Святая Русь. Ii. Над Россией суд Господен разразил

Святая Русь. II. Над Россией суд Господен разразился

КНИГА  ВТОРАЯ

НАД  РОССИЕЙ  СУД ГОСПОДЕН РАЗРАЗИЛСЯ

Глава   первая

            Солнце уже село, когда одинокий путник вошел в Москву через Рогожскую заставу. Быстро стемнело и не стало ничего видно кругом, над городом лил дождь.

            Дорогу развезло, и путник шлепал по непролазной грязи. Нигде не гулялось ни души. Сквозь мокрый сумрак кое-где светились желтые огоньки.

            Видно было, что человек хорошо знал город и, несмотря на дождь и темень, шел уверенно.

            Вскоре он подошел к тяжелым дубовым воротам. Путник постучал по ним кулаком. Ему долго не открывали.

            - По какой надобности? - послышался недоверчивый голос за воротами.

            - К князю. Он меня знает, - сказал выглянувшему сторожу.

            - Кто ты?

            Но путник, не отвечая, прошел в ворота.

            Подворье боярина Ивана Романова, на которое вошел путник, было богатое, но без хозяйского глаза. Страх, отразившийся на лицах дворовых при появлении гостя, объяснялся тем, что Романовы перенесли большую опалу. Боярин Иван Никитич был воеводой в Нижнем Новгороде, на время он приехал в Москву на свое подворье.

            - Какой-то монах к твоей милости. Не пускаю, а он лезет, - доложил слуга.

            Жестом руки князь велел впустить его. Тот вошел. С длинной до пят рясы монаха ручьем текла вода. Он был не выше среднего роста и заметно припадал на правую ногу. Скинув с головы что-то наподобие кожаного картуза, вынул из кармана платок и вытер им мокрое с выпирающими скулами лицо. На вид ему было двадцать три – двадцать четыре года. Рыжеватые волосы, бородавка на щеке подчеркивали его непривлекательность, но вместе с тем в его глазах светился хваткий задор. Иван Никитич узнал недавнего слугу его брата Александра слугу Отрепьева.

            - Зачем пришел? - спросил он тихо.

            - А разве ты не хочешь видеть меня боярин? - невыразительным голосом вопросом на вопрос ответил молодой монах, скривив в усмешке губы.

            - Откуда ты, Юшка?

            - А разве я сын галицкого дворянина Богдана Отрепьева? Ты и твои братья, помню, говорили мне, что я другого великого рода, ты не того мнения?

            - Тебе дал Господь вспоможение убечь из Кириллова монастыря, где по Борисову указу ты сидел бы до могилы. Тебе там дьяки помогли. Про то мне известно. Но я не знаю, чего ты хочешь теперь делать. Идти в работники? Али еще чего? Про то хотел бы я знать, – посмотрел на него пристально Иван Никитич.

            - Ходить и молиться по монастырям.

            - И только-то? - спросил с насмешкой боярин, как бы подтрунивая над ним.

            - Ты ведь своих родителей не помнишь. Почему ты думаешь, что ты Отрепьева Богдана сын? А не сын царя Ивана - Дмитрий Углицкий? У тебя то же обличье, что у младшего Иванова сына.

            - Но его зарезали, - проговорил машинально Отрепьев, в его глазах засветилось изумление.

            - Его ли? А может, другого?

            Отрепьев догадался, куда клонит Романов... Рука монаха Григория-Юшки Отрепьева сама собой сотворила знамение. Иван Никитич спокойно наблюдал за ним.

            - Как я могу помыслить?..

168

- Верная дорога тебе - на западную сторону. Там есть монастыри. Там тебе поверят. Коли заваришь дело... Мы тут подсобим. С Богом! На моем подворье ты не был и я тебя ни разу ни видел. А это возьми на дорогу. Он бросил ему кошель с деньгами.

На воле все лил дождь. Отрепьев выйдя со двора, мгновенно пропал в непроглядном сумраке.

            В 1602-ом году, в понедельник, второй недели Великого поста по улицам Москвы, вспучивая и без того грязные задворки, катилась вода. От забора к забору нельзя было пролезть.

            Обочь Варварского тракта, хлюпая худыми сапогами, брел монах. Шел он медленно, безучастный к грешному городу. То и дело вздыхал, крестился и приговаривал:

            - Смилосердствуй, Господи... помоги.

            Старец был высок ростом, худ, монашеское одеяние на нем болталось, как на балке, ветер откосил вбок его сухую, как снег бороду, под косматыми бровями мерцали всевидящие глаза.

            Другой монах, еще издали, от поворота, заприметил старца средь редких прохожих и стал догонять его.

            - Добрый день, отец, - нагнавши старца, монах снял с головы картуз.

            Старый монах остановился, ощупывая прищуренными зоркими глазами молодого:

            - Спаси и тебя Христос!

            - Кто будешь! - поинтересовался молодой монах.

            - Какое тебе до меня дело? - буркнул старый монах.

Однако, немного промолчавши, продолжил:

- Монашествую, сынок. А прозываюсь Варлаамом.

- Откуда же ты, отец?

- С Пафнутьево-Боровского монастыря - ответил Варлаам. - А пошто пытаешь, сынок. Сам ты кто и откуда?

            - Григорием зовусь, отец. В Чудовом жил.

Затем Григорий поведал Варлааму, что, живя в Чудовом монастыре, он сложил похвалу московским чудотворцам и патриарх, видя такое досужество, взял его к себе, а потом стал брать с собою в царскую думу, и от того вошел он, Григорий, в великую славу.

Но ему не хочется не только видеть, но и даже слышать про земную славу, богатство, и потому он решил съехать с Москвы в дальний монастырь, слышал, что есть монастырь в Чернигове и туда хочет звать с собой Варлаама.

            Варлаам отвечал Отрепьеву:

- Если ты жил в Чудовом у патриарха, то в Чернигове тебе не привыкнуть, Черниговский монастырь, по слухам, место неважное.

            Григорий задумался.

- Тогда, отец, пойдем в Киев, в Печерский монастырь, там многие старцы душу свою спасли. Потом, как поживем в Киеве, пойдем в светлый город Иерусалим, ко гробу Господню.