Ваш выход, дамы, господа!
Аллегро!
И раз, и два… басы и бочка, блюз, тоска, и резко переход в мажор. Отлично, парни, на пути к успеху вас ждет козырный пул ролей! Компания бродячих королей
всех мирных жителей, старух и стариков, пузатых служащих и бойких пиццеронни,
работников депо и париков,
мечтательных и сдержанных и строгих,
и молодых мужчин,
и девушек, известных фантазерок,
короче, всех,
влюбляя наповал, магнитя до истомы, ужасая, иным даря, иных калеча,
в наш городок заехала. Под вечер.
…
Графиня, время. Время зачищать следы.
Тюки нарядов и посуда, шкафы — зачем они?
Все к урнам на разбор.
И эти файлы фраз, где личности едва ль живет стотысячная доля, нет, все они плоды экрана,
окна в таинственно мерцающий мирок,
которое само и есть редактор, даже, автор,
Они — орнамент странный - нежданный отклик инструмента, но не ты.
Играющий меня поймет, перебирая струны мироздания.
И ты ошибся, друг кудрявый. Ты памятник воздвиг нерукотворный, да только не себе, а языку с довольно бедным ладом.
На улице послушай — все «ться», да «тся». И с этим петь?
Дзлзйт.
И в несколько мгновений следов той памяти потуг за перебором слога, как не бывало.
И странная, звенящая свобода на душе, граничащая с простотой и свежестью природы.
Не терпящей искусства.
Искусственности фальши.
Пока прямоугольник рассыпался, мне вспомнился Флобер, назвавший нашу музу отечественную плоской, и я с усмешкой объявил ему,
что Русь — это лубок, частушка, двумерное пространство, а что выше
поляны среднерусской, привозное.
Но передумал и обратно взял.
...
Иное, завершая, приятно перечесть.
Вот сцена: утро, город пробудился для свежих, острых впечатлений, как раз пришло решение суда — виновен в оскорблении величия Народа и Сената, в глумлении над верою отцов, и в замышлении убийства императора.
Предложен выбор — яд или кинжал.
И друг решил, покончить смех металлом, как воин.
Но перед смертью предложил позавтракать вдвоем и написал любезное письмо:
то, се, поскольку вечером никак прийти не сможет, так ждет сейчас к себе.
Мы встретились.
У молодых людей, когда они испытывают дружбу, в обычае взаимные уколы и шутки несмешные для чужих. Беззлобные, а так, для полноты общения.
Так вот, за переменой блюд я говорю:
- Петроний, признавайся, твой анекдот, хоть и смешон, но так воняет рынком, и выдуман с начала до конца. Я не поверю, что матрона пожилая, владелица домов и рудников, была настолько глупой, что оторвав у бойкого пройдохи, Милетты твоего, баранью колбасу, которую он наспех ремешками прикрутил взамен природного оружия — о, по ее портрету судя: беззуба, и наполовину лыса! и Геркулес почувствовал бы слабость! - поверила, что это дар от бога.
- Да как же нет, когда она мгновенно избавилась от жира дряблого, морщин и седины, едва кусочек съела?
- Ох, перестань! Где мудрость этой басни?
- Нигде, быть мудрым — публика зевает, но изобилие соблазнов и красот, готовых для продаж и для покупок — домов, повозок, басен и стихов, наук, сенаторов, солдат, религий, философий, лечебных процедур и путешествий, мужчин и женщин
так чрезмерно,
что пресыщение и в жизни и в мечтах убили, вытравили дух республиканский и погрузили нас в апатию закормленной дитяти.
И мы уже не можем ничего. И не хотим.
Ни воевать, ни создавать и ни любить.
Без «колбасы».
Однако, время.
…
Он предложил быть рядом в последнюю минуту, и я остался.
Произошло все быстро и достойно, в республиканском духе.
Кровь толчками лилась из вены на плиты пола, а я, пока он слышать мог, читал Вергилия.
Потом, прервав на полурифме, склонился, поцеловал холодный лоб поэта,
и слуг окликнул, чтобы тело унесли.
И не оглядываясь, прочь пошел, а в голове вертелось: «блестит, как серебро, голубки киферейской шейка».
…
Но издеваясь над современностью, каких нам ждать наград?
…
А вот еще кусочек неплохой.
Меня окликнул император:
- Марцел! Иди ко мне!
И я приблизился.
- Приветствую тебя, Нерон.
- Зачем ты далеко? Будь рядом. Сегодня мы посмотрим новичков из Африки.
Он говорил о гладиаторах.
Народ в театре волновался и в нетерпении гудел.
Все ждали представления.
- А что ж не начинаем?
- Нам знак должны подать, что все готовы. Вначале на закуску зверями травим христиан безбожных,
потом посмотрим африканцев, а в завершении мой любимый Прокл покажет на оставшихся искусство владения мечом коротким.
- Боюсь, от христиан не будет толку — они не борются и даже не встают с колен.
- Согласен, лучше было б их распять, но женщинам так интересны кошки.
Но вот служители орла подняли, и император по воздуху провел рукой.
Над цирком нависла тишина.
На середину троих отвергших гений Рима неспешно вывели, чтоб публика могла получше разглядеть.
Они стояли молча, потом взглянули на восток и опустились на колени.
Представление началось.
Железо лязгнуло, и двери страшные тихонько отворились, из черноты никто не выходил, все, затаив дыханье, ждали. И вот одна, за ней вторая, третья — три львицы.
Три хищницы голодные.
Прекрасные и злые.
Они сперва два шага сделали кругами, потом привыкли к свету и улеглись, и, морды опустив, следили за приманкой на арене. Чуть шевеля хвостами.
Потом одна подкрадываться было начала. Но села. И отвернулась.
Другая ближе подошла.
И напружинилась.
«Сейчас», - шепнул Нерон.
«Давай уже», - стучало в голове.
Зверь прыгнул и рванул клыками тело, и кровь ударила, и запах подстегнул цариц пустынь голодных, и львицы кинулись, и хруст костей дробимых, и пыль, и клочья мяса в грязи кровавой — зрелище!