Святая Русь. Vi. В одном совете за Россию

Святая Русь. VI. В   ОДНОМ  СОВЕТЕ  ЗА  РОССИЮ

Святая Русь.

КНИГА ШЕСТАЯ

В ОДНОМ СОВЕТЕ ЗА РОССИЮ

Глава первая

Мучительно ныли и медленно заживали раны, а еще мучительнее страдало сердце Пожарского. К нему в глухое Мугреево доходили печальные вести о событиях в стране. Раненые под Москвой возвращались домой, по дороге останавливались на отдых у Пожарского. Иногда заезжали люди из Суздаля и Нижнего Новгорода. От них Дмитрий Михайлович узнавал, что захватчики безнаказанно зверствуют в стране. Москва по-прежнему в руках польских панов, а народное ополчение не может добиться никакого успеха.

14-го августа I611-го года пришел опять под Москву Сапега. Этот продажный вояка после поражения под Троице-Сергиевым монастырем, то служил тушинскому вору, то нанимался польскому королю, то настойчиво предлагал Ляпунову совместно бороться за освобождение Москвы от Гонсевского, то, наконец, становился союзником Гонсевского. В действительности Ян Сапега сам стремился к захвату власти и надеялся стать московским царем, воспользовавшись междоусобицей в русском государстве, договорившись с Гонсевским, он прекратил поход в северо-восточные уезды за продовольствием для польских солдат, находившихся в осаде в Московском Кремле и Китай-городе, необходимо было выручать их, объединив усилия. В первый день по прибытии к Москве он атаковал ополчение с тыла. В это время осажденные поляки сделали вылазку в Белый город, но неудачно. На второй день атаки были удачнее, сапеженцам удалось переправиться через Москва-реку и снабдить осажденных имеющимися у них съестными припасами. Осажденные со своей стороны опять сделали вылазку и отобрали у русских четверо ворот в Белом городе; самый сильный бой был за Никитинские ворота, и полякам удалось удержать их за собою, Тверские ворота остались за русскими. В этот же день в дальнейшем русские не только не сделали попытки овладеть снова потерянными Никитинскими воротами, но очень плохо стерегли и те которые оставались в их руках. Русские оробели присутствием страха или по другой какой причине. У поляков отсутствовала всякая дисциплина. Когда те, которые бились целый день за овладение воротами устали к вечеру и посылали просить у Гонсевского свежих хоругвей себе на смену, то ни одна из хоругвей не двинулась с места, несмотря даже на приказание Гонсевского. На следующий день Гонсевский собрал польских ротмистров и объявил, что надобно пользоваться обстоятельствами, ударить всеми силами и забрать у русских остальные укрепления в Белом городе. Объявил он им и то, что Сапега со своей стороны дал знать, что как скоро осажденные пойдут на стены Белого города, то он тоже ударит на ополчение с поля; тут же большая часть ротмистров была согласна с Гонсевским, но некоторые, завидуя ему, стали говорить между собой, что идет гетман литовский Ходкевич и не для чего отнимать у него славу и давать ее Гонсевскому. Многие

98

из них решили ничего не делать.

* * *

В дни московского пожара польские мародеры набрасывались на золото, серебро, дорогие камни и другие ценности, уцелевшие в Белом и Деревянном городах, продовольственными запасами тогда пренебрегали. Мука, крупа, мясо, рыба - все ими было уничтожено, сгорело, или осталось в погребах, а затем досталось ополченцам, загнавших интервентов в Китай-город и Кремль. Поэтому уже в апреле осажденные испытывали недостаток в продовольствии, наступал голод.

С приходом Сапеги под Москву они снарядили особые отряды за продовольствием, которым и удалось с боем прорваться из Кремля и присоединиться к пятитысячному отряду Яна Сапеги. Весь этот изголодавшийся сброд рассыпался по стране и начал отбирать у населения все продовольственные запасы, обрекая русских на голодную смерть В поисках добычи вскапывали землю копьями и мечами, шарили в подвалах и на чердаках, взламывали полы и простенки. При обысках зверски мучили русских, не щадя ни старых, ни малых, ни женщин, ни детей. Пытали их на раскаленных углях, отрезали носы и уши, отрубали руки и ноги, сдирали кожу, вырывали глаза и волосы, топили в реках, вешали, зарывали живьем в землю. На глазах родителей интервенты насиловали девушек. У матерей отбирали от груди младенцев и разбивали их черепа об бревна или поднимали малюток на копья. Часть матерей сами убивали своих детей, желая избавить их от мук. Спасаясь от извергов, толпы измученных калек с трудом приползали в Троице-Сергиев монастырь и другие крепости, умоляя защиты, призывая к мести. Многие покидали свои жилища заблаговременно, прослышав о приближении врага. Врываясь в избы, сапеженцы еще заставали горячую золу и жар в печах, а людей уже не было. Мстя им, интервенты поджигали жилье. Темные леса заполнялись бежавшими из селений людьми, а по опустошенным, спаленным селам и деревням рыскали лесные звери, да каркало воронье, слетавшееся на падаль. Там, где были селения, теперь лежали груды развалин, пепла и обгоревших трупов. От разбоя и голода, от пожаров и болезней население умирало, как мухи. Над Москвой, над сотнями городов, уездов и волостей, раскинутых по необъятной стране, грозно нависли мрачные дни народного горя и скорби.

“Страшное, страшное время настало для Руси!” - думал Пожарский, слушая рассказы о зверствах, обо всех бедах, обрушившихся на русский народ. Казалось, стране угрожала неминуемая гибель, полный распад государства, окончательная потеря национальной свободы и независимости. Вся русская земля была расхищена по кускам самозванцами и иноземными королями. Ее сердце Москва в руках польских панов бьется в предсмертных муках. Налетавшая из разных сторон иноземная саранча пожирала все нажитое и созданное русским народом в течение веков. Поля заросли лебедой, дикими травами. Не было смысла сеять; лишь кое-где крестьяне ковыряли сохой землю. Пришлые люди топтали посевы, а уцелевший урожай отбирали. Замерла торговля, так как нечем было торговать. Опустились руки ремесленников в городских посадах: некого было обслуживать, некому сбывать изделия. Повсюду запустение, горе, смерть. Из-под