Таящая силу

Глава 23

- Таясия, - позвал тихо голос с дребезжащими от старости звуками. Так бренчит подточенная годами и личинками древесника лютня. – Таясия, деточка, слышишь ли меня?

Тая щурилась, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь набежавший на глаза туман. Память дергалась, но никак не хотела впускать в настоящее облик придворного старца – Моргеса. Не того, что сейчас, должно быть, еще тряс смешным синим колпаком под сводами священного зала. Этот был ему отцом. Не по плоти – по духу, и умел, по слухам, гораздо больше своего приемника.

- Ты сильно измучена, деточка, но это пройдет, - шамкали полные обвислые губы. - Сила вновь вернется к тебе. Чувствуешь? Она совсем близко?

Тепло шершавой руки – едва уловимое, пронеслось по щеке, легло тяжелой ладонью на Таиной макушке. Она не подивилась, поняла – всё, что происходило сейчас вокруг, всего лишь сон. И в нем время повернулось вспять, позволяя на короткий миг очутиться в Дартонхолле.

- Чувствую… тепло, - донесся слабый детский голосок. Жалкий, истрепанный, и Тая не сразу догадалась, что говорила она сама.

Вот когда память перестала противиться и открылась, вываливая перед хозяйкой давно забытое прошлое.

Круглая комната, а может, башня, нависала со всех сторон ровными белыми стенами. Вместо потолка зияла дыра, плескалось в ней синее южное небо. Густое, с молочными облаками и черными галками птиц. Тая лежала на спине и плакала. Половину лица ее от щек до подбородка раздуло, а во рту хозяйничала зубная боль. Острая и противная, какую нельзя спутать ни с какой иной. Тут же живо вспомнилось, как еще недавно ее мучили лекари, как изводили микстурами и клещами, а она не смела показать слез. Недостойно было являть слабость перед теми, кто называл тебя госпожой. И только здесь, в одному Моргесу известном месте, наследница Родобан могла вволю нареветься.

Он был рядом – истертый до трухлявости, сморщенный, склоненный горбом в неизменном поклоне. Глубокие карие глаза его смотрели ласково и грустно. Длинная седая борода спадала на грудь и пряталась в складках мешковатой туники. Сквозь истончившуюся кожу на лысом черепе проглядывали темные жилы, тянулись по лбу до белых полос бровей.

- Вот и хорошо, - снова заговорил Моргес, убирая с Таиной головы ладонь. – Теперь ты пойдешь на поправку.

Ей вдруг стало страшно – по-детски, когда из баловства она бросалась словом «смерть» и тут же сама замирала от суеверного холода в животе. Оказывается, не так уж пусты были опасения отца – Тая действительно могла повидаться с Принмиром еще в детстве. И не было бы ни подложенных няне Горшин на вышитую подушку колючек, ни вырванной из владения братца Фирта Сати, ни ночных кошмаров от мысли о том, что мама уже никогда не войдет в комнату перед сном и не приникнет горячими губами к ее лбу, ни затеи со сватовством, ни Сандалфа с его стаей… Может, это было бы не так уж и плохо?

Моргес вздохнул, сложил руки на груди.

- Никто не знает, что лучше для твари, кроме творца. Я всегда знал это, но пришло время, и я споткнулся. Я поспорил с богом, и он уступил. Ему всегда тяжело спорить с нами, как тяжело мудрому объяснить глупцу тайны мироздания, или силачу научить младенца метать копье, и потому Принмир дает то, что мы просим. Он верит и ждет, что мы сами признаемся в своей глупости и слабости, дабы взять наши тяготы и исправить пути. – Он смолк, обвел глазами небесный свод, и снова зашевелил губами. - Тяжело переступить через себя, но еще труднее спорить с божеством, зная, что в итоге он окажется прав. Мне пришлось спорить дважды, и с каждым разом я жалею всё больше, что не послушал его…

Старец прикрыл веки, снова вздохнул – с натугой, словно крепче перехватывал на спине увесистый мешок.

- Я могу отогнать от тебя смерть, но она всё равно будет идти за тобой по пятам. Она всегда ходит за сильными, ибо она – всего лишь тень сына Принмира. Того, кто оказался слишком жаден, чтобы оставаться достойным даров отца. Я вижу, что придет, и уже пришло время, когда моя слабость причинит тебе много страданий. Прости меня, деточка. Я не смог отпустить тебя на свободу, ибо тогда отец твой с тем же упорством, с каким любит Принмира, стал бы его ненавидеть.

«Вы спасли мне жизнь, за это ли просят прощенья?», - хотела ответить Тая, но губы не слушались. Они принадлежали не вошедшей в возраст совершенства наследнице Родобан, а измученному болью и жаром ребенку. А маленькая Тая молчала, слушая слова Моргеса сквозь ватную дрему. Тепло в груди ширилось, расползалось по телу, и под его напором стирались отклики былых мучений. А вместе с ними таял образ старца, распадались стены, и только небо продолжало плескаться над Таей бескрайним синим покрывалом. Но и оно исчезло, стоило открыть глаза.

Ничего вокруг не изменилось: всё так же нависал над головой потолок из веток, сквозь который падали на земляной пол солнечные лучи, и рядом – никого. Более того – не доносилось ни грубых басов, ни звонкого голоса Таус, ни звяка, ни стука, ни плеска. Ничего! Неужели, ее бросили тут одну, решив, что южанка не выкарабкается? От этой мысли стало и радостно, и страшно. С одной стороны, тут была Таина родина, где каждый куст знаком и готов приютить, что уж говорить про людей! С другой – а хватит ли сил дойти до ближайшего селения? Может, не зря ее бросили?

Тая попыталась встать – сперва медленно, ожидая любой подлости от потрепанного тела, но оказалось, что от саднившей и тут и там боли почти ничего не осталось. Больше не мутило, и не пекло в затылке, вместо тошноты от живота ползло тепло. Оно было словно из сна, от которого в Таиной памяти остались лишь обрывки. Кажется, она была дома, и кто-то ласкал ее, как в детстве.