Так бывает

Так бывает

  Ему всё чаще становилось тоскливо. И на работе, и дома. Так что он очень рад был этой командировке. Сначала расстроился, что коллеги не поехали, а потом признался себе, что совсем не огорчён этим. Даже неловко стало. Но что он мог поделать: ему уже давно было неинтересно с ними. Он почти дословно знал, что и когда говорил бы каждый из них.
После пятой рюмки у Макарова остаются только похабные анекдоты, а Левинский с умным видом заводит волынку о работе: он предельно ленив, но поговорить - любимое дело. Мащенко начинает с политики, а, захмелев, переходит к прозрачным намёкам насчёт повышения своей жены.
       А ему не хотелось анекдотов и политики. Он отдал Майдану немало времени: мёрз в оранжевых стояниях и шествиях, вопил вместе со всеми: «Ю-щен-ко!» и «Нас не подолаты!». Собирал на работе деньги и своих не жалел. Очень радовался победе. А потом.… Увидел, что ничего не изменилось, и зарёкся участвовать в политике, да и говорить о ней. 
       И пустых разговоров о работе ему совсем не хотелось, и жену Мащенко он не собирался повышать. Подумал, что не смог бы работать со своей. Им хватало вечеров и выходных. Они не ругались, но почти и не разговаривали: за двадцать шесть лет уже всё успели сказать друг другу. Иногда он чувствовал, что раздражает её. И тем больше, чем лучше шёл её бизнес. Она вечерами сидела за компьютером, а он в другой комнате работал или читал. Ему временами казалось, что, если он вдруг не придёт домой, или даже пропадёт на неделю, жена и не заметит.
       Сергей любил поезд, поэтому и отказался ехать вместе с директором на машине. Смотрел в окно, как в детстве радуясь, петляющей речке, дороге, ведущей в еле видную деревеньку, стоящим у болота аистам.
Вот только никак не мог он освободиться от мыслей о работе, которая в последнее время всё больше тяготила его. Вёл под стук колёс сам с собой диалог:
- Ты же за этот год ничего не сделал: не то, что изобретения, ни одного мало-мальски стоящего технического решения.
- Зато отдел работает, как часы: ни одного срыва срока, и люди не разбежались. А Сергеев? Если б не я, так бы и сидел в инженерах у Федорченко. Одна его система защиты чего стоит! Я бы до такого не додумался….
- Не надо было в начальники лезть, оставался бы главспецом, и не такое бы придумал. Разве это дело: деньги считать да щёки надувать на бесконечных совещаниях?
       Его мысли многим показались бы надуманными. Одним вообще не до рассуждений «нравится - не нравится»: выжить бы. Другим, главное деньги, а на остальное начхать. Третьим только бы поруководить и покомандовать другими. Но ему повезло: он любил своё дело и был стоящим инженером. Вникал во все нюансы, осваивал новое, учился, разбирался, писал заявки на изобретения. И работал, работал. Не жалея вечеров и выходных. А тут вдруг почти чиновничья работа.
       Поезд прогрохотал по мосту, и это отвлекло его, мосты через реки всегда приятно волновали. Он подумал, что не отказался бы от попутчика. А лучше попутчицы.
- Посмотри в зеркало, - тут же сказал он себе, - ты опять забыл, что тебе не тридцать, и даже не сорок. Давно пора смириться с тем, что приключений в твоей жизни больше не будет.
Он вспомнил о недавнем, так измучившем его романе, и то, как вдруг до него дошло, что всё, что он себе напридумывал, держалось только на его подарках и деньгах. «Хорошо хоть хватило мозгов и сил понять это и поставить точку».
- Да и с людьми ты разучился общаться, через полчаса начнёшь томиться. Так что, радуйся, что ехать и выпивать тебе одному, - решил он.
