Тёмный мёд

Тёмный мёд

Город вонял, и это ощущалось даже здесь, на крыше жилого дома, в тридцати метрах от его разлагающихся внутренностей. Город гнил изнутри, и гниль эта выплескивалась на улицы, словно гной из лопнувшего нарыва выплескивается внутрь организма, отравляя и убивая сущность, что его породила. Дождь вымывал эту смердящую гниль из артерий города каждую ночь, и каждое утро она возрождалась, сжирая раковой опухолью последние признаки жизни железобетонного трупа. Этот город был смертельно болен, настолько смертельно, что даже доктор сказал бы - проще умереть, чем выжить. У этого города была чума, съевшая изнутри разум всех обитателей и сделавшая их безумными, но психиатр  уже поставил диагноз и теперь готовит смертельную инъекцию. Хирург отказался от ампутации, и метастазы могут делать свое дело.

Этому городу нужен был герой, но жили в нем уроды и шлюхи, которые в качестве помощи могли предложить только отсосать.

И яд настолько глубоко проник этот больной организм, что уже стал частью его, и без него теперь невозможна сама жизнь. Вакцина бессильна  тогда, когда пациент уже умирает, лечить заразу нужно при первых симптомах, а сейчас...

Ветер трепал его плащ, и тот хлопал полами за спиной, словно черными крыльями машет ворон перед тем, как выклевать глаза своей жертве. Галстук, словно пытаясь удушить его, трепыхался на ветру и затягивал петлю все туже, перекрывая воздух и сдавливая горло. Потоки воды стекали по полам  шляпы, приносимые яростными порывами ветра, бились в  глаза, будто пытаясь выцарапать их , вырвать из черепа и сделать навсегда слепым того, кто еще в силах увидеть.

Ты всегда хотел этого, думал Винни, ты хотел сожрать этот город, а вместо этого он жрет тебя. Ты думал, что вспорешь ему живот и не запачкаешься в дерьме, но так бывает только в чертовых черно-белых фильмах, где размалеванные толстожопые суки лижутся с набриолиненными брюнетами. Там все покрыто лаком, отполировано и блестит показным слащавым сиянием, там суки всегда медленно танцуют, потом медленно сбрасывают шелковые платья, медленно имеют брюнетов и медленно уходят во тьму, а здесь... здесь тьма имеет тебя. Быстро и яростно, и прямо сейчас. И единственная сука, которая тебя ждет, сто тысяч лет не красилась, она прячется за твоей спиной и подмигивает пустой глазницей. Твоя вечная любовница, твоя верная жена, твой последний ангел. Улыбается беззубым ртом, кутается в белый балахон и машет косой.

- Косой! - крикнул Винни.

Силуэт, висящий на краю крыши, дернулся и еще сильнее вжался во тьму. Винни казалось, что он отчетливо видит скрюченные от боли и холода, белые, покрытые сморщившейся от воды кожей, пальцы, вцепившиеся в склизкий проржавевший поручень на краю здания. Словно видит этот растянувшийся в предсмертной гримасе рот и неестественно большие уши, торчащие из-под съехавшей набекрень шляпы.

- Не двигайся, и я помогу тебе, - громко, чтобы его было хорошо слышно, сказал Винни. - Твоя дерьмовая жизнь никому не нужна, однако не стоит так глупо расставаться с ней, парень. Твое чертово прошлое тянет тебя на дно, а я - твой спасательный жилет. Твой чертов ангел хранитель, который стоит тут, в этом воняющем городе, на этой гниющей крыше, в мокрых насквозь ботинках - только для того, чтобы спасти твою дерьмовую жизнь.

Висящий заскулил, или Винни так показалось. Они все скулят, когда под ногами пропасть, и этот - не исключение. Мерзкий сукин сын, болтающий ногами над бездной с железобетонными стенами.

- Ты опоздал, Винни, - донеслось до него из тьмы, - и ты не понимаешь. Когда в жизни все сладко, ты расслабляешься и живешь так, словно это будет всегда. Словно все вымазано медом, понимаешь? И ты жрешь его, впихиваешь в себя через силу, и пухнешь, Винни. А потом приходит час расплаты, и ты не помещаешься в дверь, в которую только что входил. Ты сожрал слишком много меда, Винни, и это - твоя проблема. Я тоже жрал когда-то, но я устал выламывать двери, и это - мой выбор. Вся жизнь была только моим выбором, так почему бы и смерти не быть им. Мы сейчас на этой крыше, вдвоем, только ты и я, и чертов дождь, и знаешь что? Я уже все решил, мне хватит меда, а вот ты, Винни... ты не сможешь прекратить жрать.

- Ты врешь, - глухо ответил Винни. - Я завязал с этим, давно, двадцать, тридцать, много лет назад.

- Нееет, - голос из тьмы дрожал, - с этим нельзя завязать, это с тобой навсегда. Иногда мне кажется, что даже после смерти придет кто-то и спросит, сколько меда ты съел. По куда в сладости твои руки, Винни. И на этот вопрос придется давать правдивые ответы. Тебе. Мне. Всем. Каждому. Мы прячемся, скрываемся, думаем, что уже стали незаметными, что нам все простили, но однажды с нас спросят. За все придется отвечать, и вот - мой ответ. Прощай, Винни.

Силуэт разжал руки и унесся в темноту, в пропитанный смрадом влажный ночной воздух, снизу донесся глухой стук, и Винни понял, что Косого больше нет. Как нет и ответов, которые так нужны были сегодня, сейчас, сию же минуту.

Слабое мерцание далеких тусклых фонарей было так похоже на звезды, на маленькие яркие точки в темноте, которые манят к себе и кажутся такими близкими. Но ты всегда знаешь, что звезды врут, что они бесконечно далеко, и что нужно разбиться в лепешку, чтобы до них добраться. Разбиться в лепешку, усмехнулся Винни, смахнул рукой капли воды с носа, и осторожно наступая на прогнившую черепицу, пошел назад.

Косой разбился, и где же теперь его звезды.

* * *

Война всегда забирает молодых, а смерть всегда выбирает лучших. Косой не был лучшим, и не был молодым, и он просто отдался ей, как шлюха отдается клиенту. Без борьбы, без слов любви, обыденно, словно делает это каждый день. Мы все, наверное, такие, думал Винни. Отдаемся всякому дерьму за то, что можем. За деньги, за секс, за любовь. За чувство собственной значимости и за моральное удовлетворение. И нас за это имеют, как шлюх, спокойно и рассудительно, без эмоций и соплей, без поцелуев и предварительных ласк. И, иногда, даже без смазки.