Там, где не тает снег

Там, где не тает снег

Там, где не тает снег,

Скалы стремятся ввысь.

Там, где что миг, что век,

Все времена слились.

День был солнечным и безветренным. Я напряжённо вглядывался в возвышающиеся напротив скалы и ничего не видел. Хегай, видимо почувствовав моё нетерпение, отнял бинокль от глаз и протянул мне.

— Ты, проиграл, Денис, — провозгласил он. — Двое. Тебе эту неделю датчики проверять.

Я, проигнорировав торжествующие нотки в голосе начальника, наблюдал за Луной. Она грациозно вытянулась на камне. А на площадке рядом с логовом, осторожно оглядываясь, стояли два белоснежных с чёрными пятнами малыша. Луна выглядела слегка похудевшей, но чрезвычайно гордой. Готов поклясться, что она знала о нашем присутствии и специально демонстрировала своё потомство с извечной гордостью матери. Я вновь обратил взгляд на детёнышей и вздрогнул: их было уже четверо. Не двое, как уверял Хегай, не трое, как считал я, а четверо! Прекрасные, крупные двухмесячные снежные барсы.

— Ничья, дядя Володя, — я не удержался от смеха, — будем работать, как обычно, по очереди.

Он выхватил бинокль. Через секунду донеслось бормотание:

— Вот молодец, девочка. Настоящая королева.

Мне показалось, что голос его слегка дрогнул. Точно. Вон потихоньку слезу утирает, так рад за свою любимицу. Но я его понимаю. Он обязан Луне жизнью. Пару лет назад, выхаживая раненую браконьерами молодую самку снежного барса, Хегай и предположить не мог, что та отплатит сторицей за доброту. Трудно поверить — ирбис спас человека.

Но, обо всём по порядку.

***

Эта история произошла вскоре после того, как я прибыл на метеорологическую станцию, расположенную в горах Алтая, на границе между владениями снежных барсов Луны и Шайтана. То, что хозяева здесь именно барсы, а мы, люди, лишь квартиранты, с присутствием которых мирятся, я понял значительно позже.

Хотя, нет. Началось всё с того, что после окончания школы я решил отдохнуть от учёбы годик-другой и не стал подавать документы в универ. Скандал дома разразился грандиозный. Все мои родственники имели высшее образование, а некоторые учёные степени, соответственно, и от меня ожидалось подобное. В этом мы не совпали. От постоянных нравоучений захотелось куда-нибудь сбежать. Мысль об армии показалась заманчивой, но абсолютно нереальной. Мама — врач военкомата. Не буду же я стучать на неё военкому, что все диагнозы, стоящие в моей карточке, выдуманы.   

Неожиданно пришло спасительное решение: уехать работать по контракту куда-нибудь подальше: на Север, в Сибирь, да куда угодно! Объявление о наборе рабочих на метеорологическую станцию в горах Алтая показалось подходящим, и я позвонил по указанному номеру. Теперь я удивляюсь, почему никаких подозрений не закралось в голову после того, как меня, вчерашнего школьника, приняли с распростёртыми объятьями, пообещали очень приличную зарплату и оплату проезда. А тогда всё воспринялось, как должное. Был ещё один скандал дома. Но меня неожиданно поддержал дед, сказав: «Пусть едет. Хватит нянчиться с ним, как с грудным младенцем. Набьёт шишек, быстро вернётся».

И я поехал. Сначала поездом с пересадкой, потом автобусом, я такие видел только в фильмах о 60-х годах прошлого века, до посёлка. В посёлке я быстро нашёл контору. После всех оформлений и выдачи денег, потраченных на проезд — смотри-ка, не обманули — меня отправили в соседний дом, что-то типа гостиницы, явно не пятизвёздочный отель, ждать, пока за мной придёт непосредственный начальник Хегай. Там я переночевал в комнате с потёртым ковриком, скрипящей кроватью и громко храпящим соседом.

Начальник, невысокий коренастый то ли китаец, то ли японец, пришёл рано утром. О том, как мы добирались до метеостанции, даже вспоминать не хочется. Я натёр ногу, несколько раз падал, набивая синяки, и к концу пути еле плёлся. «Станция» в моём представлении не вязалась с большим просторным домом, оснащённым автономным генератором. Раньше тут работало пять человек, а вот теперь двое — мы с Хегаем. Он оказался корейцем, рождённым в России. А Хегай — фамилия, звали же моего начальника Владимир Евгеньевич, или, как он разрешил себя называть: дядя Володя.

Натёртая нога оказалась самой маленькой из всех моих неприятностей. Связь с внешним миром осуществлялась по рации. Пользоваться имеющимися на станции компьютерами в личных целях было нельзя, чтобы не сбить программу. А захваченный из дома ноутбук, я при одном из падений разбил. Продукты и питьевая вода забрасывались вертолётом один раз в месяц. Ведь на горбу много не дотащишь, да и отлучаться со станции в посёлок полагалось не чаще одного раза в 2-3 недели.

Добил же меня, как это ни странно, туалет. Сколоченная из досок будка, расположенная на краю утёса, внушала опасение, что одного порыва ветра будет достаточно, чтобы её скинуло в обрыв. Вместе с тем, кто внутри. Когда я сказал об этом дяде Володе, он неожиданно заявил:

— Скучный ты парень, Денис. Посмотри, красота-то какая кругом! Первозданная природа!

Мой начальник повернулся лицом к ветру и раскинул руки. Он, вообще был странным, этот Хегай. Я мельком глянул на покрытые снегом вершины скал и пошёл в здание станции, прикидывая про себя, а сколько лет должно пройти, чтобы меня перестали мучить кошмары при воспоминаниях об этой «первозданности». Мысль бежать отсюда была нестерпимой до дрожи, но я вспомнил о домашних и представил, как они с утроенным рвением возьмутся за меня, если вернусь. И я остался.

***

Первую неделю я таскался по горам за Хегаем. Ходили на лыжах — это в конце лета! Я обалдел, когда мне начальник лыжи вручил, думал, прикалывается. Проверяли мы датчики на западных отрогах гор, потом на восточных.

— Вот, Дениска, будешь друзьям рассказывать, что практически на горнолыжном курорте побывал! — воодушевлённо восклицал Хегай.

— Ага, в Куршевеле, — ворчал я потихоньку, но начальник слышал и смеялся.