       На большой станции Сергей вышел, наблюдал за вокзальной суетой, пассажирами и торговцами, шумно предлагающими всякую снедь и напитки. Купил у аккуратной старушки пирожок с картошкой и бутылку пива. С удовольствием поел и выкурил сигарету. Поболтал с симпатичной проводницей, подумал, что если заскучает, можно будет пригласить её на рюмку коньяку и кофе. Помог двум женщинам подняться в вагон и поднести сумки к купе. Открыл дверь и чуть не задохнулся от запаха чесночной колбасы и перегара. Виновники - два подвыпивших мужичка - сидели за накрытым столом, и сразу радостно загомонили по поводу появления попутчиц, предлагая им немедленно присоединиться. Те не разделили их радость, и уже собрались идти к проводнице, когда Сергей предложил им своё купе.
- А вы что один едете? – спросила высокая пышная блондинка лет сорока или больше. 
Он ответил, что один.
- А если кто-то потом сядет? – засомневалась другая женщина. Она была того же возраста, обычного роста и неблондинкой.
- Не сядут.
- Пошли, Наташка, - скомандовала «большая», как он назвал её про себя, - мужчина сказал, значит, не сядут.
Она ему сразу понравилась: дружелюбием, внешностью и формами, такую женщину не пожелал бы только мёртвый. Сергей был живым, и на секунду представил себе…. Ему даже стало неудобно от этих своих мыслей, но он тут же решил, что всё-таки каждая женщина на то и женщина, чтобы быть желанной. А значит, ему нечего стыдиться. 
Они зашли в его купе, разложили вещи.
- А все-таки, почему вы один в купе? – спросила меньшая. 
Он разглядел, что она курносая, у неё каштановые с проседью волосы, и ответил, что всегда так ездит.
- Ого, Наташка, нам повезло, с миллионером проедемся.
- Правда, что ли? – удивилась та. – Берёте и покупаете четыре билета?
- Слабость такая, - ответил он и увидел, что у Наташки голубые-голубые глаза. А во взгляде её уловил неприязнь к себе.
Она покраснела и сделала вид, что пытается что-то разыскать в своей сумочке. Ему вдруг захотелось позлить её.
 - Почему вам не понравилось, - заговорил он, - что я собирался ехать один в купе? Почему я должен терпеть нежелательных попутчиков, таких, как эти? Я не ворую, много работаю, и мне за это хорошо платят. Разве я не могу тратить собственные деньги, как хочу? Другие позволяют себе самолёт заказать, чтобы на выходные с семьёй или подругой на море слетать. Певца или актрису на день рождения выписать.
Наташа ничего не ответила и вышла из купе.
       Её подруга, увидев растерянность Сергея, сказала ему:
- Не обращайте на неё внимания. Сейчас вернётся. Просто она столько беды видела - чужой, да и своей, что.… Ну, не любит она богатых.
И, правда, через пару минут Наташа вернулась. Смущённо улыбнулась ему и проговорила:
- А мне кажется, что вы нас обманываете.
- Тебе-то что? – было ей ответом. - Если мужчина дурит нас, пусть теперь за свои слова сам и отвечает.
       Когда в купе вошла проводница, Сергей извинился, что без её ведома перевёл женщин в своё купе. 
- А почему, вы, наверное, догадываетесь? – сказал он.
- Да уж догадываюсь, - вздохнула она, - я уже и сама думала, что никто с ними ехать не согласится. Только что делать, когда на ваши места придут?
- Не придут.
       Смущённо взглянув в сторону попутчиц, он признался, что это места его загулявших коллег, которые решили ехать завтра. И заверил проводницу, что билеты они сдавать не будут, на что она сказала, что тогда с неё причитается.
- И с нас тоже, - за двоих распорядилась «большая», меня Светой зовут, а подругу - Наташей.
       Та опять покраснела и тихо проговорила:
- Я же говорила, что обманываете. 
Сергей представился, и сказал, что угощает он, потому что хочет загладить вину за своё враньё. И к собственному удивлению прибавил, что ещё и почтит это за честь, раз ему в кои-то веки достались такие очаровательные попутчицы.
