Джон Ходдер заблудился. Он понял это, когда вопреки обещаниям Джэффри Андера-старшего лес не кончился через три мили маленькой и узкой дорожкой, ведущей в Тэм-сити. «Чёртов ублюдок», - подумал Ходдер, - «да он кинул меня, козёл. Просто развёл как салагу. Отлично». Ещё вчера в камере тюрьмы Толл Оакс городка Рок-роада бывалый зэк и проворовавшийся крупье мелкого казино Джэффри Андер-старший, брызгая слюной, убеждал Ходдера в том, что побег из тюрьмы можно осуществить просто как доставку пиццы. «И чего тут думать, Дамби, - орал он (Ходдер ненавидел, когда коверкали его и без того неприглядную кличку), - «И чего тут думать-то, пройдёшь через задние ворота, пока дебил-охранник отвлечётся на шумную потасовку Пита и Джаспера (мировые парняги!), пересечёшь грёбаную деревку Портер-вилладж, потом через сраный лес, и там выберешься на небольшую тропинку, ведущую в Тэм. Всё просто, как мозги Мэрилин! Только иди всё время на запад, иначе можешь заблудиться и нечаянно накормить собой какого-нибудь сраного гризли. Отлично. Вот он и заблудился.
Ходдер стоял на пятачке диаметром не более двадцати ярдов, окружённом зарослями молодых дубов и сейквой, утопая по щиколотку во влажном мху и тупо оглядывался вокруг (уже в который раз) и вперёд, туда, где кусты переплетались так плотно, что были похожи на на кокон шелкопряда. Тропинкой здесь и не пахло. Больше идти было некуда. Четыре часа продирания сквозь агрессивно настроенный шиповник и более мелкий кустарник пошли ослу в задницу. «Грёбаный мамин трахальщик», - в который раз наградил он Джэффри нелицеприятным эпитетом. «Паршивый сукин сын».
Темнело. Ходдер стал прикидывать, стоит ли идти назад или всё-таки попробовать двигаться заданным курсом, авось мудак Джэффри и окажется прав. «Но что-то я в этом сомневаюсь. Скорее папа Римский трахнет Майкла Джэксона». Осторожно протягивая вперёд руки и спотыкаясь как слепой, он двинулся влево, обламывая мелкие сучья и ветки, отводя большие руками и кляня подлого Джэффри, полицию штата Мэн, так не вовремя накрывшую его с крупной партией героина и папу Римского вместе с долбанным Джэксоном. Пройдя так метров двести, он почувствовал, что лес становится реже, и к нему вновь вернулась слабая надежда когда-нибудь, лет эдак через триста, выбраться из этого поганого леса.
Вдруг он услышал тихое пение. Не поверив самому себе, Ходдер потряс головой и даже поковырял в ухе толстым пальцем, однако пение не только не прекратилось, но даже усилилось. «Боже, я сплю», - мысленно крикнул он, - «я нахожусь в трёхстах милях от цивилизации, мой организм окончательно истощён и обезвожен, и вот у меня начались глюки. Сейчас из кустов выскочит голый Мик Джаггер и споёт русскую «Катюшу». Но Мик Джаггер по каким-то непонятным причинам не появился, а Джон Ходдер вышел на маленькую опушку. От левого края бесконечно уходящего вдаль леса отделилось светлое пятно, материализовавшееся в женщину лет шестидесяти-шестидесяти пяти, одетую в тёмную бесформенную хламиду, подозрительно напоминающую монашескую рясу.
«Отче наш, да спаси и помилуй рабов Твоея. Аминь.» - тихонько допела женщина и выпрямилась, повернув к Ходдеру узкое, избитое морщинами лицо с глазами цвета переспелой вишни. Похоже, женщина испугалась, увидев незнакомца, и Ходдер решил успокоить её, прикинув, что если есть человек, есть и жильё, а если есть жильё, то морозить ночью жопу в лесу не очень-то целесообразно. И для проклёвывающегося артрита, и для самой жопы. Ходдер решил вспомнить «дотюремное» прошлое и представился заблудившимся грибником. Монахиня (а женщина действительно была монахиней) улыбнулась и ответила, что каждодневно в Тёмном лесу пропадает три-пять человек. Тот факт, что у Ходдера не было корзины либо другой тары под грибы, казалось, её не смутил.
- Матушка, - произнёс Ходдер, старательно подбирая слова, - не подскажете ли бедному страннику, как выбраться из этого леса? Жена уже заждалась, да и детишки, Бобби и Оливия, ждут папу с чем-нибудь вкусным.