Таёжный Наполеон

Глава 1

Григорий Марюшин уже стоял по пояс в воде. «В мочажину залез», – он в сердцах сплюнул. – «Как проглядел?! Не заметил заросли пухоноса».

Щиколотки будто кто-то веревками связывал и не давал пошевелиться. Трясина засасывала все глубже. Лягушки запели погребальные песни. От их кваканья сделалось тоскливо. Григорий попытался кричать. Но его голос потонул в шуме качающихся где-то далеко вверху ветвей. Тогда он выстрелил вверх, авось услышат. Вместе с разлетевшимся по лесу грохотом прекратилась лягушачья песня.

Он поискал глазами, за что можно уцепиться и вытащить себя. На расстоянии примерно четырех локтей росли две березы. Вокруг, как на грех, ни одной палки. Григорий хотел было бросить винтовку – лишний груз, но передумал. Спокойно! Может, сам сможет вылезти? Надо покумекать. Он с трудом вытащил ремень из штанов, благо, что носил его выше пупа. Снял ремешок со ствола, скрепил их, длина получилась в косую сажень. До ближайшего деревца достанет.

Топь засасывала Григория все больше. Нельзя было резких движений делать. Он засел по грудь. Шарики пухоноса щекотали ноздри, они облепили лицо. Григорий рукой склонял стебли, чтобы не мешали. Воняло гнилью и плесенью.

Лучше бы он уехал в Тобольск на встречу к цесаревичу Александру Николаевичу, чем здесь умирать.

Лес посерел. Деревья и траву словно засыпало пеплом.

Григорий забросил ружье за ближайшую березку, в руке остался ремень. Большим пальцем он нажал на пряжку. Дернул, вроде крепко засело. Он потянул. Обрадовался. И вдруг… Ремень ослаб, ружье сползло в болото. Григорий в сердцах шлепнул ладонью по воде. Рука погрузилась в трясину. Шею обвивала холодная грязь, как змея, ищущая кого задушить. Выругаться и то трудно, зуб на зуб не попадает. Закружилась голова...

***

Заручившись поддержкой компаньона Розанова, Григорий снарядил отряд в дебри многочисленных притоков Енисея. Они ушли на север от Канска и затерялись среди нескончаемых сопок. Талтуга заверил его, что на реке Верхний Шаалтын он видел желтые камни – самородки. Две недели уже они ходят по тайге. Талтуга обещал, что до того места осталось идти еще два дня пути.

Григорий со спутниками спустились с холма, поросшего колючими кустарниками и малышами-соснами.

— Жаль, что не захватил с собой саблю, чтобы сражаться с дебрями, – сокрушался Григорий.

Дальше зазеленела поросль осоки и клюквы, зачавкала почва под сапогами. Ступили на болото.

— Привал, дальше нельзя ходить. Трясина! – скомандовал маленький Талтуга, похожий на проворного барсука. По одежке и правда, барсук: серая безрукавка из меха оленя, нахлобученная поверх холщовой рубахи. Как еще не спарился?! – Кириллыч, вечер опасно идти.

— Ты скажи мне, скоро ли то твое место? Мошка одолела. Не лицо, а решето. И время, мне дорого время!

— Завтра увидишь тот мест.

Григорий кивнул. Времени у него – полный обоз, только провизия заканчивалась. Конкуренты дышали ему в спину, тащились за ним как хвост за собакой. Удалось их перехитрить. Он обмолвился через поверенного, что поедет на юг, в Минусинский уезд, а сам ушел на север.

Тунгусы собрали из жердей каркас чума, накрыли серой дерюгой. Василий натаскал хвороста, обложил камнями кострище. Талтуга чиркнул кресалом, искры врезались в сухую траву, заплясал огонек.

Взяв ружье, Григорий пошел на охоту. Когда спускались с холма, он видел лося, и теперь ему не терпелось выследить его.

— Григорий Кирилыч, куда подались на ночь глядя? – крикнул Василий, высокий, как коломенская верста, одетый в красную косоворотку. Русский мужик. С ним не страшно, он на медведя с рогатиной ходил. Что ему медведь? Он подковы гнет.

Григорий махнул рукой. Будет он отчитываться перед каждым крестьянином! Три года назад выкупил его из крепостных, дал вольную.

Он пошел по мшистым кочкам в надежде найти след лося. Справа что-то захлюпало: ожили болотные обитатели. Сегодня весь день жарило. Григорий подумал: «не мешало бы искупаться, только не в топь». Он повернул направо, подальше от трясины. Потемнело. Неба почти не видно, вокруг сплошной зеленый купол. Григорий петлял между кедров, как заяц.

У старой сосны, покрытой мхом, почти от основания ствола до плеча пролегла белая борозда: когда Григорий коснулся пальцами шершавой коры, чуть занозу не засадил. Выходит, сохатый чесал рога недавно, отметина-то свежая. Значит он неподалеку.

Григорий побежал, спотыкаясь о кочки. И вдруг остановился. В тридцати шагах стоял лось. Где-то поблизости журчала речушка, стало быть, он пришел на водопой.

Слева квакали лягушки. Григорий начал выбирать точку, откуда удобнее стрелять. Он уходил влево, не спуская глаз с сохатого. Палец прижался к спусковому крючку. На линии прицела возник широкий ствол, закрыв обзор. Григорий ступил еще левее…

Ногу будто кто-то потянул вниз. Он попытался ее поднять обратно, но вторая тоже начала уходить в трясину. Палец скользнул по спусковому крючку: прогремел выстрел.

***

Вытянув шею к свободной левой руке, Григорий стоял и задыхался от запаха гнили. Видели бы его в такой позе купцы Иваницкие, животы бы надорвали. Григорий закоченел. Вода студеная, ноги будто не свои. Он выругался. Где Василий с Талтугой ходят? Если он помрет здесь, вот конкуренты обрадуются: Григорий Марюшин в болоте не золото нашел, а свою погибель.

С наступлением темноты похолодало.

Грязь подошла к губам. Григорий трясся, стучал зубами, как голодный волк. Напоследок перекрестился левой рукой. Придут по выстрелу или не придут.

— Господи, помоги! Отче наш…

Мелькнул огонек. У Григория затеплилась малая надежда на спасение. Послышались шаги, шорох.

— Кириллыч, ты здесь? – прозвучал из темноты голос Василия.

— А-а, – Григорий попытался сказать, но не получилось. Он вытащил из воды руки и начал хлопать замерзшими ладошами, как березовыми баклушами, чтобы Василий и тунгусы пришли на звук.

Из тьмы появилась фигура Толтуги с факелом в руке. Григорий узнал его по «барсучьему» кафтану. Следом за Талтугой шел Василий. Он наклонил к земле тонкую березку. Та скрипнула, будто пожаловалась на свою нелегкую долю. Хрустнув, «испустила дух».