- Жаль, конечно, - улыбнулась Света, - что вы не совсем то, что я подумала, но…
- Постараюсь не разочаровать вас, - вставил он.
- Подывымось. 
       Сергей решил, что нужно будет обязательно взять у неё номер мобилки и оставить ей свой. Мало ли что?
На некоторое время возникла та тишина, которая всегда возникает между незнакомыми людьми. Он не любил эти моменты, но никак не мог придумать, о чём бы заговорить, и уже хотел уткнуться в газету, но Света сказав, что они сегодня ещё не ели, предложила перекусить. Сергей обрадовано согласился и стал доставать из сумки коньяк, который вообще-то вёз в подарок, водку, баночки с красной икрой и оливками, окорок и сыр, выкладывая всё это на стол. Опять были Светины шутки по поводу его «миллионерства», и он отговорился тем, что они с коллегами получили большую премию и собирались отпраздновать её в поезде. Потом он сходил к проводнице за стаканами, и прихватил по бутылке минеральной и лимонаду. Когда вернулся, стол уже был накрыт. Аккуратно и даже красиво: с салфетками, пластмассовыми тарелками и вилками. Женщины, не ломаясь, обе сказали, что пьют водку, только Наташа попросила наливать по «чуть-чуть». Выпили за знакомство. Ему очень понравились малосольные огурцы и сало. Оно было, как он любил: в меру просоленное и нежное. Немного поговорили ни о чём, и Наташа предложила выпить за друзей. Стала говорить о Свете: как она ей помогла, из какого безденежья вытащила. Всё никак не могла остановиться, не обращая внимания на подругины «хватит» и «перестань». 
- Просто не все знают, что такое бедность. Вот мужчина точно не понимает, что это такое. 
Его и, правда, бог миловал. 
- Да не знаю, - сказал он, - вот только…
И рассказал, как иногда шёл в школу три остановки пешком, потому что не было в кармане полтинника. Как стеснялся смотреть жене и дочке в глаза, когда вовремя не платили за репетиторство. Они встречали его, как птенцы в гнезде. Только у птенцов разинутые клювы, а тут вопрошающие глаза: «Принёс?». Как приходилось одалживать деньги у таких же полунищих, как он. Причём часто подходил, почти наверняка зная, что у них тоже нет. 
Такого с ним никогда не было: это рассказывал ему школьный товарищ Володя Михеев. А он пересказал. Если бы его спросили зачем, он не смог бы вразумительно ответить. Ему было неудобно признаться в том, что он всегда был обеспеченным человеком. Но кто в это поверит?! Например, в то, что ему стыдно, что в своих нередких командировках за границу он получает в день, сколько тот же Володя зарабатывает в школе за месяц? Он понимал, что у него очень ответственная и важная работа, но понимал и то, что работа врача и учителя тоже дорогого стоит.
- Так вы учитель?! – удивилась Наташа.
       Он ответил, что давно ушёл из школы. И потому что безденежье замучило. И из-за того, что с каждым годом детей, которые хотят учиться, становилось всё меньше, а заставлять остальных, хоть что-то делать - всё труднее. Это были Володины слова, и Наташа согласилась с ними.
- Если и дальше так платить будут, - сказала Света, - я вообще не знаю, кто в школе останется. Только такие ненормальные, как Наташка. Вы бы знали, с каким трудом я её забрала оттуда.
- Свет, ты же знаешь, если б не мои Люда и Сашка, я бы не ушла, - ответила Наташа.
- И я б николы нэ пишла з ликарни. А що робыты, якщо дитэй годуваты нэма чым? Хиба можна працюваты, и кожному хворому у кышэню дывыться: подасть чи ни? – сказала Света и тут же спросила, - Сергей, вас не раздражает, что я то по-русски, то по-украински говорю?
Он ответил, что совсем нет. Ему, наоборот, очень нравилось: не так часто приходилось слышать правильную украинскую речь. А у Светы она ещё и по-особому, очень мелодично звучала.
