Те, которые мы

Те, которые мы

— Я Одри и у меня маниакально-депрессивный психоз. Привет. 
Групповая терапия.  Ничего интересного, совсем не похоже на то, что показывают в кино. Просто ничего общего. Никто не грызет ногти, не смотрит исподлобья, все обыкновенные и не выделяющиеся из толпы. Из толпы богатых и относительно известных. Разве что Хлоя выглядит инородно, но она везде выглядит не на месте: она красивая настолько, что ее красота режет глаза. Впрочем, в Лос-Анжелесе и к этому привыкли.
Врач, сидящий как раз напротив меня, кивает и передает слово следующему психу. Меня привезли ночью и в первый день я не хочу ничего рассказывать. Давить и заставлять тут не принято. Все же тут не просто психушка, а так называемый реабилитационный центр. Пребывание здесь стоит дорого, персонал подобран отменный и создается ощущение, что ты в санатории, а не в психушке. Я тут второй раз и пока раздумываю, насколько стоит задержаться. 
— Одри, тебе очень идет это имя, — говорит доктор Ирвинг чуть позже. Мы сидим в его кабинете и делаем вид, что оба очень озабочены моим психическим здоровьем. Но на самом деле мы оба прикидываем свою выгоду: Ирвингу нужны деньги, а мне — развлечение.  Доктор неприлично хорош собой, у него белозубая обаятельная улыбка, квадратная челюсть и синие глаза. Он, конечно же, прелесть, но до чего ж он банален. Он, как и все до него, считает своим долгом сказать, что мне идет мое имя и что я похожа на Одри Тоту. Снова. В прошлом году он мне это уже сообщал. Да, похожа. Я видела фильмы и ежедневно вижу себя в зеркале. Мне очень хочется обозвать Ирвинга идиотом, но я улыбаюсь и смотрю немного кокетливо.
— Одри, пока мы остановились на двухнедельной терапии. А там посмотрим? — хорошо иметь богатого папочку, который вместо того, чтобы упечь тебя в психушку, отправляет в эту клинику с возможностью выбора. 
На самом деле, настоящих психов тут нет, ну может за исключением парочки, все прочие — любители кокаина, героина, алкоголя и прочих радостей жизни: у здешних пациентов есть денежки и возможность тайно прийти в норму. В этом месте побывало немало звезд эстрады, спорта и кино, но сейчас — слава богам — никого из них нет. Звезды в клинике неврозов еще та заноза в заднице не только у персонала, но и у пациентов. 
— О`кей, — говорю я доктору, — две недели, так две недели.
Мы с Ирвингом оба — просто душки. Ему надо зарабатывать на безбедную жизнь, а мне хочется побыть вдали от отца, который — не пойму почему — не хочет дать мне возможность самостоятельно жить. Придется ждать два года, когда я по завещанию бабули получу небольшой дом и круглую сумму на счет. Два года. Не знаю только — всего два года или целых два года.

— Одри, не тупи, — Хлоя дергает меня за руку. — Расскажи мне что-нибудь, а то я умру от скуки.
Хлоя словно сошла со страниц книг Чейза: красивая, крутобедрая, с тонкой талией, с губами «по которым как будто кто-то ударил» с умопомрачительным бюстом и — увы — почти пустой головой. Она, как и я, дочка весьма богатых родителей. Она, как и многие из нас, не знает — чего бы такого захотеть, потому что с детства у нее есть все. Ее, как и некоторых из нас, не научили не искать легких путей, да и зачем? Мир ковром стелется перед ее ногами и не удивительно, что она пьет как сапожник. Она говорит, что только водка дает ей почувствовать полноту жизни. Но я думаю, что водка позволяет ей не думать о пустоте своей жизни. Впрочем, возможно это одно и тоже?
— И что тебе рассказать, Хлоя? — вот уже полчаса как дневная жара спала, и нас выгоняют на свежий воздух. Мы с Хлоей сидим под дубом, смотрим через кружево листьев на небо. Хлоя пожимает плечами. Я поворачиваюсь на живот, складываю руки, упираюсь в них подбородком. — Ничего интересного не происходит. Все тлен и безысходность. Даже нормальных психов нет. Мне ничего тебе рассказать, Хлоя.
Но на следующий день все меняется. Среди нас появляется нормальный псих. Он сидит на групповой терапии почти напротив меня и я имею возможность рассматривать его совершенно спокойно. Он же смотрит прямо перед собой, но кажется не видит никого и ничего: такой взгляд можно назвать «обращенным внутрь». Длинные волосы свисают неопрятными прядями, большой кривоватый с горбинкой нос, глаза темные. На латиноса он похож мало, слишком уж бледная кожа. Не похож он и на тех, кто имеет на счету солидную сумму. И дело не в том, что он бедно одет — простая, явно с примесью синтетики рубашка; с глянцем, который появляется только от долгой носки, брюки и когда-то добротные, но простые — тоже черные — ботинки. И это-то в Лос-Анжелесе в адскую жару. Дело не в шмотках, а в том, как он сидит, как выглядит его кожа и волосы. Я готова поставить на кон все бабкино наследство, что он из тех, кто вынужден заложить дом, чтобы сводить концы с концами.
— Это Саймон, — представляет новичка Ирвинг, который в честь неизвестного мне праздника самолично ведет у нас групповую терапию. — Он расскажет о себе, когда будет готов. Одри, как прошла ночь? Как настроение?
Я бодро рапортую, что у меня все замечательно, что тут, вдали от привычных соблазнов, душа моя наполняется покоем. Я вру, не моргнув глазом, и это всех устраивает. Незачем тревожить этих милых людей своими рассказами о том, что я ненавижу утро. Впрочем, дни, вечера и ночи я тоже ненавижу, просто немного меньше.  Во сколько бы не начиналось утро и где бы оно не начиналось, в момент пробуждения мне хочется, чтобы перестала существовать я или весь остальной мир. Раньше я упорно верила, что мир можно заставить исчезнуть, но постепенно поняла, что проще вычеркнуть из жизни себя. Но не говорить же об этом сейчас: мне хочется, чтобы внимание дока и группы переключилось на кого-нибудь другого, хотя бы на Джона, тем боле он безумно любит рассказать об всех своих болячках, душевных и не только. У него острое обсессивно-компульсивное расстройство и он доводит санитаров до белого каления, требуя такой чистоты в своей палате, а так же в столовой и общей гостиной, которая бывает только в операционной.
— Саймон! — хмыкает Хлоя. — Кличка для кота. 
Мы с Хлоей сидим под раскидистым кустом, здесь прохладно и сыро. Мы курим. Курить на территории клиники можно только в определенное время под наблюдением санитаров. Ну да, Америка полным ходом идет в светлое будущее без сигарет, но зато с ожирением.