Техноптикон. Египтеон.

Техноптикон. Египтеон.

Высокие здания разных форм, от обычной прямоугольной, до пирамидальной и шарообразной - зеркальными стеклами, отражали друг друга, стальные корпуса аэромобилей и предрассветное лиловое небо.

Улицы практически пустовали. Народу – ни души. Собственно, и зачем народу сновать на улицах, когда всё переместилось выше – в здания как минимум с сотней этажей, а привычный транспорт заменили аэромобили. Пешеходы - несколько веков назад неотъемлемый атрибут городской жизни, теперь, стали чрезвычайно редким явлением.

Тем не менее, этим ранним утром, с разных концов города, разными дорогами, быстрым шагом, шло несколько людей. Разными путями, но к одной цели, покидая изысканный, «гуманистический» город возможностей и повинуясь первобытному инстинкту крови. Для произведения наибольшего эффекта, эти люди часто передвигались пешком, а не на аэромобилях – чтобы народ знал, что у власти есть руки и что перед ней, определённо, стоит трепетать.

Ни фармакократия, ни технократия так и не отучили людей убивать. Более того, власть сама казнила души, дозволяя многое, но запрещая главное. Телами непокорных занимались насассалары – каста могильщиков, носящих маски, искусных воинов и людей без души, с модифицированными конечностями и естественным желанием повиноваться лишь ноократам – учёным, представляющим власть в Техноптиконе.

Те самые ранние пешеходы, объединённые одной целью, принадлежали касте нассасаларов. Одной из них являлась карательница, отправленная на очередное задание – казнь неугодного ноократам. Звали её Кара – всем могильщикам давали весьма своеобразные имена, поскольку настоящее имя следовало забыть и не вспоминать, равно, как и намертво вытравить какие-либо воспоминания из прошлой жизни.

Она была одета в плотно прилегающий к телу, но невероятно удобный комбинезон стального цвета. Все нассасалары носили одинаковые комбинезоны, своеобразную обувь – невысокие сапоги под цвет комбинезона, на платформе, с пряжками, фиксирующими обувь по размеру ноги. Эти сапоги топтали людские судьбы, блеск комбинезонов заставлял всех прятаться по многочисленным ярусам – домам, а взгляд из пустых глазниц масок то римских, то египетских божеств, фараонов и повелителей, внушал ужас. Всё, имеющее отношение к этой мрачной касте, внушало трепет – не говоря о впечатляющем и богатом арсенале оружия, искусно расфасованного по всем отделам многофункционального комбинезона.

Кара, в маске Нефертити, следовала к месту встречи – огромной яме, куда скидывали тела неверных для дальнейшего практического применения в качестве удобрения на фермах, где выращивали не домашний скот, а грибы и сою.

С другого конца города к этому же месту следовали её коллеги – два могильщика, ведущие приговорённого революционера, с чёрным мешком на голове.

Кара, первый раз за всю свою карьеру, вдруг подняла голову в маске и, застыв, встретила рассвет. С каких это пор обычному могильщику есть дело до солнца, до созерцания красот мира в свете его лучей?..

С тех пор, как ожили мифы. С тех пор, как на Техноптикон спустились божества, разгневанные истреблением людских душ и уродованием тел различными модификациями. С тех пор, как им потребовались «руки» среди людей, чтобы исполнилась их священная воля.

И они выбрали Кару. Они знали всё о прошлом карательницы, ведали о её предназначении и о том, что ей по силам совершить. Богам всегда виднее.

Это посвящение она запомнила лучше, чем посвящение в каратели.

«Всё мерцало и ослепительно сияло. Неоновые прожилки, яркие и дерзкие, как летние вечеринки, разделяют на части зеркальные стены. Отражения в зеркалах множатся, искажаются, создавая неповторимую атмосферу оптических иллюзий и бурлеска.

Кара, открыв рот от удивления, сняла маску с запотевшего лица. В глазах всё разбегалось, от обилия и яркости начинало мутить. Душа просила успокоения и приглушённых тонов. Какого демона её вообще занесло в это место, в здание, казавшееся с виду заброшенным?..

Длинный коридор выплюнул её в комнату с тихим, ненавязчивым изумрудным светом. Весь зал, уставленный разнообразными фигурами людей с фантастическими изгибами тел и авангардными одеждами, не мог принадлежать эпохе Техноптикона.

Одна из фигур в виде девушки, парила в воздухе, цепляясь растрёпанными бронзовыми волосами за стену и пол. Нежный изумрудный свет играл бликами на статуе арлекина, во всём его шутовском облачении. Невероятными узлами скрутились гимнастки, а сверху, из-под потолка, сурово взирали пустыми глазницами древнеримские маски, окаймлённые змеями. Больше всего в зале оказалось огромных, внушительных статуй воинов-копейщиков. Они олицетворяли собой силу, мощь и красоту, в отличие от женщин, охвативших амфоры тонкими руками, и смущённо склонившими кудрявые головы.

Заколдованный зал не желал отпускать из своих цепких объятий. Хоровод фигур то легко кружил, то напротив, нависал, давя и угнетая своей массивностью.

Чёрный взгляд маски с самого верха стены загипнотизировал Кару, и её вознесло в заоблачную Античность, не искажённую категориями техно-современности.

Перед глазами девушки мелькали воспетые в эпосах города древности, в своём былом великолепии. Греческие полисы с белыми крепостными стенами и лазурной водой, плескавшейся у берегов; римские арены, освещённые солнцем и обагрённые кровью рабов, орлы в золоте на фоне алых полотен… и, после перемотки столетиями ранее… узнаваемые всеми пирамиды, будто отполированные, сияющие при лунном свете. Виды великих пирамид, устье лениво несущего свои воды Нила, Абидоса, некрополей, различных номов-городов, в каждом из которых царил свой культ – сменяли друг друга, не давая места картинкам других цивилизаций.