Сюляпарре - I. Блаженны алчущие

XXVIII. ~ Непрощённый - II ~

~*~*~*~

Осень 663-го 

Во Дворце Правосудия его заперли в темной камере, где времена суток сразу слились воедино, в одну бесконечную ночь. Кевину даже нравилось здесь, в укромной норе, где его не беспокоил никто, кроме надзирателей, приносивших скудный паек. Жаль, что рано или поздно придется выползать к безжалостному свету дня. 

Скучать не приходилось - ведь у него были его мысли. Он прокручивал их в голове, снова и снова, бесконечный спор с Филипом и самим собой. 

В один далеко не прекрасный день (или вечер, или ночь, но, скорее всего, днем или утром), дверь в его камеру протяжно застонала, словно предупреждая о неприятном визите. Сперва вошел тюремщик, повесил на крюк в низком потолке фонарь. Потом появилась она - мать. 

Кевин не видел ее с тех пор, как судья зачитал наказание, назначенное ему за грехи, да и тогда - лишь мельком, за что был весьма признателен судьбе.

Если бы она могла прийти раньше, то пришла бы, в этом он не сомневался, - ведь это был ее долг, а долгом мать никогда не пренебрегала. Наверное, тюремщики смягчили правила перед самой экзекуцией. 

Так нечестно. Эту пытку ему не назначали.   

В тюремной тиши он готовился к этой встрече, и все же был потрясен, увидев мать на пороге. Из немолодой, но еще сильной женщины она в одночасье превратилась в старуху. Лицо изрезали новые морщины, плечи опустились, и вся она словно усохла. 

Но ничто не могло смягчить ее резкие черты, пронзительный, прямой взгляд, непреклонный характер. Когда Кевин подошел ближе, его щеку обожгла пощечина.

Видно, в удар мать вложила все силы, что у нее оставались, потому что тут же покачнулась, оперевшись о дверь. Кевин потянулся поддержать, но мать отклонила его помощь резким жестом, показавшимся оскорбительнее пощечины, от которой горела половина лица. 

Несколько минут мать стояла, пытаясь восстановить дыхание. 
- Что ж. Ты знаешь все, что я могу сказать тебе, - подвела, наконец, итог. 

Наверно, надо было быть благодарным за это. Другие на ее месте устроили бы преутомительную сцену со слезами, криками и попреками. Но Регина Грасс-Ксавери-Фешиа никогда не любила тратить слова понапрасну, особенно на тех, кто их не заслуживал. 

- Ешь, - На ее левой руке висела корзинка, которую мать умудрилась не уронить. 

Внутри оказались холодное мясо, хлеб и сыр, головка лука - роскошные яства для узника, которого держали на хлебе и воде. 

Садиться на скамью рядом с ним мать отказалась, и стоя смотрела, как Кевин ест. Хотя он был голоден, как волк, под этим взглядом, полным Безмолвного Осуждения и Благородной Скорби, куски застревали в горле. 

- Благодарю. Я потом доем. 

- Я бы пришла раньше, но заболела и не могла встать с постели, - Она не оправдывалась, просто констатировала факт. 

- Мне очень жаль, - пробормотал он, потупясь, чувствуя, как на плечи давит привычный груз вины - на сей раз совершенно заслуженно. - Как ваше здоровье сейчас? 

- Это неважно, - Мать помолчала, словно собираясь с силами. - Возможно, ты потерял здесь счет времени, но завтра состоится экзекуция. 

После бесконечных тягучих дней, когда ничего не происходило, эта новость даже взбодрила Кевина. Наконец-то. Завтра он узнает, чего стоит, сумеет ли выдержать боль, как подобает мужчине. 

- Мне удалось попасть к лорду Пеннеру, - Так звали судью, вынесшего приговор. - Я молила его заменить публичное наказание закрытым, но... 

Это сразу испортило ему настроение. 
- Не хочу, чтобы вы унижались из-за меня.

- Ты поздно об этом подумал, - спокойно ответила мать. - И потом, не забывай, твой позор - позор всех Ксавери-Фешиа.

Его друг оказался хуже врага, девушка, что ему нравилась, - влюбленной в другого, и даже его позор не принадлежал ему. Впору было засмеяться. 

- К чертям Ксавери-Фешиа. Никому из них до нас дела нет, коли вы еще не заметили.

- Я – Ксавери-Фешиа. Твои предки были Ксавери-Фешиа. Я вижу, что ты забыл об этом.

- Я все помню.
Вы тоже можете идти к Темнейшему, хотел он прибавить, но вместо этого отправил в рот еще кусок жилистого мяса и принялся ожесточенно жевать. Внутри нарастал гнев, уже привычная черная злоба. Только этого не хватало! Единственное, что он еще мог сделать, как подобает, это спокойно и равнодушно вынести пытку - так нет, мать все портит, уничижаясь от его имени. 
- Молю, не надо пытаться смягчить наказание. Я не боюсь ничего из того, что они могут мне сделать.

- О смягчении кары речь не идет. Ты совершил тяжкий проступок и заслужил свой приговор. К тебе и так проявили снисхождение, и за это мы должны быть благодарны твоему отцу.

Об этом думать хотелось еще меньше. Но так и было - старый пьяница просил за него в зале суда, сказал, что вся ответственность лежит на нем, даже приврал, будто начал драку первый. Кевин не знал, как мать этого добилась: то ли вызвала в старике чувство вины, - талант, которым владела в совершенстве, то ли просто дала ему на выпивку.