Тайное правительство. Орден

Глава 22

22

- Схватить их! – зычно прокричал старик в темно – фиолетовой сутане. Тут же неведомо откуда появившаяся стража города, выворачивая руки, скрутила девятерых растерзанных, почти теряющих сознание флагеллантов и поволокла их в церковную тюрьму.

***

Через три дня утром Фекамп был разбужен звоном церковного колокола, извещающего, что на городской площади состоится чья-то казнь. Люди, услышав его, тут же бросали все свои дела, быстро переодеваясь в праздничные платья. И глядя на их лица, можно было подумать, что чёрная смерть внезапно отступила. Люди солнечно улыбались, небольшими группами стремясь на площадь перед церковью по узким затопленным грязью улочкам.

Варлиз ненавидела этот город. Здесь почему-то очень редко светило солнце. Если не шёл дождь, то небо всё равно было постоянно в тучах и осенью, и зимой, и весной, и даже летом. И до прихода в Фекамп чёрной смерти здешние жители, малообщительные и грубые, редко улыбалась. Варлиз ненавидела их тогда. Но ещё более ненавидела она их сейчас, всех их, всю эту толпу, накануне приветствовавшую шествие святых самоистязателей, а сейчас безумно радующуюся их скорой мучительной смерти.

Инквизитор пригласил флагеллантов на костер.

***

- Мама, а кого будут казнить? – спросил Анри, удивляясь, почему его мама сегодня такая нарядная и красивая.

Да, Варлиз, услышав колокол, тоже надела свою единственную незаштопанную рубашку и коричневую, доставаемую из сундука только к воскресной мессе юбку. Она не хотела выделяться из толпы.

- Святых заступников наших, - глухо ответила сыну Варлиз.

Анри посмотрел в большие тёмно-карие полные слез глаза матери и не стал больше ни о чём спрашивать. Он не понимал, что происходит. Почему арестовали тех странных избивающих себя людей, которых мама называет святыми, и почему их сейчас будут казнить.

А Варлиз, смотря на сына, думала о том, что она ненавидит не только этот город и его обитателей, но и всех священнослужителей, а особенно инквизитора, отца Ансельма, того самого старика в тёмно-фиолетовой сутане. Она была уверенна, чёрная смерть пришла следом за ним. Приехала из Парижа, города разврата и греха. Смерть послала впереди себя отца Ансельма, и он прибыл, он тут же стал судить, обвинять. Стража хватала всех, кто стал вдруг неугоден церкви. Никто из осужденных не был помилован отцом Ансельмом. Всех арестованных вешали, сжигали или отрубали голову.

И вот теперь вылезший из самой преисподней епископ, инквизитор, отец Ансельм отправляет на костер тех, кто пришел с именем Иисуса Христа на устах изгнать чуму. Тех, что вырывая плетьми вместе с кровью и мясом свои грехи, прибыли искупить пороки мрачного, кем-то проклятого города.

Думы делали лицо Варлиз жалким. Она часто морщила лоб, поднимая глаза к небу, каждый раз, когда мысленно произносила имя Господа. Её потрескавшиеся пересохшие губы дрожали.

Но Анри его мама казалась самой красивой женщиной на свете. Её худоба, делавшая Варлиз в свободной одежде более похожей на призрака, чем на живого человека, по мнению Анри, превращала маму в одного из ангелов, которые в изобилии изображены на стенах и сводах церкви. Мальчик любил бывать в церкви и молиться. И если мама похожа на ангела, значит она – самое прекрасное существо на земле. Потому, что ангелы не ходят по земле, они живут на небе.

- Пойдем сынок, мы должны быть с ними в их последние минуты, - Варлиз протянула Анри руку, и мальчик схватил её, стал покрывать поцелуями, с восторгом всматриваясь в большие печальные, как у Марии Магдалины глаза мамы.

Варлиз мимолетно улыбнулась, и эта улыбка на высохшем от горя сером скуластом лице, делала её ещё более трагичной и жалкой. В порыве отчаянной нежности она обняла сына, прижала его голову к своей груди, и Анри услышал, как бухает внутри впалой груди гулкое сердце.

***

На площади ещё до рассвета были вкопаны в землю деревянные столбы и сооружены под ними поленницы из сухих дров и хвороста.

Девятерых флагеллантов, облачённых в длинные балахоны - санбенито с нарисованными на них дьяволами и пламенем языками вниз выволокли из церковной тюрьмы. На головы осужденным надели высокие бумажные колпаки с тем же изображением, что и на балахонах. В руки вставили свечи. Поскольку никто из флагеллантов добровольно держать свечу не захотел, приставленные к ним доминиканские монахи связали каждому осужденному запястья, большие пальцы рук и ладони узким кожаным ремешком, а уже потом с силой втолкнули между руками свечи. Их уже невозможно было выбросить непокорным движением. Рты осужденным заткнули металлическими кляпами.

***

«Им, наверное, очень страшно, - подумал Анри, - Ведь им будет очень больно»!

Мальчик с внутренним содроганием смотрел на сухие ветки. Где они их только взяли поздней осенью, в череде непрекращающихся дождей? Анри вспомнил, как однажды, ещё совсем малышом, положил руку на красную раскаленную от жара плиту печи. Положил потому, что цвет плиты показался ему невероятно красивым, и до него так захотелось дотронуться. Прошло много лет, а Анри до сих пор помнит дикую боль, обожжённую, позже вздувшуюся волдырем кожу. Он не мог понять, почему такие добрые на проповедях, светлые священнослужители обрекают неправильных людей – еретиков на такие страшные мучения? Казнь без пролития крови. Анри казалось, что те, кого, повесили или кому отрубили голову, умирали легче, чем те, кто живым горел на костре. Анри посмотрел на свою левую руку. На ней до сих пор красовался шрам от лопнувшего с прозрачной жидкостью пузыря. Когда Анри спрашивал о сожжении маму, она отвечала, что грешников и отступников мучили бы ещё более в аду, если бы они не прошли очистительный огонь инквизиции. Так учила церковь. Так говорила сыну Варлиз. Но думала она по-другому. Впрочем, о чём она думала, Анри не знал. Мама часто рассказывала ему о боге и ангелах, и говорила о том, что люди не всегда понимают бога и ангелов, не всегда могут правильно передать то, что они рассказывают. Мама говорила, что иногда бог общается с ней, но об этом надо молчать, потому что иначе….