Тарабайка!

Тарабайка!

Посвящение
Моему школьному учителю астрономии, который на последнем году моего обучения многое в балбеса вложил.

Очень Простой Пролог

По улице едет тарабайка. Игрушечная машинка без одного колеса. Едет и тар-ра-байкает. Косит по сторонам сторонний наблюдатель, что-то подмечает, записывает в свою маленькую коробочку. Она у него пухнет от всех этих сует. Так что главная задача стороннего наблюдателя: выплескивать свои знания на других. А иначе – ой-ей! – взорвется наблюдатель. Вот смотрит на машинку коробкоголовый и вздыхает. И едет тарабайка не так, и тормозит неправильно, и зеркала-то у нее не настроены.

«Так жить нельзя! – думает сторонний наблюдатель. – Так люди глупеют! Страна! Страна пала!»

А мимо идут, заметают следы свои, но больше разбрасывают хвостом облезлым мусор белые гуси. Начхать им на слова наблюдателя. Все это чушь и ерунда.

Тарабайка вворачивает вправо. Щебень и опух летят из нее, и следом вываливается лихой безбилетник. Выпрыгивает на скорости матрешка в желтом платочке, а у матрешки и ножек нет: неоткуда им расти. И катится матрешка, безбилетный пассажир, по улицам, и стучится в ней некто суетный. Хорошо живется матрешке, привольно, и ждет ее за поворотом веселый случай.

Во дворе под балконами красуются перед бабушками солдаты. Маршируют они – цок и цок сапогами, - а сапоги не сапоги – копыта вместо ног. Шагнет шаг солдат, а под копытом у него малец с мячиков прошмыгнет. Играют мальки в футбол – лапти на бересту разрывают. Береста по ветру летит, дороги мостит, а те в свою очередь на мосты кидают гуси белые и рисуют они на них рожи гневные да слова бранные. Слова сии истину глаголят, по сути являясь заветом. Поют затяжно псалмы рыбы пухлые, матушки мальков да дочки бабушек. Из пустоты да в пустоту-то. Все расплывается, глохнет в этом тарара и цоки-цок.

Как-то в одном городе

Завелся, значит, Незнакомец. Носил синюю шапку и синюю накидку, а на ногах - коричневые сапоги да большой пояс. Роста небольшого, знать. Маленький был этот Незнакомец, но любопытный больно. Залез в славный город Чокотца - Слава! Слава! - и присел у памятника великому Чокотцу, великому оттого, что памятник имел. Сел, значит, достал из-за пояса дудку и начал играть. "Тар-ра-ра!" - трещит тарабайка. "Ой-и-ей-ой!" - голосит наблюдатель. Гогочут гуси, поют псалмы рыбы пухлые, заливается на разные голоса пьяный солдат под окном бабули. Дудка ложилась плохо: бренчала не так, звенела неправильно, тюренькала и то криво, как не бей. Взял, знать, дудку Незнакомец и засунул себе под шапку с горя. На том и кончился сказ.

А мимо шли

Шли гуси белые, гоготали на все улицы. Один большой горбатый с пером фазаньим на клюве. Еще один с пером, только уже павлиньим. Третий даже не белый, серый, оттого что долго на мосты дороги кидал. Идут, гогочут. Смотрит третий, у памятника великому Чокотцу сидит маленький человечек, сидит и плачет. Слезы льются, море собирают. Знай себе город топит, а никто и не видит. Крикнул товарищей гусь третий и подошли они стайкой к человечку. Только что тот их заметил, как плакать перестал. 

Соленое море-то!

Засучили рукава солдаты, подвернули гачи, да давай сапогами воду из города вычерпывать. На берегу засел коробкоголовый, засел с биноклем, поглядывал все на море. А море распростерлось, что границ не видно, один берег остался, который целиком один наблюдатель занял. Молчит наблюдатель, ни слова не говорит и даже что не ойкает. Тихо в городе, даже тарабайка пропала, а вместе с ней давно никто не видел матрешку. Куда, спрашивается, все делись? Одни рыбы кругом. Подходит к самому краю наблюдатель, только палец в воду сует. И холодом-то его пробирает. Вода ледяная! А море соленое! 

"Так жить нельзя! Нельзя!" - шепчет коробкоголовый и дальше глядит в бинокль.

Выше и еще выше

У самого неба сидит на ели кукушка, сидит и только хвостом в разные стороны водит. Кидает перья на воду, забрасывает плаксивое море. Косточки у кукушки смотрят вверх, иные вниз, крылышки спрятаны. Глазки одни блестят.

А на нижней ветке засела матрешка. У нее от перьев аллергия. Только воду она не любит больше, вот и сидит в компании чертовой птицы. Смотрит птица на матрешку и не кукует. Сколько лет не кукует уж. А матрешка как была, так и есть. И будет! Пока бьется в ней некто суетный, долго будет кататься по улочкам маленького городка безбилетный пассажир, матрешка в желтом платочке.

А выглянет матрешка - увидит внизу славный город Чокотца, слезами окутанный. Прямо под ней памятник некоему Чокотцу, неясно существовавшему ли вообще когда-либо. А у памятника трое, и смотрят они на четвертого. Четвертого матрешка не знает. Впервые видит. Лихо спрыгивает с ветки, катится матрешка по дереву, подпрыгивает на кочках, что не кочки, то ветки. Плюхается в море матрешка, только щели прикрывает, чтоб не захлебнулся в ней некто. А захлебнется - пиши пропало. 

У памятника

Думают думу гуси. Присоединилась к ним и непонятно откуда взявшаяся матрешка, которую никто, словом, давно не видел, и тоже стала думать. Как помочь Незнакомцу? Потерял, знать, свою дудку бедняга. Может, смыло, а может, сломалась. А что делать, когда что-то пропало? Гуси зовут искать под воду. Матрешка не хочет. Незнакомец опять плачет.