Темные желания

Глава 6

По дороге домой, я позвонила Донне, с которой у нас чаще всего совпадали мнения, и убедилась в том, что у меня есть душа. До сих пор. 

— Они думают, что у меня нет моральных ценностей, Ди, — говорила я. — Все, кроме тебя и Эмили, так думают. 

— Я сомневаюсь, что Долорес, Ева и Эбби так считают. Они думают, что ты другая, но все, что ты делаешь, это защищаешь тех, кого любишь. А любовь — это чувства. 

Когда я входила в дом, держа коляску в руках, мне позвонил Майкл. 

— Привет.

— Мои любимые дома? — слышала я улыбку в его голосе. 

— Нет. Эстель дома, а твоя машина вместе с тобой.

— Эс...

— Я не хочу с тобой разговаривать, Майкл. Купи молоко, несколько упаковок подгузников, влажные салфетки, также несколько упаковок, и...

— Сменные пеленки, несколько упаковок.

— Точно, и еще, давай быстрее, я хочу отдохнуть.

— Уже еду, лакомый кусочек. 

Я набрала ванную и, включив музыку, взяла на руки Эстель, окуная ее в воду. Она выдавала смешные звуки, а я смеялась, чувствуя себя такой счастливой. Она была моим светом, и единственной к кому я все время хотела прикасаться, чувствовать и обнимать. Я не могла понять, как родители могут оставить своих детей. Если бы она уехала, мое сердце разорвалось бы в клочья. 

— Вы самое идеальное, на что можно смотреть, не переставая, — услышала я голос Майкла за спиной. 

Эстель лежала в воде, играя игрушкой, а я смотрела на нее, сидя на тумбе. 

— Я рассказала все Долорес, — прошептала я.

— И как все прошло? — спросил Майкл, присаживаясь рядом. 

— Ужасно. Она плакала, и я не могла остановить поток слов и...

Я запнулась, понимая, что сейчас рассказываю о своих чувствах. 

— Тебе нужно научиться доверию, Эс. 

— Я очень долго училась недоверию. 

— Доверие, — закутал Майкл Эстель в полотенце. — Самое трудное чувство. Трудно найти людей, которым можно верить, но даже если нашел однажды, люди могут предать. То же самое, что случилось с Долорес и, в конечном итоге ты понимаешь, что верить можно лишь себе. 

— И что ты хочешь этим сказать? 

— Я хочу сказать, что бутылка Каберне Совиньон 2000 года стоит на столе, красные розы в вазе, и иногда приятно поговорить с тем, кто не осудит тебя.

Он вышел из ванной, а я смотрела на закрытые двери, задумываясь над его словами. Ведь зачастую мы и правда не учимся доверию. Нам легче искать оправдание недоверию, нежели его причины.

Я направилась на кухню, усмехнувшись розам, а затем поднялась в детскую и увидела, как Майкл одевал Эстель. 

— Куда ты ее наряжаешь? 

— Пора ей познакомиться с бабушкой, дедушкой, дядей и домом, где вырос ее отец, — ответил он. — Одевайся на свой вкус. 

Я улыбнулась, открывая шкаф Эстель.

— Одень ей эти джинсики и футболочку голубую, вот ту, — отдала я ему вещи. — Синий жакет, под ее глаза, и синие ботиночки. А ты надень синий галстук. 

Я вошла в свою спальню и открыла шкаф. Выбрав синее платье-футляр до колен, я была воплощением элегантности и сдержанности. Обула туфли на завязку по всей длине от щиколотки до пальцев, и как всегда застегнула на правой руке браслет. 

Все меняется. Все в мире очень относительно и временно. Донна говорила, что нужно самой стать счастливой, чтобы быть счастливой с кем-то. Ведь требовать от другого человека, чтобы тот сделал счастливой именно тебя, до тех пор ты несчастна — эгоистично.

— В каком районе ты вырос? — спросила я, когда мы ехали с Майклом к его семье. 

— Бронкс. 

— Бронкс? — удивилась я. 

— Да, он мало изучен, но интересный.
 
Мы приехали в небольшой домик, вокруг которого росло множество цветов. Несколько садовых гномов и деревьев, которые украшали лужайку, и под навесом был столик и несколько стульев.

— А тут красиво, — сказала я, собираясь открыть дверь машины.

— Нет, сиди, — перебил меня Майкл, выходя из машины, и прежде чем забрать дочь, помог мне выйти. 

Я усмехнулась ему, и одними губами прошептала «Воображала». Он ничего не ответил, и мы направилась к дому. Одно дело хотеть чего-то. Но как часто мы готовы чем-то пожертвовать, чтобы достичь этого? 

Не успели мы позвонить в дверной звонок, как двери открыла женщина лет пятидесяти в брюках, блузке и черных лодочках. Наряд, когда она могла надеть что угодно, выбрала строгий, скорее всего, эта женщина занимает руководящую должность. На ее руках был идеальный маникюр, что доказывает то, что она редко делает какую-либо работу, но ее глаза засветились, когда она перевела взгляд на Майкла, затем на меня, а потом и на свою внучку. Это была мать мужчины, который являлся отцом моего лучшего произведения искусства — моей дочери.
 
— Входите, — сказала она через мгновение, приняв серьезный вид.
 
— Мама, — поцеловал Майкл ее в щеку.

— Миссис Вудс, — качнула я головой. 

— Дайте ее мне, — сказала женщина. 

— Мама, где отец и брат? — спросил Майкл, когда мы направлялись в гостиную. 

Я чувствовала на себе взгляд этой женщины, и мой ребенок сейчас был у нее на руках. У меня складывалось такое впечатление, что я попала в дом к англичанам. Тут все было слишком сдержанно, чисто и даже чуть вычурно. Жители этого дома определенно были педантами. На столе стоял поднос с чашками из фарфора, и эти странные бархатные шторы под старинку складывали впечатление, что я находилась в 70-х. Я посмотрела на Майкла, и он понял, о чем я думаю.