Святая сестра для Императора

Пролог

Несмотря на внешнее сохранение приличий, разговор шёл на повышенных тонах. Но и без площадной брани атмосфера в кабинете на вершине главной башни замка баронов Вимских ощутимо накалилась. Мне даже казалось, что если коснуться края старинного гобелена, закрывающего одну из стен, того громадного чеканного сундука в углу, или прадедушкиного меча, весящего над камином, то это напряжение обязательно разразится маленькой молнией, которая больно укусит за палец. Но я, конечно же, этого не сделала, и вовсе не потому, что меня и малютку Тинну удерживала матушка. Обняв нас, она стояла в стороне, пока наша Бэсс — всегда верная нам и отважная Бэсс — шла в атаку. Брату оставалось лишь защищаться:

— Изволь помнить, что я — барон, и при том — глава этой семьи! — указательный палец по-медвежьи тяжёлой и массивной лапы уткнулся в отполированную до блеска деревянную поверхность стола, словно там — в этой случайной точке — крылось средоточие всех проблем, которое можно разрешить простым приложением силы. Благо, силы нашему брату было не занимать. Думаю, он без труда мог пробить в столешнице дыру, и не заметить. В этом он пошёл в отца: такой же массивный, физически крепкий. И такой же угрюмый, с большим лбом, ранней залысиной и густой рыжей бородой.

— Барон — это верно, — не стала спорить Бэсс. В сравнении с братом она выглядела совсем уж миниатюрной, но, благодаря уверенной позе и суровому выражению круглого белого личика, казалась вполне равной ему. А уж в умении горячо и красиво говорить — даже превосходила. К тому же, делала она это легко и быстро, слёту подбирая верные слова. И, что очень важно для благородной девушки, не позволяла себе подкреплять сказанное движениями рук: никакой вульгарной жестикуляции, которую так любят базарные крикуньи, только чистое, ничем не опошленное слово. Видимо, это была её доля в наследстве отца: если Морлису досталась внешность, то Бэсс перешёл его характер и ум. А ведь лицом и фигурой она оказалась исключительно в матушку!

— Что же касается главы семьи… — отвернувшись, Бэсс картинно вздохнула и, устало прикрыв глаза, метнула на Морлиса полный жалости взгляд из-под длинных ресниц. — Нет. Этот титул принадлежит вовсе не тебе. Это она теперь распоряжается в нашем доме, и это она изгоняет нас. А ты...

— Так будет лучше для благосостояния семьи, — угрюмо пробурчал брат, уперев взгляд в стол. Ничего иного он сказать не мог и не умел. И даже этому, думаю, подучила его она.

— Лучше? — сестра не смогла сдержать нервного смешка. — Впрочем, знаешь, я даже рада, что никто больше не назовёт меня Элиабэссой из баронов Вимских. Я лучше буду нищей затворницей без семьи и родового имени, чем увижу среди своей родни кабатчиков и судомоек!

— Не наговаривай! — лицо брата, круглое, густо заросшее бородой, побагровело, как и всегда, когда речь заходила о родственниках его избранницы. Подкрепляя свои слова, он тяжко ударил ладонью о многострадальный стол. Этот громкий жест, прочем, не впечатлил нашу невозмутимую Бэсс.

— Я наговариваю? — она удивлённо вскинула брови. — Твой так называемый «брак» втоптал в грязь репутацию семьи! А мы… — Бэсс гордо вскинула голову, — мы, твои сёстры, отправляемся по таким углам, куда ворон костей не заносит.

— Где ты набралась таких выражений? — возмущённо насупил брови Морлис, как делал всегда, когда что-то в нашем поведении ему не нравилось. Из-за этого его лицо показалось мне особенно тёмным.

— А разве не подобным образом принято изъясняться у… — она всё же запнулась: думаю, едва не сказав «наших», но «нашими» они должны были оставаться ещё совсем немного, и сестра быстро поправилась, — твоих новых родственников?

Брат не нашёл, чем ответить на ехидство сестры.

— Фальшивыми родословными никого не обманешь, Морлис, — голос Бэсс снова стал тихим, даже ласковым. Таким же голосом она читала мне с Тинной старинные сказки. Да и сама сестра будто оттаяла: поза стала менее напряженной и не такой официальной, лицо смягчилось, что её положительно преобразило. — Морлис, — тихо позвала она брата, — Морлис… — но, видя, что тот не реагирует, и продолжает упрямо буравить взглядом стол, вновь ожесточилась. В её голосе зазвенела унизительная для нашего брата жалость к нему. — Не обманешь, Морлис, — предрекла она мрачно, — никого. Так и знай. Но ты… — Бесс замолчала на мгновение, чтобы горько усмехнуться, — ты попытайся…

***

Сборы, раз уж всё решено, не заняли много времени. Тем более, что нам в нашем изгнании уже не пригодится ничего их тех вещей, которые составляли неотъемлемую часть жизни юных баронесс. Я знала, что никогда не вернусь в комнаты, которые называла своими, не коснусь ни книг, ни игрушек, не увижу галерею предков с её потемневшими от времени портретами, не взойду на стену, чтобы обозреть лежащую вокруг долину, лесистые склоны её гор и цветущие поля, и текущую среди всего этого великолепия реку с узкой полоской каменистого берега, и не войду в цветущий за восточной башней яблоневый сад… Эта жизнь навсегда закончилась. Впереди ждала новая, незнакомая… Полная лишений и грубого труда.

«Готова ли я к этому?» — тревожный вопрос владел мыслями, но ответа не находилось.

Тяжелее всего пришлось, разумеется, Бэсс. Как старшей из нас, ей выпала участь отправиться в знаменитую своими суровыми обычаями обитель молчаливых сестёр, что далеко на севере. В диком крае, где, если верить слухам, круглый год лежит снег и дуют холодные ветра. Тинна — самая младшая — отбывала к сёстрам-начётчицам. Её судьба казалась немного мягче: Морлис выбрал для нашей невинной крохи не такую строгую тюрьму — среди книг и свитков, чьи священные строки заполнят её дни... до самого конца жизни. С Тинной отправлялась и наша матушка. По-другому она не могла поступить. Это было справедливо: сестре едва исполнилось шесть, и полное отлучение от близких просто убило бы её. Но сердце матери всё равно разрывалось, ведь сохраняя одну дочь, она теряла двух других — меня и Бэсс.