Таврический

Таврический

Письмо

Когда в жизни случается что-то немыслимо чудесное и хорошее, карта явно легла по-твоему, начинаешь преисполнятся воодушевлением и жаждой к жизни. Именно так я себя и чувствовал по возвращению в отчий дом, после продолжительного похода на юга, в жаркие золотистые пустыни, обетованную теплых ветров и палящих лучей солнечного света. Мой, 81-й кавалерийский полк, а точнее экспедиционный взвод полка проделал славную работу для императора. Мы целый год скитались по пустыне и исполняли картографические работы тех богом покинутых мест. Протаптывали новые тропинки и дорожки, находили тайные тропы, оставленные, вероятно, купцами из далеких мест или странствующими бандитами. Все кончилось, мы хорошо потрудились и поэтому были вознаграждены медалями и денежными средствами как надо. Можно сказать, с такими деньжищами, что нам отсыпали, можно было смело покидать родную службу и заделываться в предприниматели или коммерсанты, однако такого в моих планах не было. К моим хотениям на ближайшие месяцы относилось наверстывание упущенного за время отсутствия по делам усадьбы. Она явно требовало внимание хозяина, то есть моего.

***

Утром прибыл я в имение и сразу же взялся за работу. Не сказать, что было все плачевно, но виднелось некое запущеннее. Весь день работал я как проклятый со своими придворными, они здорово разленились за мое отсутствие. Только вечером я поднялся в свой кабинет, где царило одиночество. Подойдя к своему столу, я обнаружил на нем почтовый пакет. Видимо, его сюда подбросила служанка. Не став томить, я распечатал оный предмет. Внутри оказалась богатенькая на вид и ощупь книга в кожаном переплете и письмо. Конверт с письмом был мною лихо вскрыт. Перед глазами предстал следующий текст: «Доброго здравия тебе, мой славный друг, единственный за всю мирскую жизнь… Не знаю, когда читаешь это, но уверен, что не сразу после получения. После нашей последней случайной встречи улетело множество ненастных дней.

Пишу тебе потому, что больше некому. Минувшим временем я понял, что ты был единственно близким другом, ведь такого понимания и помощи еще нигде не чуял, не видал. Мне кажется, моя жизнь кончена, и сам я этому причина. Хочу донести до, тебя, дорогой друг, что я жалею об отказе… Прошу прощение, если оскорбил им. Тогда мне надо было согласиться, но я сыграл в исключительного и уставшего от жизни человека, чем и обрел себя на муки еще большие чем походные испытания. Я лишился всего чего только мог иметь, любить и ценить. Преставился под дуло пистолета, дал волю душе, от чего почуял неистовую боль… В конце концов потерял ту, которую любил больше жизни. Последняя и сыграла со мной злую шутку, она как будто имеет паскудную страсть к моему одиночеству. Мне трудно все писать тебе в письме, поэтому прилагаю к нему свои писания, дневник и рукописи стихов, что сочинял на фронте и после. Прошу великодушно сохранить хотя бы стихи, а то останься они у меня, и я их непременно бы сжег, не удержавшись.»

Письмо трагично, мне стало грустно и беспокойно за того, кто его отправил. Решился посмотреть дату отправления. Посылка пришла семь месяцев назад и три была в пути. Уже почти что год с момента ее отправки. Отправлено она было из какой-то неизвестной мне глухой деревушки. Меня сильнейшим образом растрогало и заинтриговало содержание письма и количество месяцев. Усевшись в кресло поудобней и приказав нести мне чай, я раскрыл рукописи в надежде прояснить столь мрачный текст послания. Первая страница встретила меня подписью друга: «Таврический М.В.»

Встреча

Жаркое лето 1846 года. Война была позади, смерти и трагедии в прошлом, жизнь налаживалась неспешно и размеренно. Все возвращалось к привычному циклу, а люди возвращались на свое место, но уже не теми, кем они были раньше. Их лица постарели, стали изможденными и усталыми. Страна поднималась, а с нею и ее дети.

После длительного лечения и реабилитации господин Таврический по приказу от кавалерии был направлен на отдых в курортный город Ливадия, что на теплом юге Империи, в губернии литичей, что были абсолютно непримечательный народец, отличавшийся от руннарского лишь мелкими культурными особенностями. Вторая Великая Война окончилась победою Руннарской Империи над ОСТОМ (Название противоборствующего альянса) и над их идеями национального превосходства и подчинение всех «низших», по их мнению, народов. Последние дни войны Таврический провел, бегая по больницам и госпиталям, не сказать, чтобы он был рад этому, но деваться было не куда. Сейчас же он ехал в карете в Ливадию с одним лишь чемоданчиком, набитым первичным шмотьем. Война уничтожила его дом, его семью и многих других, кто ему был дорог, Миктору было некуда податься, его унылые дни коротались лишь за счет его письменных творений. Он начал свой путь поэта в годы войны, чтобы отвлечься от нее, но со временем некогда молодецкое и буйное вдохновение стало утихать. Именно из-за всего этого он без всяких раздумий внемлил приказу от кавалерии «об казенном реабилитационном отпуске в Ливадию», мало ли ему удастся подчерпнуть тут того самого вдохновения.

В карете господин подпоручик ехал не один, напротив него сидела мерзкая тетка, которая весь путь не сводила с него глазу, видимо ему он до одури полюбился, и тут нечему удивляться, господин подпоручик уродился очень красивым мужчиной, однако ловеласом никогда не являлся, был персоной, так сказать, в этом совсем не заинтересованной и кончено скромной. По левую руку сидел надутый, важный сэр, его совершенно не волновала компания, окружающая его, он просто читал новостную газетку, изредка поправляя свои дорогие позолоченные пенсне и покуривая коричневую трубку, из-за которой внутренность кареты была немного задымлена и мутновата.

Внезапно карета остановилась, за дверцей послышался разговор кучера с каким-то парнем, через минуту дверца отворилась и в карету вошел солдат с большим походным рюкзаком на спине. Он оглядел пассажиров, пассажиры все, за исключением сэра, посмотрели на него в ответ. Солдат произнес: