Такая любовь...

Такая любовь...

Ветру в твоих руках, вестнику катастроф,
я отдаю слова и шелуху от слов –
чувства, которых нет, радужный лепесток,
трещины на земле, выбитой из-под ног.

Оль Костюченко

Григорий Иванович сам не понял, когда и как это случилось.
Обыкновенное вроде имя – Ка-тень-ка, а как ласкает слух: словно негромкое журчание ручья на перекате или ласковое дыхание ветра в летний тенистый полдень, когда лежишь на краю духовитой земляничной поляны с закрытыми глазами, вслушиваясь в разнообразие удивительных звуков жизни, которую с высоты человеческого роста невозможно заметить. Хорошо-то как!
В подобные минуты хочется от избытка счастья кричать, но согласитесь – довольно глупо орать о том, что тебя накрыла нечаянная эйфория за рулём автомобиля, ведь никто не услышит, поэтому Григорий запел, – Катя-Катерина, маков цвет, без тебя мне сказки в жизни нет. В омут головою, если не с тобою! Катя-Катерина, эх, душа – до чего ж ты Катенька хо-ро-ша! Ягода-малина-а-а Катя-Катерина-а-а…
Зажмурив на мгновение глаза, мужчина от избытка чувств затаил дыхание, силясь вспомнить запах любимой женщины, трепетно-сладостное ощущение взаимных прикосновений.
Тело на яркие визуальные образы мгновенно ответило приступом возбуждённого блаженства. Его мягко обволокло сладостно пьянящим дурманом, настойчиво навевающим чувственные грёзы.
Казалось бы, полчаса как расстались, а Григорий Иванович уже живёт томительным, волнующим предвкушением теперь уже новой удивительной встречи.
Впереди дорога длиной в три сотни километров. Есть время помечтать.
С воображением он дружен, тем более теперь, когда судьба преподнесла столь щедрый подарок.
Катенька вдвое моложе его.
Вдвое! Представить сложно.

Да он бы и сам не поверил, но ведь это самая настоящая реальность, которой можно восхищаться, которую можно потрогать… и не только.
Есть, конечно, повод задуматься: кроме разницы в возрасте и разделяющего их нечаянно страстную любовь расстояния, существуют непростые, даже очень хитрые, усложняющие жизнь закавыки, но сейчас о досадных препятствиях и морально-этических издержках так не хочется думать.
Жена… и две дочки.

Да… с ними-то он сросся воедино. Разрубить этот гордиев узел будет ох как непросто.
Ладно, не стоит о грустном. Есть тема гораздо интереснее – милая, обаятельная, застенчивая и такая кроткая малышка Катенька.

Она всегда, понимать надо – всегда, независимо от обстоятельств, от собственного настроения, такая ласковая, такая жизнерадостная и весёлая, такая… удивительно нежная. А с какой тоской и тревогой во взгляде прощалась на этот раз. Словно боялась предательства.
Глупышка, разве возможно в здравом уме и при памяти отречься от настоящего чуда, от подарка судьбы!

Катенька… такая нежная! Такая застенчивая, впечатлительная, доверчивая… и ранимая.
Лиза поймёт, должна понять (она ведь добрая), что разбрасываться настоящими чувствами в нашем немолодом возрасте, когда судьба неожиданно преподнесла чудо самой настоящей любви, особенно такой трепетной, ни в коем случае нельзя.

У неё ведь всё есть… точнее, всё было: больше двадцати удивительно счастливых лет дарили мы друг другу супружеское блаженство. И я ни разу… ни-ни! На меня можно было положиться. И доверять. И верить.

Никто не виноват, что чувства выцвели, что делиться по большому счёту больше нечем. Разве что болячками и отвратительным настроением.
Неужели не сумею найти убедительные слова?

Мы всегда понимали друг друга… с полуслова.
Григорий Иванович на мгновение усомнился в искренности и убедительности аргументов, которые мог предъявить, но Катенька, его Катенька – это сокрушительное обоснование, самая весомая, самая неопровержимая причина необходимости пересмотреть устаревшие, утерявшие хрупкое равновесие жизненные стратегии.
Кто знает, сколько ещё дней полноценного счастья отпущено каждому из нас. Нужно жить настоящим… которое никогда не повторяется, за которое нужно цепляться руками и ногами.

Может быть и Лизе когда-нибудь (а почему нет) повезёт. Встретит, допустим…

Господи, о чём это я… в её-то годы: с багажом стереотипов, условностей, предрассудков. С мешковатой дородностью, выцветшими как рисунок на ситцевых занавесках глазами и волосами, с постоянно больной головой, опухшими суставами.
Назойливые мысли усилием воли были почти отодвинуты на задний план, проскакивали лишь фоном, поскольку нет ничего важнее для человека, чем гармонизация отношений с самим собой.

Принцип приоритетов никто не отменял. В любых обстоятельствах необходимо выбирать и окучивать самое значимое. Логичнее всего отдать предпочтение самому ценному, призовому источнику энергии – страстной любви. Это будет рационально, правильно. Как ни крути.
Так уж бывает, так уж выходит: кто-то теряет, а кто-то в это же время находит. Кому как повезёт.

Так было всегда. В конце концов, Лиза справится. Да и я помогу… если что. Мы ведь не чужие друг другу.
Григорий Иванович вытащил из бардачка шейный платок, который тайком позаимствовал у Катеньки. Как символ чарующей гармонии, духовного и физического единения, как крохотную частичку её магической юной гравитации, насыщающей пробудившееся ото сна мужское эго могущественной живительной силой в неизбежной разлуке.
Пьянящий аромат неповторимо чувственных воспоминаний, сохранившийся на невесомой ткани, вновь настроил на приятную романтическую волну, одарив впечатлительное воображение красочными фантазиями.
Последняя ночь была восхитительно сладкой, невыносимо яркой. Григорий как бы помолодел, вернулся в молодецкое прошлое. Ничего похожего прежде, в той жизни, от которой теперь необходимо избавиться, не случалось.
Катенька поражала покорностью, нежностью, необыкновенно пылкой страстью – тем, чего так не хватало в размеренно-скучной семейной жизни всё последнее время. Возможно, причиной полного интимного раскрепощения и обворожительной женственности стал предшествующий этому событию откровенный разговор: Григорий поклялся вернуться не любовником – суженым.
Той ночью он был удивительно красноречив, неправдоподобно убедителен. Да и как не поверить в его благородство: ведь он у девочки оказался единственным, первым.
Любовники весь вечер наивно откровенничали, радостно обнимаясь в беседке, у пруда с парой неразлучных белоснежных лебедей; бурно обсуждали невероятное будущее в её стареньком родовом домике, утопающем весной в зарослях жасмина и разноцветной сирени, кипенно цветущих в садике вишен и яблонь, облепленных одуревшими от такой щедрости шмелями, пчёлами и бабочками.
Катенька млела от близости, светилась неподдельным счастьем, отчего Григорий Иванович сам себе казался молодым и сильным.
Возможно, не только казался: ночь была удивительно неистовой, по-настоящему бурной. Настолько неудержимого, ненасытного себя он не мог припомнить, как ни силился.