Танец с Драконом

Алдуин был в ярости, Гэр понимала это как не смог бы понять никто другой. Понимала и причину. Она точно знала, что ни один кинжал, ни одно злое слово не остановят первенца Бормаха, не удержат в Совнгарде навсегда. Знала и ударила, чтобы выгадать хотя бы немного времени. Ту связь, что возникла между ней и драконом надо было порвать. И единственный способ — умереть. Что же, она пыталась и она не успела. Иначе не сидела бы на узкой койке в келье Скулдафна и не замерзала, облаченная лишь в тонкую похоронную рубашку.
Алдуина она не боялась. Что может сделать он с ней, чего бы не сумела она сама?

— Я знаю, что ты здесь. Тебе негде спрятаться. И нет смысла бежать.
Это она тоже знает. Он всегда находит ее. И всегда найдет, куда бы — в какой мир и как далеко — она не сбежала. Гэрлиндвэн знает, но продолжает смотреть в окно, в нелепой надежде, что Алдуин уйдет, что не станет продолжать разговор. Первенец Бормаха непреклонен. И она чувствует, как исходят от него волны гнева.
— Зачем ты это сделала?
Что именно? Ударила, когда он меньше всего ожидал? Попыталась сбежать?
— Твоя жизнь принадлежит мне и только мне.
Зачем она пыталась покончить с собой. Снова. Может, просто иначе уже не представляла? Она должна была умереть ещё тогда, в Битве Красного Кольца. Должна была, но не умерла...
— Что с Одавингом?
— Я не стал его наказывать из-за тебя. Можешь не беспокоиться.
— Хорошо, — она кивает рассеянно. И оборачивается, потому как дальше делать вид, что её не занимает присутствие Алдуина, она не может. — Что мы будем делать дальше?
Именно так. Не что будет с ней — Гэр абсолютно на это плевать, — но что будут делать они.
— Зависит от того, врала ли ты перед тем, как меня ударить кинжалом.
Очень хочется слукавить, сказать, что слова ее, все до единого — гнусная ложь, что не стоит задаваться и что лишь в далёких мечтах, где-то между мировым господством и всепоклонением, он может ждать от нее, чтобы признание стало правдой.
Гэрлиндвэн умеет врать. Но точно не Алдуину.
— Женщинам моей семьи не везёт в любви. Гибнем либо мы, либо те, кого мы любим. Ты бессмертен. Фактически. Я нашла единственный выход из ситуации.

Прикосновение к волосам оказалось слишком неожиданным. Лучше бы он ее ударил. Она бы поняла и приняла это как должное. Но дракон погасил в себе на мгновение желание уничтожать.

На мгновение, потому что почти сразу схватил ее за горло, не дал снова ровно вздохнуть.
— Только смертные в своей глупости ломают дорогие и ценные подарки аэдра. Благо, что порой можно остановить даже самых упертых смертных.
И вот опять. Она — подарок Бормаха. Благословленная богом-драконом времени драконьей кровью игрушка. Нелепая и забавная. Всего лишь вещь, к несчастью, слишком ценимая хозяином.
— Твой Аури-Эль все равно бы тебя вернул.

Алдуин нехотя отпускает ее горло, ведёт по бьющейся на шее жилке когтем. Дразнит близкой гибелью, но не более. В драконьем языке нет слова, чтобы описать ту связь, что не позволяет Алдуину отпустить ее наконец в Ничто. Но оно есть в альдмерисе. И она это слово больше никогда не произнесет.

Драконья ярость выплёскивается щедро, через край, но не в резких словах, не в грозном, как грохот горного обвала, рыке. Гэрлиндвэн никогда не считала себя слишком хрупкой или нежной, но ясно осознает, что подняться не сможет ни через час, ни через сутки. Оставленные на стиснутых до хруста рёбрах, на груди и бедрах синяки будут болеть долго. Едва ли не дольше придется лечить распоротую когтями спину и сводить длинные глубокие следы от колена и выше, к подвздошным косточкам. Осознает, но не отказывает себе в желании прижаться ещё крепче, скрестить ноги в щиколотках за спиной Алдуина. Стать ещё немного ближе и, наконец, раствориться в нем, потому что жить она сможет спокойно только так.

Осознание, что, если и есть ей за кого цепляться, ради кого продолжить существовать в этом мире и этой оболочке, то только за Первенца Бормаха и ради него, кажется куда горше, чем понимание, что сам Алдуин ее никогда не отпустит. Но плакать и жалеть себя уже абсолютно не хочется.

— Зачем ты остановил меня? Почему не выжег все дотла, поставив точку?
Алдуин проводит кончиками пальцев по следу от слишком жадного поцелуя на ее шее, спускается ниже, надавливая на рваные края оставленной на лопатке царапины, и касается губами пореза.
— Хотел показать, что случается с теми, кто отступает. С TahRODiiS. Предателями. Ты должна увидеть Мирака, вернувшегося из Апокрифа на Солстхейм. И я не настолько жаден, как считают некоторые DOVah. Ты убьешь его. Потому что захочешь. И вернёшься назад, в Скулдафн. Потому что так хочу я.
Гэр закрывает глаза.

Она убьет.

И вернётся...