Тамарка

Тамарка

С Тамаркой я познакомилась случайно.

Водопровода у нас в доме не было. За водой ходили в конец улицы «на колонку». С девяти лет я уже помогала по хозяйству — приносила воду. Большое ведро мне бабушка не давала. Я ходила с бидончиком на три с половиной литра. Раза три за день сбегаешь— все равно, что десятилитровое ведро принесешь. Это было не трудно.

Вот только чугунное сооружение, которое называлось колонкой, я не любила. Оно подавало хорошую струю воды лишь тогда, когда покачаешь тугой рычажок как следует. А у меня силенок было маловато.

Набираю я однажды воду на колонке. Лето. Жара, солнце печет. По лицу капельки пота спускаются, в глаза попадают. Изо всех силенок качаю тяжелый рычажок, но жидкость льется из трубы тонкой струйкой с перебоями.

Подходит девочка, примерно такого же возраста, с настоящим большим десятилитровым ведром. Посмотрела на мои не очень успешные старания и говорит:

—Давай покачаю.

И быстро наполнила бидончик водой. А потом стала себе наливать. А мне и уходить не хочется. Стою, гляжу, как у нее все ловко получается. Была она, конечно, покрепче и посильней меня. «Вон какое большое ведро заполняет водой. Мне бы такое точно не донести до дома», — подумала я.

— Меня Тамаркой зовут, а тебя как? — проговорила девочка и улыбнулась мне.

— Сашей, — сказала я, обрадовавшись, что она со мной снова заговорила.

Так мы познакомились. А потом и подружились. Встречались не часто. У моей новой подруги почти не было свободного времени. Все домашние дела висели на ней. У Тамарки была больная мама.

Но мы встречались. Зимой вместе с мальчишками мчались на санках с крутого спуска, который начинался возле колонки. Без Тамарки я бы съезжать с него и не отважилась. Летом соорудили в чужом заброшенном саду тайный шалаш. Уединялись там с ней, рассказывали друг другу разные истории. Тамарка — правдивые, а я — сочиненные: и страшные, и веселые. Тамарка их любила .

Мне было с ней интересно. Она знала многое из того, о чем я даже понятия не имела. Ну, например, как делают детей. А еще она, как и мальчишки, употребляла разные словечки, и некоторые из них мне понравились. И я рискнула даже щегольнуть ими как-то раз дома. Дедушка, услышав такое, поперхнулся картошкой. Бабушка была в ужасе:

— Откуда это у тебя? Кого ты копируешь? Свою новую подругу Тамару?

Я молча кивнула головой. Бабушка запретила мне произносить «такие нехорошие слова» и посоветовала не дружить с «этой девочкой».

Слова я старалась не произносить, но с Тамаркой все равно встречалась. И даже заходила к ним домой. Они жили бедно. Маленькая полуподвальная комната, в ней стол, две табуретки, большая кровать. У Тамарки даже не было своей постели. Она спала вместе с мамой. Когда я бабушке рассказала об этом, она, вздохнув, сказала:

— Эвакуированные они. Бежали от проклятого немца в чем мать родила.

* * *

А потом произошло это… Тамарка пришла на колонку с опухшим, зареванным лицом и красными заплаканными глазами.

— Что случилось? — спросила я ее.

— Что случилось, то уже случилось, — ответила она. Но ты можешь помочь. Спрячь это …

И протянула мне листочек бумаги.

«Извещение», — прочла я.

А ниже: «Ваш сын красноармеец Огоньков Сергей Иванович…

Уроженец… находясь на фронте… В бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявил геройство и мужество в бою и умер от ран.»

—Похоронка…— прошептала я.

— Спрячь у себя, — сказала Тамарка. — У нас спрятать негде.

Я вопросительно смотрела на нее, ничего не понимая.

— Нельзя, чтоб мама это увидела. У нее сердце больное. Не выдержит. Это уже вторая похоронка. Первая была на отца. Маму тогда в больницу на скорой увезли. А эта — на братишку, на Сережку. Не нужно сейчас ей знать об этом. — Тамарка всхлипнула и с затаенной надеждой произнесла:

— А может, это ошибка? А может, он живой? — Она взглянула на меня, ища поддержки. — Потом, когда-нибудь попозже, придется сказать… Но это — потом… Сейчас нельзя... Спрячешь?

— Конечно, спрячу, — ответила я, бережно беря в руки чужое горе.

* * *

Спрятать-то я спрятала и даже, как мне казалось, очень надежно. Я положила извещение в старый альбом с фотографиями. Его давно уже никто не смотрел. Не только положила, но еще и засунула под совсем пожелтевшую от времени фотокарточку. Я честно оберегала чужую тайну и каждый день проверяла: на месте похоронка или нет?

Но разве от моей бабушки что-либо можно спрятать? Прошло не больше недели. И случилось то, что и должно было случиться.

Показывает она мне извещение, которое я прятала, и спрашивает:

— Чье это? Откуда это у тебя?

Пришлось рассказать все, как есть. Бабушка выслушала, вздохнула и строго сказала:

— Сегодня же отдай извещение Тамаре. Нельзя у себя в доме хранить чужое горе. К тому же это очень важный документ. Он необходим для получения пособия от государства.

И я отнесла похоронку Тамарке. Она не обиделась, она меня поняла. А когда я передала ей бабушкины слова про пособие, сказала:

— Пособие—это хорошо, но живая мама лучше.

Где или у кого Тамарка снова спрятала похоронку, она со мной не делилась. Но я точно знаю, что маме своей этот страшный документ она не показывала.

А жизнь шла своим чередом. И в сводах Совинфорбюро стали сообщать уже хорошие новости. Наши войска продвигались на запад, отвоевывая оставленные ранее города и села.