       Они разговорились о детях. Он рассказывал о дочери. Как в детстве возил её на танцы и английский, ходил с ней в бассейн и на выставки. Что она уже вышла замуж и ушла жить к мужу. Как он скучает по ней. Что даже заезжал к ней на работу в редакцию и водил обедать в кафе или ресторан. А потом, увидев, что она, хоть и старается не показать ему, всё же тяготится его появлениями, перестал навязываться. Похвастал, что она хорошая журналистка, и назвал газету, в которой она работает. Пожаловался, что никак не соберётся родить ему внука или внучку. Вместо внуков подарила им с женой котёнка за триста долларов.

       Наташу очень тронула та теплота, с которой он говорил о дочери. Это особенно звучало для неё именно сейчас, когда её собственный муж (слава богу, наконец-то бывший) не только не приехал на свадьбу дочери, но даже не поздравил её. 

       Оказалось, что Света и Наташа жили в городе, в котором Сергей бывал в командировках. Ему было приятно вспоминать то время. Готовился пуск блока, и они дневали и ночевали на станции. Он гордился, что иногда по ночам за ними в гостиницу присылали машину. И город запомнился ему. Чистотой. Уютом и вкусной едой в кафешках. Непривычной мягкостью воды, такой, что плохо смывалось мыло. А ещё доброжелательностью людей: совершенно незнакомые часто подвозили его со станции, категорически отказываясь от денег.
       Сергей давно так много не говорил, а потому удивлялся себе и радовался, что женщинам с ним не скучно. Вспоминал и службу в армии, случаи в электричках. Как ему зимой, когда вытаскивал из вагона сильно перебравшего сослуживца, прищемило дверьми голову. И он так и ехал до следующей станции, обозревая окрестности. До сих пор перед глазами изумлённое лицо пожилой стрелочницы. 
       И слушать ему было интересно: Наташа рассказывала забавные моменты, происходившие на уроках и экзаменах, чувствовалось, что она любит детей и до сих пор скучает по школе. А ещё она с болью говорила, как её предметы - русский язык и литературу - выбросили из школьной программы.
- Я, хоч и щира, як ты кажеш, українка, - сказала Света, - и дужэ люблю свою мову, алэ, гэть, не розумию, кому росийська заважала. И какая дубина придумала, чтобы дети Чехова, Толстого, и тем более Пушкина, на украинском читали…

       Сергей вдруг поймал себя на том, что жалеет, что не работал, как Володя в школе, и не может поддерживать этот разговор. Ведь тогда ему было бы легче понравиться. Нет, не Свете, как ему хотелось вначале. А именно Наташе. Она с каждой минутой всё больше волновала его. Словами и мягкими движениями рук, порой задумчивым и неожиданно печальным выражением лица. А больше всего, улыбкой: искренней и открытой. То удивлённо-наивной, то озорной. Он испытал что-то вроде ревности, когда она пригласила к ним в купе телевизионщика. Наташа узнала его в тамбуре, куда они вышли покурить.
- Вы про погоду рассказываете на третьем канале, - сказала она.
- Я не только про погоду, - обиделся тот, - и стал перечислять проекты, в которых участвовал. Ни один из них не нравился Сергею.
- Вы мне больше в рекламе стирального порошка запомнились, - не удержался он. – Очень убедительно получилось. С большим знанием дела.

       Наташа не могла поверить в то, что с ней происходило. «Ну, ладно, - думала она, - ну понравился тебе человек, чего с тобой уже сто лет не было: приятный, обходительный, и эта улыбка его почти детская. Но зачем было кокетничать с этим смазливым и развязным щенком? Неужели, для того, чтобы убедиться в том, что Сергею это будет неприятно?». Убедилась и обрадовалась этому.

       Когда у них в купе после пары рюмок телевизионщик рассказал анекдот, Сергей скривился и заметил, что Наташа покраснела.
