Там, где упал

Там, где упал

Игорю, - человеку, не успевшему стать моим другом.

Рыба шла. Перла, как ненормальная. Ее пластали «под соль» и бондарили в бочки. На «помойке» у Медвежьего острова такая удача — редкость. Матерясь чтоб не сглазить, боцман наращивал рыбный ящик и ладил запасной рыбодел.

Человек суровой профессии, был он маленьким и пушистым. Боцманов, по традиции, величают «драконами». Про нашего так не скажешь. Так… дракоша. На палубе стучали ножи: за матросами рубщик не поспевал. Эдак и до аврала недалеко!

Короткое полярное лето чтило нас своей благосклонностью. — Плюс четыре по Цельсию, в море легкая зыбь, в небе незаходящее солнце. Что еще надо советскому рыбаку? Даже норвежцы не лютовали. Только в самом конце промысла подошел «ихний вояка», погрозил спаренной пушкой, выслал катер с комиссией на борту…

Оттуда, пожалуй, все и пошло. Эх, знать бы, где упадешь!

Этих инспекторов мы давно уже знаем. Примелькались за годы работы. Бабенка лет тридцати, да два молодых парня. Все в ярко-оранжевых комбинезонах, с улыбками на всю морду. По-нашему ни бум-бум! Не хотят, охламоны, приобщаться к великой культуре!

Я опять выступал в качестве переводчика.

— Please keep your trawl! — глядя на капитана, по-английски сказала Кристин.

— Трал подымай, Виктор Васильевич! — смеясь, продублировал я, обнимая ее задницу. И шепнул в покрасневшее ушко, — Крыся, пойдем в каюту? У нас целых сорок минут!

Крыся не против. Ей нравятся русские мужики: несчастные, «измордованные ГУЛАГом». Она прижимается ближе. Где-то там, под холодной синтетикой, трепетно бьется сердце норвежского офицера. В другое бы время, в другой обстановке, она с дорогой душой! Но нельзя, подчиненные «вломят». Мне тоже нельзя, но я бы рискнул. Поистине, этот мир полон условностей!

Ее подчиненные со складными линейками давно копошатся на палубе: ныряют в ящик, оценивают улов, тщательно вымеряют средний размерный ряд. Тупая, бессмысленная работа. Русский мужик не стал бы уродоваться: написал бы что-нибудь «от балды». Дураку ясно: трещины что надо, одна к одной!

Витька все замечает.

— Скажи своей сучке, что сейчас подниму, — вздохнул он и дал три звонка.

Капитан на рыбацком судне невеликая шишка. Вот сейчас, например, окажись в трале «рубашка» — кусок мелкоячеистой дели — и быть нашему Витьке в следующем рейсе опять матросом. Вот так вся карьера: чреда падений и взлетов…

Познакомились мы, как и все нормальные люди, совершенно случайно. Я вернулся с весенней путины, хорошенько отметил удачу, и отправился в кадры требовать отпуск. Благо, судно, на котором я отмантулил от точки до точки, становилось в ремонт.

— Антон, — взмолился групповой инженер, — три парохода на выбор и все на отходе! Выручи, сделай еще хоть маленький рейс, а потом отдыхай. Будет тебе отпуск сразу за три года.

С Евгением Селиверстовичем я никогда не спорю. Он ко мне только с добром — я к нему тоже. Мужик он хороший, хоть и держит нас в черном теле. Главное — горой за своих.

— Который из этих трех уходит последним? — спросил я из чисто практических соображений.

— Последним? — «Норильск». У него сегодня Регистр. Рейс — сорок пять суток, на донные породы, под соль.

Групповой инженер знает, что я за рублем не гонюсь, но все же счел нужным предупредить. Еще бы! Под соль — это пролет.

— Ладно, годится.

— Тогда я пишу направление... на сегодня?

— На завтра!

— Ну хорошо, на завтра. Ты только к отходу не опоздай! И вообще... сколько можно тебе говорить: в таком виде сюда ни ногой?!

— В каком таком виде?! — вполне натурально обиделся я.

Селиверстович брал на понт. Он был сам постоянно вкинутым и ничего учуять не мог.

— Ладно, пошел вон! У тебя уже трезвого вид, как у пьяного. Дождетесь, возьмусь я за вас!

К обеду я нализался, как бобик. Было дело, что там греха таить. Некоторые из сознательных граждан задаются вопросом: отчего моряки пьют? Скажу как эксперт: не от хорошей жизни. Восемь часов вахты, восемь часов подвахты и еще четыре часа, если рыбы невпроворот. Плюс ко всему, в море бывают моменты страшней самого лютого шторма. Ни с того, ни с сего, например, пароход обрастает льдом. Этот процесс довольно стремителен. Тонкий антенный канатик на глазах превращается в лохматый манильский трос. Если не принять срочные меры, судно обречено. Как айсберг, подтаявший снизу, оно теряет остойчивость. Следует оверкиль и общая смерть в ледяной воде. Вот почему — день ли, ночь на дворе — капитан объявляет аврал. И все, кто способен держать оружие, машут кайлом, как стахановцы. Устал — не устал — вперед!

Вернешься в каюту после околки — мокрый, продрогший, убитый. «Сейчас бы сто грамм!» — думаешь, а сто грамм-то и нет!

Вздохнешь, отогреешься чаем. Только что-то в голове все равно отложилось. И таких вот, «сейчас бы сто грамм, несколько раз за рейс.

Когда возвращаешься в порт, в голове благие надежды. Ну, что моряку нужно для полного счастья? — купить на базаре стакан семечек, выпить бутылочку пива, да покушать пельменей. Ан, нет! У меня, например, никогда «не срасталось». Чаще бывало так: «пивка для рывка, водочки для заводочки» — и понеслось, поперло из подсознания то самое «сейчас бы сто грамм».

Полгода не пил человек, много ли ему надо на грешную душу? Глядишь и «поплыл»! А таксисты, официанты, лихие бабенки, ушлые люди со стороны — все берут под опеку, все хотят напоить, опоить. Все знают, как лучше твоими деньгами распорядиться! Налетают, как чайки на рыбный мешок. «Штука» в кармане, две — растащат, ничего не останется!