Тела хранитель

Тела хранитель

Несказанная удача для четвертого, совсем уж лишнего в этой жизни, сына простого горшечника с городского посада, попасть в молодшую дружину новгород-северского князя. Да не просто в дружину, а в гриди княгини своего господина, в десяток, что приставлен хранить покой Ярославны. Кто знает, чем иль кому обязан не лучший, не самый сильный, не самый быстрый из отроков, что добивались в том году сей чести, таким подарком судьбы? Уж не последнее ли благословение почившей минувшей зимой матушки сказало в том свое веское слово? Как знать, как знать.

Но, ох и чудо ж чудное досталось нашему доброму князю, право слово! Не зря, видать, сказывают, что сватался когда-то за Ефросинью даже королевич угорский. И сам цесарь из Цареграда допытывал послов своих о красоте дочери князя галицкого. Смотреть не насмотреться, как истинною павою плывет она вниз по высокому крыльцу княжьего терема. Как, встряхнув тугими косами, поворачивает голову. Как расцветает в улыбке лицо госпожи нашей. Как, смеясь, подносит она ладошку с одиноким перстеньком к самым губам своим. Как, чуть склонив голову, одаривает тебя яркими искорками в глазах, что цветом своим соперничать могут со смарагдами. Отчего уши шестнадцатилетнего юнца вспыхивают нестерпимым жаром, взгляд поспешно упирается в землю, а княгиня, запрокинув голову, смеется, словно колокольчики серебряные звенят.

И какое же счастье мчаться вслед за госпожою по перелескам и луговинам по-над Десной. Не охоты ради. Лук и стрелы мирно спят в саадаке, притороченном к сумам за седлом. Но ради упруго бьющего в лицо встречного ветра. Ради стремглав мелькающих далеко внизу пенных бурунов на речных перекатах. Ради звонких выкликов княгини, когда ее Золотинка сходу, в длинном упругом прыжке преодолевает очередной ручеек, резво сбегающий вниз, к свинцовым водам Десны.

Но что это? Косой зайчишка выскочил из-под неприметного кустика да, в страхе диком поджав уши, бросился едва не под самые копыта Золотинки. Замер лишь в самый последний миг и, как умеют только они, косые, с места, почти без разворота, рванул совсем в другую сторону. Но кобылка княгини уже испугано вздыбилась, приподнялась на задних ногах, молотя копытами воздух перед собою. Пронзительно вскрикнула сидевшая боком, по-женски, в седле Ярославна и, естественно, не удержавшись, кубарем полетела наземь.

— Госпожа!

Я безжалостно пришпорил Вострого, мгновенно сокращая расстояние, отделяющее меня от княгини. И практически на ходу соскочил с седла, бросаясь к неуклюже пытающейся приподняться с земли повелительнице.

— Госпожа! С вами все в порядке?

— Нога, — негромко ойкнула Ефросинья, попытавшаяся было встать и тут же со стоном вновь осевшая назад. — Больно, — скривившись, пожаловалась она, хватаясь за поджатую к груди левую ножку.

Ругаясь про себя последними словами за то, что позволил госпоже так увлечься скачкой, опустился перед ней на одно колено и осторожно дотронулся до лодыжки княгини. Чуть ниже краешка подола ее простого белого платья. И чуть выше мягкого сафьянового башмачка. Скользнул пальцами по бирюзовому шелку чулочка. И замер, когда ее пальчики накрыли мои.

— Да, вот здесь. Болит, — чуть подавшись вперед, ближе ко мне, прошептала госпожа. И, с легкостью преодолевая неуклюжее мое сопротивление, потянула мои ладони выше. Позволяя им полностью охватить ее ножку, заключить ее в свои объятия. — Ступить не могу, — жалостливо сморщила она носик, демонстративно согнула ногу в колене и попыталась поставить ее на землю, отчего мои руки и вовсе исчезли где-то далеко под ее платьем, а ладони скользнули вверх по икрам едва не до колена.

Я нервно сглотнул и с трудом отвел таки взгляд от ножки госпожи. Расцепил взмокшие вдруг пальцы и, стараясь не встречаться с княгинею взглядом, потянулся к сумке, что всякий из гридей непременно носит при себе сзади на поясе.

— Растяжение, должно быть, — торопливо затараторил я, извлекая из сумы чистую плотную тряпицу, предназначенную для перевязки ран. — Сейчас наложим плотную повязку и поедем домой.

Над моим ухом кто-то громко всхрапнул. Я поднял голову. Золотинка Ярославны стояла над нами и с виноватым видом качала головою.

— А вот и ты проказница, — радуясь возможности отвлечься на что-то менее волнительное, чем чересчур уж смелые прикосновения к госпоже, улыбнулся я. — Что ж ты так с хозяйкой-то?

Кобылка встряхнула гривою, показывая, должно быть, что расстроена не меньше моего, и попыталась дотянуться мордой до плеча княгини. Та с готовностью вскинула руку, коснувшись ноздрей лошади.

— Ах ты ж моя дурочка.

Я, меж тем, захлестнул лодыжку Ефросиньи тряпицей. Она, помогая мне, повыше приподняла подол платья. Затянул потуже, но со скидкой на то, что имею все же дело с женщиной, а не с дюжим мужиком, и быстро-быстро замотал.

— Вот, так-то лучше. — Откинулся назад, оценивая свою работу. — Сейчас подсажу вас на Золотинку и...

— Нет! — внезапно отрезала госпожа, сурово насупив червленые сурьмою брови. — Я боюсь снова на нее садиться. — Покосилась на обиженно опустившую голову кобылу и поспешно уточнила: — Пока что. Лучше возьми меня к себе в седло.

— Но... — начал было растеряно я, однако спорить с тем взглядом, что одарила меня княгиня, было попросту невозможно. — Как скажите, госпожа.