Яркое полуденное солнце отражалось в морской глади и оттого день казался совсем летним. Мелкая рябь посылала на глаза ласковых солнечных котят. Море тяжело ворочалось в своем каменном ложе, как большой сонный зверь. Совсем скоро мороз скует его ледяной броней и укроет пушистым белым одеялом.
Я сидела на берегу, праздно предаваясь грезам о далеких неведомых берегах. Вдаль, насколько хватало взгляда, простиралась томящая сердце синева. А там где море встречалось с небом мстился белый парус. Вот бы мне уплыть за море, посмотреть на людей, что в городах живут, да на диковинных зверей, что лесам нашим и не снились. Бают, в больших городах разного люду не счесть и все на разных языках слово молвят! И вот ведь диво — понимают друг дружку, живут бок о бок, женятся, защищают город от находников, а подчас и от врагов своего роду-племени. До нас, в нашу глушь, бывает, долетают весточки из-за моря. О городах, о храбрых воинах и о жестоких битвах рассказывают мореходы, приходящие от великого князя, что под свою руку чает собрать весь мир известный!
Уж две зимы минуло, как князь обходит нашу сторону — повелел самим дань везти. Больно много чести горстке лесных жителей. Этой зимой уж и не ждут.
А дань мы несли храброму князю за заступу от обидчиков морских. Сказывают, позвали кривичи славного князя из-за моря дабы с дружиной оборонял словенскую землю от находников северных. Позвали потому как дружина князя дружбы с теми северянами не водила да молилась словенским богам. Ровно свои — чем не защитники? Да князь тот глядишь и хозяев поганой метлой погонит! Больно хитер и жаден до власти. Так дедушка сказывает, сама-то не ведаю.
Род наш невелик — двух дюжин душ не наберется, но основанный умным пращуром, спрятан в крепи лесов, среди островков резного берега Великого моря. Да князевы соколы сумели сыскать! Потребовали дани за заступу от таких же морских хищников. Дань собирал, весть, не сам князь, а его верные витязи. Дружина срубила крепость на берегу в дюжине верст от нас.
С первым снегом старший в роду называл тех, кто повезет дань. На крепкие сани укладывали тюки, бережно укрытые от непогоды да недоброго глаза, запрягали прыткого домашнего лося и увозили добро через лесную чащу прямо к нашим защитникам. Оттуда уже в Ладогу и отправлялись на лодьях пушистые куны, сладкий мед в бочонках, орехи да вяленая рыба. Правду сказать, защиты князя мы пока не видали, да уж больно складно и грозно дружинники сказывали о лютых северянах из-за моря — свирепых воинах с Морской дороги, что разоряют и жгут деревни, уводят в неволю женок и детей. Опасно малым родом жить у моря без заступы! Вот и согласился прадед мой нести дань.
Братья бают, стоит та крепость на утесе у самого моря и на сколько хватает глаз видать всю округу. Оно и понятно — дабы издали узреть дружеский али вражеский парус! А поселилась дружина та неподалеку от поселения с названием Шуя. С тех пор уж седьмое лето прошло, как наш род знается не только с воинами князя, но и жителями того селения. Дед все хмурится и завидует главе того поселения — дань-то они несут ту же что и мы, да живут поближе к воинам. Тут тебе и защита, и женихи под боком!
Тяжело своих девок отдавать в чужой род, чтоб родили сыновей для чужого наследия. А воины морские жен себе не брали, хоть и не отказывались возлечь с красивыми селянками. А там уж никто и не смотрел чьих кровей дите — девок сумевших понести от воинов почитали благословением! Так и множился род, а и девок своих отдавать не приходилось.
Почти каждое лето Ярилин день мы справляем вместе с шуйцами — когда они к нам идут, а когда и наши отправляются себя показать. Меня с собой вестимо не брали ни единого разу да я и не рвалась особо. Пока в рубашонке бегала — незачем было, а как подросла, так уже и сама не желала. Дедушка все чаял возьмет меня вождь дружины, да пять лет тому обручился тот с дочкой главы Шуи. Дочка та, понятное дело, и статью не обделена, и умелица-рукоделица, и на глаза вождю показывалась чаще моего. Да если бы и показывал меня дедушка хоть каждый день, разве сравнится белая нежная кожа с загорелой да обветренной в морозных лесах? Разве золотые косы сравнятся с патлами цвета дубовой коры, что из-под шапки не вынимают ни зимой, ни летом? А может очи, чистые что весеннее небо, хуже моих серых да хмурых, как лесное озеро в дождь? Ох и злился дедушка! Мать от деда не отставала и все ругалась, мол, девка-перестарок уж и без надобности кому. А я знай радовалась, что еще по лесу побегаю. Неведомо мне было зачем да почему девки томно вздыхают, опуская шитье на колени, да шушукаются о парнях. Не видала я пользы в том. То ли дело на охоту или по грибы в лес да лежать на берегу в думах о заморских странах, диковинных людях и зверях!
Нынче велика моя охотничья удача! В заплечном мешке покоились два диких гуся – славная добыча! Мать, знать, не похвалит меня, но зимой будет радоваться тому что есть в семье и без мужа добытчик. Она хоть и вздыхает каждый раз, как видит меня уходящей на охоту, но от даров, что я из лесу приношу, не отказывается. Так и в этот раз будет! Побранится да унесет гусей в клеть, подвесит вялиться, а то может ощипает и сразу в печь.
Послышалось недовольное ворчание в животе. Осталась я без ужина — отблагодарила водяного, дабы не серчал и не утащил на дно подстреленных гусей. Ему достался ломоть хлеба да кусок сала с луком. Благодарить лес и его жителей меня учил дедушка. Лес — наш кормилец и каким бы ловким ни был охотник, неужто прокормится, коли дичь уйдет из лесу, а ягоды да грибы переведутся? Еще учил дед не оставлять на мученье жителей лесных да не стрелять по маткам и детенышам — они будущее леса.
Осень — самая благодатная пора для охоты, ведь детеныши выросли и откормились. Вскоре дядья да братья пойдут на большую охоту — добывать пушистую мысь да лису. До того родичи умелые охотники — мне ни в жизнь не встать рядом. Белку с пяти саженей бьют, не попортив шкурки! Меня, знамо, никто не стремился тому обучить. На кой девке белок стрелять? Оно и понятно да сколь помню себя, влекло меня мужское дело. Ясно, мать обучила и шить, и вязять, и ткать, но все одно — я как тот волк в лес знай смотрела. Дедушка увидел как я тщилась натянуть тетиву его старого лука да сжалился, спроворил внучке любимой охотничий лук по росту. И стрелы мастерить тоже он научил.