Т Р Я М С Ы

"А может... когда в мире не станет инфляции, на Землю придут вдохновение и вежливые ветряные мельницы. Те самые, которых как бы нет, но которые всегда глубже, чем Огайо и готовы подставить любому полуострову плечо. А вместе с ними придет и джихад до Ветра, а с джихадом придет Гашиш. Именно тогда две нити спящего Джека Пу, протянувшись сквозь вечность и девочку гимнастку на шаре, пронзят черному Дауну его противное еврейское заливное Имбо".

Где-то громко загромыхал о чью-то голову алюминиевый поднос. Джи.Фи. нервно вздрогнув, очнулась от мыслей о Джеке Пу и ветряных мельницах. Работа не будет ждать.

- Кто у нас любит пончики? - спросила она, обращаясь к медным трубам и арфе, игравшим "Оду вольности". Надо сказать, что вообще-то Джи.Фи. работала продавщицей потертой мебели в "Мебельном салоне Менделя", а здесь, в пьяном оркестре, подрабатывала подменяя подругу - Волосатую Барбару, которая в свою очередь была жирной проституткой, и тоже тут работала на подмене, но кого подменяла жирная проститутка, Джи.Фи. уже не помнила.

- ИК! - главный пьяный дирижер перевел мутный пивной глаз на Джину, ткнул её в грудь своей короткой палочкой и ответил невпопад. - Лета мемории, есть метаморфоза музы потребления, в высшей точке развития первобытного охотника! А все остальное по цоколю!

Джи.Фи. обиделась и устроила ему пожар гнева в лесу второй степени реальности. Вместе с пожаром пришла смерть. У нее были чьи-то знакомые глаза, в которых отражалась сосиска самого Сальвадора Дали. И эта сосиска, глядя на огромные сиськи Джи.Фи., в которые бесконечным потоком устремлялись и кони и люди, спросила:

-Ты видела условные знаки?

- Яблоки на дне?

-Трямс!

И Джи.Фи. вдруг вспомнила вертикальные дни, которые она проводила с сестрой Жизель, сидя на узком подоконнике за оконным стеклом в "Мебельном салоне Менделя". Они часто сидели у окна, когда не было клиентов, пили кофе и ели зеленый мармелад. Вспомнила она и их переполненные сестринской любви позы и жесты. И женщину, в синем плаще, ежедневно читавшую книгу в сквере напротив.

В один из дней, хозяин, Олег Карлович Мендель, низкорослый плешивый мужичек с дурно пахнущей табаком бородой, попросил Джи.Фи. зайти в его кабинет после работы. Там они пили шампанское и пели песни по поводу праздника Уарере, придуманного кем-то очень и очень давно или совсем недавно, что не имело абсолютно никакого значения, поскольку в этой стране праздники часто менялись и искренне никто не праздновал. А потом она целовала изумрудную прелесть Менделя, которую хозяин называл не иначе как Иорогумо. Чуть позже, под паровозное пыхтение откуда-то сверху, когда мелкий червь буравил её таз, Джи.Фи. разглядывала милые фарфоровые молчаливые куклы, стоящие в хозяйском буфете и читала мантры мира семи кругов. А на подоконнике, застыв жабой, ждала Жизель. Она уже бывала у Менделя и целовала его изумрудную прелесть, а потому скучала, разглядывая длинноногого ночного бегуна спешащего по правой стороне улицы на первой космической скорости за неуловимым Оле Лукойе.

И вот теперь этот ТРЯМС! Как он был некстати. Совсем-совсем некстати. Даже жаркое солнце южан, выжигающее их мозг и превращающее их тела в бегающие бомбы, поступало гуманней. Этот Трямс ломал ей линию жизни, закручивая её в пока еще непонятную загогулину, а может быть, и вовсе обрывая на белой кровавой простыне под блеском стали. Этот Трямс проедал еще незаработанное и крал невиданное. Он был маленьким-наглым-глупым Трямсом.

И самое главное - этого трямса, маленького и определенно живого в её животе, она обязательно полюбит. Полюбит потому, что так устроен этот сумасбродный мир, едва теплящийся на дне гравитационного колодца. Мир, отбивающий какую-либо охоту познавать. Мир сосущий костный мозг черепов и заставляющий переводить ресурсы планет на говно и бесполезный пластик. Да-да... Все, что останется после - это упакованное в пластик говно. Много говна и Много пластика.

Все-все в этом мире стремится ко дну, и даже мысли, даже самые-самые светлые мысли - таков закон гравитации. И только любовь, дает крылья и позволяет, хоть чуть-чуть оторвав голову от земли взглянуть ввысь гравитационного колодца. А со дна колодца, в ясную погоду, видны вечно блуждающие шлюхи-звезды - это знают все. Все остальное тлен, мелькание ярких, быстрозатухающих мыслеобразов на самом дне. Даже совсем чуть-чуть задумавшись можно забыть, обо всем вокруг. А если отвернуться чуть наподольше?

ЗЫ:

День снова был вертикальным. Джина сидела на узком подоконнике за оконным стеклом в "Мебельном салоне Менделя" рядом с довольной Жизель. Они гладили свои жутко большие животики с трямсами Менделя, пили кофе с зеленым мармеладом, смеясь, обсуждали нефритовую прелесть, а на самом деле мечтательно парили высоко-высоко среди рукавов одиноких галактик в бесконечной будущности рода.