Сынок

Сынок

Она открыла глаза в полной темноте и вдохнула гнилой затхлый воздух. «Фууух! Получилось! Он сделал это!» ‒ с улыбкой на полусгнивших губах подумала женщина. Однако могильная тьма и теснота гроба дали понять, что на большее её сын не способен. Но это уже маловажная деталь. Главное, он вернул её в мир живых, остальное она сделает сама, это уже мелочи, на которых не стоит заострять внимание.

Она задрала ладони кверху, поставила их перед лицом, вдыхая аромат брожения собственной мёртвой плоти и стала царапать доски ногтями. Это было нелёгким занятием, потому что последние отсырели и размягчились от влажности. К счастью, боли она теперь не чувствовала, поэтому страшные загибы ногтевых пластин и капли гноя вместо крови из подушечек пальцев вызывали только брезгливые ощущения. Влажная труха от крышки гроба падала на лицо и залетала в ноздри, перекрывая дыхание. Вот это неприятное ощущение она осязала чётко, поэтому регулярно крутила головой в разные стороны, чтобы освободить дыхательные пути. К тому же приходилось постоянно чихать и склизкие сопли с тухлым запахом покрывали теперь её истлевшее платье на груди и ниже.

Скреблась она долго, и это уже начало её раздражать, как и невозможность изменить положение тела в этой тесной коробке. «Мог бы и помочь, сукин сын! Всё-таки зря я тебя рожала, мучилась, дура! Хотя нет, не зря! Благодаря тебе я снова жива, а отсюда я рано или поздно выкарабкаюсь!» ‒ подумала она и хрипло рассмеялась в конце, вызвав приступ кашля и чувствуя застоявшуюся кислую мокроту из бездействующих длительное время лёгких.

Наконец, спустя вечность стараний, из проделанной в крышке гроба маленькой дырочки на её лицо упала холодная капля дождя. Она вытащила свой прогнивший язык, весь в язвах, из которых так и сочился жёлто-белый гной, запрокинула голову и стала жадно хватать эту воду, ощущая её ледяной вкус своим прелым горлом.

Теперь дело было за малым. От краёв крошечной бреши легко отковыривались кусочки сырой древесины, осыпая женщину мокрой чёрной землёй. Капли дождя размазывали плодотворную почву по лицу и рукам как глину, делая их ещё более скользкими, как будто собственного гноя и трупных выделений для этого не хватало. Проковыряв приличное отверстие в крышке гроба, она с громким выдохом облегчения села, растирая руками ноги от бёдер до самых ступней, а, точнее, то, что от них осталось: жалкие синюшные вздутые куски мяса на костях, с проделанными в них неизвестными паразитами туннелями. Даже сюда добрались! Даже кости пожрали, сволочи! Только подумай!

Ледяной дождь капал за шиворот платья, заставляя дрожать от холода, который она не могла чувствовать. Женщина осмотрелась вокруг, но не увидела ничего, кроме аккуратных земляных стен своей собственной могилы, оттолкнулась ладонями от стенок гроба и попыталась сесть. Но из-за склизкого пахучего гноя, смешанного со свежей землёй, руки соскользнули, и покойница с громким стуком села обратно в гроб. Звук получился глухой, но звонкий, будто кто-то пьяный грохнул стаканом о стол.

‒ Сукин сын! И как я по-твоему должна выбираться отсюда? ‒ закричала она, не боясь, что её услышат: этой тёмной дождливой ночью вряд ли кто-то решится навещать могилы родственников, ‒ иди и помоги своей маме!

Когда ответом стала тишина, она сжала кулаки и губы, чувствуя, как размазывает куски земли и собственной гнилой плоти между пальцами, а деревянные щепки врезаются глубже под ногти, но боли не было. Это одно из преимуществ быть мёртвым ‒ никакой боли.

Похоже, её сыночку хватило силы только на раскопку могилы, а вот помочь женщине в годах выбраться из своего склепа он не собирался. Наверное, сказалась накопившаяся за полгода обида, которую вызвали её регулярные посещения его снов. Но её тоже можно было понять: не хотелось лежать в сырой земле, всеми забытой, медленно сгнивающей. Да ещё и шустряк, сбивший её на дорогой немецкой иномарке, продолжал дышать полной грудью в то время, как она тухла в отсырелом дешёвом ящике, ставшим её последним пристанищем.

«Вот человек добился! Вот это я понимаю! А ты так и прозябаешь, Илюшенька! На черта только рожала тебя, мучилась, дура? Вон на каких разъезжают! Небось мамку приехал покатать, похвастать перед знакомыми!» ‒ сказала бы она перед своей смертью тоном полного пренебрежения и самодовольства, если бы успела. Но она не успела. И это, по мнению её сына, был настоящий последний подарок от матери, которая только и делала всю жизнь, как упрекала его в ничтожности.

Женщина просто переходила дорогу на разрешающий сигнал светофора, когда с диким хлопком, похожим на преодоление истребителем звукового барьера, её протаранил стильный чёрный автомобиль. Она аж подлетела и сделала сальто перед тем, как навсегда упокоится в собственной луже крови.

Вот и пришлось ей после собственных похорон пробивать неведомые границы потустороннего мира, чтобы добиться встречи с сыном и потребовать возвращения в мир живых. Ушло на это полгода. Полгода! За которые её тело успело опухнуть, лопнуть и истлеть, отчего от прежней внешности не осталось и следа. Вряд ли она сможет теперь безмятежно поужинать в кафешке или сходить в кинотеатр. Тут даже макияж не поможет. Разве висячие синими клочьями тухлые куски плоти на костях можно замазать тоналкой и скрыть платьицем с длинными рукавами? А удушливый аромат гнилой мертвичины скроет Шанель номер пять? Нет, и пробовать не стоит!

Сон представлял собой её смерть, на которую Илья смотрел откуда-то свысока. Как будто это съемочная площадка, а он выступает в роли оператора. Он видел всё до мельчайших подробностей, даже застывшее непонимание происходящего на лице бедной женщины, которая ещё была жива, когда кувыркалась в воздухе, подлетев на несколько метров над землёй. Разница между сном Ильи и былью заключалась в том, что чёрная как ночь иномарка, намытая до блеска, не скрылась с места происшествия, так и оставшись неопознанной, а притормозила, развернулась, проехала по лужам крови и телу несчастной, оставив за собой красные следы протекторов на асфальте. А затем встала на задние колёса, как делает это услужливый пёс перед своим хозяином, и обратилась к Илье голосом его мёртвой матери: «Илюша! Твоя мама жаждет на свободу! Надоело ей лежать в сырой земле до чёртиков! ‒ мигнула фарами иномарка, а решётка радиатора изогнулась в улыбке, которая должна была выглядеть очаровательной, но получилась до жути пугающей, ‒ Давай-ка, милый, бери лопату и дуй на кладбище»!