- Это у вас так на телевидении принято: подобные анекдоты при женщинах рассказывать? 
- А что тут такого? – удивился тот.
       Его удивление было настолько искренним, что Сергей не нашёлся, что ответить. И тут дверь распахнулась. В проёме возникли уже знакомые мужички.
- Петро, дывысь, сыдыть курва, – уставившись на Сергея, проговорил один из них, - та з нашими жинками горилку пье.
       Сергей напрягся и стал лихорадочно думать, как избежать назревающего конфликта и утихомирить «гостей». Но, увидев, как телевизионщик в мгновенье ока сумел просочиться между мужичками в коридор, не смог сдержать улыбки. И даже про «курву» забыл. С этой улыбкой он встал и спокойно сказал:
- Мужики, зачем ругаться? Присоединяйтесь к нам.
       Те оторопели и застыли на месте.
- Хлопци, що вы, як нэридни, проходьте до столу, - поддержала Сергея Света.
Мужички совсем растерялись: «Да у нас навить пляшкы нэма, а рэсторан чомусь зачынэный». Появилась проводница и сказала, что, если они сейчас же не уйдут к себе, она вызовет по рации милиционера.
       Через минуту все вместе сидели за столом и выпивали. Мужички оказались приятными и нескучными собеседниками. Рассказывали, как строили дворец родственнику одного из оранжевых активистов. Стройка прервалась: один из рабочих, не выдержав бесконечных придирок и проволочек с деньгами, тюкнул хозяина молотком по голове, и им пришлось спешно уехать.
       Через полчаса купили у проводницы бутылку водки, причём Сергей долго оспаривал с новыми знакомыми, кому платить. В конце концов, ему позволили, но при условии, что он примет в подарок молоток.
- Тот самый? – спросил Сергей и тут же презентовал его проводнице, как средство самообороны.
       А через час, когда они курили с Наташей, он сказал, что она удивительная женщина и очень ему нравится. Она тут же покраснела и, смущаясь, ответила, что ей приятно это слышать, что сама тоже рада знакомству, потому что он интересный собеседник, и… они поцеловались. Как-то несерьезно, шутя. Просто ткнулись губами один другому в щёки. А потом встретились глазами, и их потянуло друг к другу. Он обнял её, и они поцеловались по-настоящему. Хоть этот поцелуй был совсем недолгим, но Сергей не помнил, чтобы такое с ним когда-то было. Он ни с чем не мог сравнить это своё состояние. Подумал только, что ему было также хорошо, как когда-то в детском сне, когда он парил над рекой.
       После поцелуя Наташа очень смутилась, и они вернулись в купе. Сергей был сам не свой: не мог ни говорить, ни слушать. Он только улыбался и ловил Наташины взгляды. И опять улыбался. «Что это было?» или «Так не бывает», - всё время крутилось в его пропавшей голове. 
       Видно заметив их взгляды и улыбки, Света довольно быстро выпроводила гостей. А вскоре сказала, что хочет спать, и собралась идти в купе к мужичкам (купе уже проветрили). На Наташины уговоры она ответила, что храпит:
- А хлопци, мабуть, вже сплять и, сподиваюсь, нэ почують.
И добавила, хитро глянув на Сергея:
- Нэ хочу ганьбытыся пэрэд людыною, тым бильш, вин спочатку так гарно дывывся на мэнэ. Навить шкода, що потим розглэдив тэбэ. Та не червоний, ты! - прикрикнула она на Наташу.
       Оставшись вдвоём, они вдруг засмущались и некоторое время молчали.
- Какая у тебя подруга! – заговорил Сергей. – Если честно: завидую.
       Наташа сразу оживилась и стала рассказывать о Свете. Оказалось, что та почти два года пробыла в Афганистане.
- Воевала? – удивился Сергей.
- Нет, медсестрой. У неё муж военный. Когда узнала, что он там, ушла с четвёртого курса мединститута и добилась, чтобы её отправили к нему.
