Та квартира

Та квартира

– Что-то хочет выгнать меня из квартиры, – женщина смотрит на меня с таким отчаянием, что я с трудом справляюсь со смехом. Эти живые… они такие странные. Они смешно боятся мёртвых, не понимая, что сами придут туда, то есть, свершится неизбежное, а раз так – к чему страх?

Мёртвым помочь надо, а не бояться их! Мёртвые не помнят себя, в лучшем (или в худшем) случае – только осколки от жизней их держат, что-то от памяти и сильных чувств, но это осколки, из них уже не собрать целой картинки.

Мне смешно, но Волак запрещает мне издеваться над клиентами, поэтому я беру себя в руки и с серьёзным видом киваю:

– Дальше, мисс Стивенс.

– Келли, – после недолго колебания женщина решается на более дружескую атмосферу. И зря. Меня бы устроило если бы её вовсе не было, а то ходят тут всякие – мешают работать. Но Волак запрещает мне выгонять клиентов из их квартир, подвалов и комнат, даже если там требуется моя работа. Человек должен уйти сам.

– Хорошо, – соглашаюсь я, потому что мне безразлично. Сама же не делаю отступления. Я сотрудник, я здесь, чтобы разобраться с призраком, а здесь, верно, он, а не помочь какой-то там Келли.

Келли живая. У Келли может быть семья, друзья, карта в винном супермаркете, психиатр, а у призраков кто? Я! Ну ещё Волак иногда, когда соизволит выйти из кабинета, да пара негодяев из числа моих коллег, тоже, к слову, живых и понятливых на уровне клиентов.

– Ночью шорохи, как будто кто-то зовёт, – жалуется Келли. Она верит в моё сочувствие и это значит, что я наконец-то научилась скрывать на лице истинный настрой. – Выходишь ночью в туалет, на полу пятно…

Я пытаюсь не шутить по поводу уборки, и у меня даже получается.

– Тёмное, – Келли понижает голос, оглядывается, – шагнёшь…оно к дверям. Как живое. Понимаете?

Ага.

– Что ещё? – но соглашаться не спешу. Волак сказал, что профессионал должен быть полон тайны, а лучший способ навести эту самую тайну – сделать вид, что слова клиента имеют для тебя какое-то особенное значение, даже если это не так.

– Сны, – признаётся Келли. – Мне снится, что кто-то ходит по моей постели, садится в ногах и в изголовье. И ещё… смотрит.

– Из угла? – я, без особенных предисловий, указываю на ближайший угол. Келли вздрагивает и нервно смотрит в угол, хотя в нём нет ничего криминального, ну, паутина под потолком. Впрочем, пауки тоже смотрят – считается?

Или они слепые? Надо спросить у Волака. Он должен знать. Он всегда всё знает.

– Сверху…– шепчет Келли и мне её почти жаль. Будь она мёртвая, было бы жаль до конца, а так у неё есть помощь, а у той силы, что обитает в арендованной ею квартире?

Только я!

Значит, сверху? И смотрит?

– Мне кажется, я слышу по ночам скрип…– Келли указывает рукой на потолок? Нет, не на потолок, а на медную балку, протянутую от одной стены к другой. – Я хотела её снять, но страшно. Боюсь высоты.

Нет, девочка. Не высота тебя пугает, а инстинкт. И правильно кажется тебе, что смотрят сверху. С этой балки и смотрит душа. неупокоенная, самоисшедшая. Висит, злится на тебя, живую! Ой, злится!

Я вижу её дымный след, это мой дар и дар самый лучший. я могу помочь тем, кто ищет помощи. Разумеется, в мире слишком много теней, их следов и призраков. Мне кажется, можно взять любую квартиру и там легко натолкнуться на сгусток энергии, как минимум, но не всегда этот сгусток имеет силы, чтобы хотя бы смотреть на живых. Если это происходит, то человек начинает «спиной чувствовать взгляд», а на деле – инстинкт даёт ему возможность не видеть, но ощущать угрозу.

А если уж предметы приходят в движение и начинается шорох-шелест, тут уже сила яростнее, и призрак сильнее, злится по жизни, по посмертию взбешен. Может вспомнил чего, а может понял, что зависть даже его не задушит? У призраков нет времени, призрак может всколыхнуться памятью, осколком её, в любой момент.

– Я стала плохо себя чувствовать, я не сплю, я боюсь спать без света. Мне мерещится… – Келли спотыкается в словах и объяснениях, она хочет сказать так много о мире, который играет с нею, приоткрыв дверь, но боится. Боится, что я сочту её сумасшедшей.

Глупая! Мне нет дела до её безумства, но Волак говорит, что мы должны проявлять милосердие к нашим клиентам, и я выдавливаю утешающую улыбку:

– Всё наладится, я разберусь. Вы можете идти.

Келли кивает, она уже идёт к дверям, знакомая с моими условиями в работе, но у дверей снова останавливается:

– Вы понимаете, год, как минимум год я должна здесь прожить. Иначе это издержки. У меня нет лишних денег. Я…

Ну вот, опять по кругу! Да знаю я всё это, и про то, что меньше, чем на год квартиру не арендовать, и про то, что она никогда не верила в бога, а тут уж и поверить готова, и вообще – она на всё согласна, всё готова принять, только пощадите, спасите её от злой силы!

Знаю я цену таким словам. Спаси их, пощади, и что? Половина сделает вид, что не обращалась никогда к нам, и скорее поседеет и затяжелеет, чем признает, что имела с нами дело! Или ещё лучше – перед нашим выездом готовы любые деньги платить, а как всё кончено, так и не добьёшься от них! До судов ведь доходит.

Не люблю я живых за это.

– Я помогу, – обещаю я и почти выталкиваю Келли из не её квартиры. Совсем не её. Эти живые мнят себя хозяевами, но они всего лишь гости. На птичьих правах! Не больше.

Хозяева тут другие, и именно они решают что делать – выдавать себя или нет. Я знаю призраков, что перед уходом жили мирно с живыми, любовались ими, а то и помогали. Один и вовсе постоянно будил нерадивого жильца, что никак не мог воскреснуть по утрам по будильнику, и постоянно напоминал про невыключенные утюги и плиту странными шумами и шелестами.

Жилец, правда, попался неблагодарный, не оценил, и мне даже было жаль призрака, который искренне не понимал что тут не так.

Но сегодня у меня другая история. Сегодня у меня встреча с мечущимся духом.

– Я тебя вижу, – я наспех черчу круг мелом, врисовываю в него треугольник. Пусть будет неровно, но линия должна быть замкнутой. Далее – кленовые палочки, пропитанные благовониями, слегка опалить, чтоб пошёл аромат, но не жечь, ни в коем случае не жечь до конца. – Ну?