороге дома стоял коренастый мужичек. В руках он держал крепко сбитый топор, а на лице его еще можно было увидеть следы сна.

Без слов, не отводя глаз от лица хозяина, Ясень достал из-за пазухи потертый временем серебряный символ в виде острой «d», заставляя мужика разом обмякнуть. Опустив оружие, он без возражений отошел, пропуская незваного гостя внутрь.

***

- Скаже, отечь, происходит ли у вас что-то необычное? Может люде пропадаѫт?

Яс сидел на длинной лавке за обеденным столом, на против старосты, который судя по мешкам под глазами, не сомкнул глаз с тех пор, как охотник за гнилью постучал в его дверь. Заслышав вопрос, он заметно напрягся и как-то не по-доброму взглянул на гостя, стараясь избежать пронзительных глаз.

- Ну пропала пара человек. Ну мож больше, чем в прошлом году. Ну так и шо? Сейчас чай зима за окном. Нету у нас никаких чертей тута, а коли хотите поживится, да поохотится, у нас в лесу тварей полным-полно. Людей моих не трогайте. Живём сколько лет спокойно и дальше хочу, шоб так и было. – Глаза старейшины бегали по столу, стараясь зацепится за что-нибудь, выдавая Ясеню, что человек перед ним никогда в своей жизни по-крупному не врал.