- А сейчас она кем работает?
- У неё небольшой, правда, довольно успешный бизнес, она и меня к себе взяла. 
Ещё Наташа сказала, что Света помогает детскому дому у них в городе, фактически содержит его. Потом заговорила о своём сыне: у него были проблемы с наркотиками. Как отдала его в дорогую, и, как оказалось, жуткую лечебницу, откуда потом еле забрала больного и избитого. Как они вместе со Светой выхаживали его. Когда она рассказывала, он слышал, как дрожал её голос, и, чувствуя её боль, сам ощущал волнение. Ему очень захотелось помочь этой женщине.
- Спасибо, Сережа, - ответила она. - Но мне ничего не нужно, всё плохое позади: сын учится в техникуме, дочка замужем. 
       Они то разговаривали, то молчали и смотрели в окно, а поезд нёсся мимо городов, деревень и одиноких пристанционных домиков, в которых, несмотря на поздний час, светились окна. А ещё они целовались, но не так, как в тамбуре: Наташа отводила губы, а он не настаивал. Ему и так было хорошо: и от этих невинных поцелуев и пожатий её рук. 
В какой-то момент Наташа сказала, что устала и надо бы, хоть немного поспать. Он, расстроенный, вышел. Ему так не хотелось расставаться с ней, и стало обидно. Сергей не понимал, какая усталость, какое спать, когда с ними такое…. Или это только с ним так…?
Он не дал развиться в себе обиде: знал, что большинство женщин считают совершенно недопустимым для себя переспать с мужчиной в первый день знакомства. Как бы он ей не нравился, как бы ей этого не хотелось. Даже, если другого раза, может, и не будет никогда. И ничего с этим не поделаешь: нельзя - и всё. 
«Размечтался», - подумал он, да ещё и решил, что староват для неё.
       Она позвала его. В купе было совсем темно. Он не решился подойти к ней, хотя так хотелось поцеловать её ещё хоть раз, пусть и на прощанье. Сказал: «Спокойной ночи», достал матрац с верхней полки, разорвал пакет с бельём, расстелил простыню, и вдруг услышал тихое: «Серёжа, иди сюда». Он так обрадовался, что бешено заколотилось сердце, и в голове пронеслось: «Не подохнуть бы от радости». Благодарность и нежность к ней переполнили его. Он стал целовать её руки, лицо, волосы, глаза, касаться губ.
- Можно я включу свет? - попросил он.
- Не надо, - тихо ответила она, - я….
- Но я так хочу видеть тебя! - он встал и включил светильник над соседней полкой.
       Он знал, что у женщины, когда она лежит в полумраке, лицо не такое, как всегда. Это и есть её настоящее лицо, по нему сразу можно определить: добрая она или никакая, искренняя или не очень. И, если это непритворная и чистая женщина, и ты небезразличен ей, она может оказаться намного красивее. 
       Он не разочаровался: ему так понравилось это её другое лицо. Он любовался ею, говорил слова, которые радовали и смущали её. Она тоже целовала и обнимала его, удерживая, когда он хотел приподняться и посмотреть на неё. Но он всё-таки отрывался и смотрел.
- Какая ты красивая, - говорил он.
- Врёшь ты всё, - еле слышно отвечала она.
- Зачем? - спрашивал он. - Зачем мне врать?
- Не знаю, - шептала она, - просто врёшь и всё.
       И он опять целовал её. Уже в губы, и в шею, и в грудь. Ему всё нравилось в ней. И стыдливость: не показная, а естественная, которую он старался приглушить словами и нежностью. И запах: от неё пахло свежестью, молоком и, почему-то, корицей. 
       - Какие руки у тебя ласковые, - прошептала она и добавила. - Ложись ко мне.
- А мне это не снится? - спросил он.
       - Мне тоже кажется, что это сон, - ответила она, - и я так боюсь, чтобы он не кончился. 
       Он разделся и лёг. От прикосновений к её прохладному телу, ласкового шёпота, и от движений по нему её маленьких мозолистых рук ему было так приятно, что кружилась голова. Эта женщина не побоялась его, почти чужого, увидела в нём намного больше, чем он был, и теперь дарила ему себя. И он находил для неё слова, которые удивляли его самого. Их нежностью, которая накопилась в нём и давно уже была никому не нужна. Слова словами, а ещё было желание отдать ей всего себя, ласкать, сделать так, чтобы и ей было хорошо. И при этом он боялся сделать или сказать что-нибудь не так, чтобы не дай бог, не обидеть её.
Он целовал её, задыхался от счастья, и опять у него мелькало в голове, что так не бывает. Что с ним, точно, ТАК никогда не было….
- Серёжа, – в какой-то момент выдохнула она и отстранилась, - прости, я не могу.
- Да я понимаю, - смущённо проговорил он и сел.
 Хотел что-то ещё сказать, повернулся к ней и…

       От слов, от нежности, с которой он касался её губами и руками, она забывала стыд, который охватил её вначале. Он открывал на её теле такие места, о которых она до сих пор и не догадывалась. На шее, груди, за ухом…. Она вздрагивала и извивалась, что-то шептала и поражалась себе. Да и не она это была, особенно в тот момент, когда вдруг сорвала с себя ночную рубашку и обняла Сергея… 

На его движения она отвечала своими, именно так, как ему нравилось: сдержанно, как бы стесняясь своей страстности, и он ощущал такое блаженство, что даже боязнь, чтобы это не закончилось слишком быстро, куда-то ушла. Всё ушло. И их купе, и грохочущий поезд, и Света. Да и сам он со всеми своими земными мыслями. Всё осталось где-то там, далеко-далеко внизу.… 
       А когда они вернулись, долго не могли отдышаться и лежали обнявшись.
- Серёжа, мне так хорошо было, - прошептала она.
Он ответил, что ему тоже. Очень. 
 - Я и не знала, что так бывает.
Он хотел сказать, что понял это, но промолчал.
- А я себя прилично вела? – спросила она.
- Лучше не бывает. Только удивляюсь, что у тебя за мужчины были…
- У меня их было аж два, вместе с мужем.
- Немного.
- А ты думал, много, раз я с тобой в первый же день?
- Нет, не думал. Правда.
       Наташа усмехнулась.
- Что ты? – спросил Сергей.
- Представила, что было бы с моими детьми и учениками, если б они узнали, что я, едва познакомившись с мужчиной...в поезде... 
- А знаешь, хоть ты мне и сразу понравился, я бы ни за что, - сбивчиво продолжила Наташа, - ни за что… если бы ты…Ты так вёл себя со мной, хоть мы и целовались уже. Как мальчишка. И это твоё обиженное: «Спокойной ночи». Скажи, а у тебя много женщин было? – спросила она.
       Он промолчал.
- А я и так знаю, что много. Ведь много, ну признайся?
- Это давно было, а значит, почти неправда. А, главное, таких, как ты у меня никогда не было. 
- Опять врёшь, - сказала она.
- Почему опять? - сказал он. - Я только про учительство соврал.
- А я поверила только потому, что ты сказал, что это давно было. Ты совсем не похож на учителя, и от тебя таким одеколоном пахнет.…Я даже почти уверена, что ты его не у нас покупал, правда?
- Да. Не у нас: в Париже.
- Ого! А ты много поездил?
       Он ответил, что немало.
       - А почему не рассказывал? Этот, с телевидения, успел все страны перечислить, где побывал. Знаешь, зло берёт. Был бы интересным человеком, а то ведь обычная серость. И такие, как он ездят по миру, игрища устраивают, развлекаются. Откуда деньги на это?
- Да всё от рекламы, которой мы давимся.
- Серёжа, - вдруг спросила она, - кто ты?
- Да никто, - ответил он, - может быть, когда-то был неплохим инженером. Мне, кстати, в молодости у вас на станции предлагали оставаться, давали хорошую должность. А теперь так, скорей не инженер, а администратор.
       Она сказала, что рада, что он не банкир и не бизнесмен. Стала объяснять почему. Но Сергей слушал вполуха, думал о том, что он всё-таки везучий, раз встретил такую женщину. Сказал Наташе, что он сейчас, наверное, самый счастливый человек во всей области, а может быть, и в стране. Да и в мире едва ли найдётся кто-то счастливее его. Ну, может, где-то в Африке или Австралии, пару человек. Наташа опять говорила про его враньё, он возражал, а сам думал, что ничем не заслужил такого подарка судьбы. Про Володю, который едва сводит концы с концами, работая в школе. Про двоюродного брата, который взял на воспитание мальчика и девочку из детского дома. Что даже не додумался при встрече предложить ему денег…
       
       Когда он проснулся, сразу увидел, что её нет. Но не мог поверить, что она просто так взяла и сошла на своей станции. После всего, что было. И даже не попрощалась. Но выходило так: не было её вещей, постельного белья. Он осмотрел всё купе: записки тоже не было. Значит, она просто взяла и ушла. А не попрощалась, потому что он спал, и она пожалела его будить.
       - Ещё проверь на месте ли деньги? – сказал он себе, но, конечно, не стал этого делать.
       Некоторое время он сидел, опустив голову на руки, и чуть не плакал.
       Потом оделся, умылся, выпил полстакана оставшегося коньяка. Смотрел в окно и ничего не видел. «Как же так? Почему?» – всё время звучало в голове.
       Он не понимал, как он мог не услышать, как она вставала, одевалась, доставала сумки. И подруга её должна была зайти. Но даже, если он, идиот, так крепко спал, как же было не разбудить, не сказать ни слова на прощанье. И даже ни строчки не написать…
Он полез в карман пиджака за сигаретами, и рука наткнулась на сложенный вчетверо тетрадный лист. Разволновавшись, поспешно развернул его и начал читать:
       «Серёжа, прости, что я не разбудила тебя и не попрощалась. Моё оправдание только в том, что мне от этого, наверное, больнее, чем тебе. Когда ты уснул, я никак не могла избавиться от мыслей о том, что и как будет утром. 
       А когда писала это письмо, думала, что, если ты проснёшься, я выброшу его. Но ты не проснулся. И я даже рада этому. После этого дня, нашей ночи и такого тебя, я побоялась увидеть разочарование и холод в твоих глазах, побоялась услышать не те слова. А вдруг, ты просто поиграл со мной в любовь, и тебе больше ничего не нужно? Но даже, если это так, я – не в обиде. Сомневаюсь, что когда-нибудь ещё услышу такие слова и утону в нежности, которой ты так щедро одарил меня. Со мной никогда не было ничего подобного. Спасибо….»
       Дочитав письмо, он вскочил и пошёл к расписанию. Потом быстро собрался, сдал бельё. Проводница немного удивилась и предложила ему чай или кофе. Он отказался. Вернувшись в купе, перечитал письмо. Читая, он слышал её голос:
       «А если я не права, прости меня, пожалуйста, и забудь всё, что ты прочитал до этого. Вот мой адрес. Я хочу, чтоб ты знал: можешь приезжать ко мне, когда захочешь, в любое время, без всяких предупреждений. На день, на два, на сколько захочешь. Я всегда буду ждать тебя». 
       Проводница увидела его с сумкой в тамбуре:
       - Это не ваша станция, вы перепутали, вам ещё три часа ехать.
       - Нет, - ответил он, - я уже приехал.
       На ступеньках он вдруг вспомнил прочитанную в каком-то рассказе фразу: “В сорок лет он ушёл за цирком”.
       - А я в почти пятьдесят, - вслух сказал он, - сошёл не на своей станции.
       - Счастливо, - сказала проводница, улыбнувшись, и добавила, - а я думала, что так не бывает.