Ксюха опаздывала, как всегда. За чёрной гладью окон бушевала метель, и когда дверь кофейни наконец отворилась, подруга влетела внутрь в окружении роя мелких снежинок. Девушка-администратор не успела ещё поднять глаз и разомкнуть губ в стандартно-приветливом «Вас ожидают?», а Ксюха уже сбила с каблучков снег, отряхнула короткую шубку, прицельно обстреляла взглядом зал и высвободила из тончайшей кожаной перчатки острый указательный палец.
— Мне вон за тот столик, — сообщила Ксюха, пока сотрудница кафе сонно хлопала ресницами. А пока она тянулась за вторым меню, гостья уже пересекла небольшой зал по диагонали и с грохотом отодвинула тяжеленный дубовый стул. — Ну и погодка, да? Занесло меня, Ань, по самые уши. Полчаса лопатой размахивала и только колёса откопала, а всё равно потом на метро. Пробки — жуть.
Подруга жила стремительно, говорила быстро, принимала решения молниеносно. Мне всегда казалось, что её по ошибке поместили в иную реальность. В замедленное кино. Всё происходящее вокруг Ксюхи жило и двигалось по каким-то другим законам физики. Её скоростные ограничители были сорваны и утеряны ещё на первом году жизни, когда милый черноволосый ребёнок почувствовал, что ножки достаточно окрепли для того, чтобы бежать. Пока другие дети протирали живот и колени, ползая по паркету, она вскочила и понеслась вперёд. Упала, поднялась — и снова. С тех самых пор, как мне кажется, Ксюха не останавливалась ни на минуту. Тем более удивительным был тот факт, что она ничего не успевала и всюду опаздывала.
— Мне торт «Москва» и большой карамельный латте, — распорядилась она, даже не удостоив официантку взглядом.
Дело не в невежливости, Ксюхе уже сейчас было некогда. Её руки были заняты увесистой папкой, которую она неведомо как умудрилась втиснуть в небольшую сумочку, а теперь яростно тянула оттуда на свет божий. При виде до боли знакомой зелёной обложки у меня ёкнуло сердце, и я поспешно спрятала глаза, уставившись в стакан с мандариновым коктейлем. Между кусочками льда плавали промокшие листья мелиссы и оранжевая мякоть.
— Как ты догадываешься, — сказала Ксюха, дёргая молнию, — я прочитала.
— И-и... как оно? — промямлила я, гоняя льдинки трубочкой и не в силах поднять глаза.
Она прочитала мою книгу, мою первую книгу, мой измученный растрёпанный черновик из двухсот семидесяти четырёх листов, подшитых в папку, принявшую к моменту завершения книги вполне винтажный вид. Я не знала, как мне реагировать. Оставляя на её диване рукопись, я втайне надеялась на то, что подруга моментально ознакомится с первыми тремя страницами и в течение следующих пяти минут вынесет мне короткий, как выстрел, вердикт. Но прошла неделя, две, минул месяц — ответа не было.
Должно быть, папка завалилась за диван, решила я и успокоилась ещё на месяц. За Ксюхиным диваном жила чёрная дыра, в которой уже не раз пропадали пульты от телевизоров, многочисленные носки её очередного мужа (исключительно по одному носку каждого вида), мои очки и с десяток-другой игрушек её лысого инопланетного кота.
Ксюха плюхнула моё творение на столик и многозначительно сложила руки под подбородком. «Я пропала», — пронеслось в моей голове. Глаза Ксюхи прокололи меня, как два острых голубых скальпеля, и я поёжилась.
— Да нормально всё, здорово, класс, — она протянула руку и потрепала меня по плечу.
Всё её существо излучало какое-то «но», которое вот уже сейчас накладывалось на тетиву и было готово ударить мне в сердце и разбить его в мельчайшие кусочки.
Она смутилась, отвела взгляд, как всегда поступала перед тем, как резануть очередную правду-матку. Её лаковые тёмные кудри невероятно блестели в жёлтом свете низких светильников. Она вся была безупречной, лаковой, не за что зацепиться взгляду. Прекрасные волосы, светлая тонкая кожа, огромные серо-голубые глаза в идеальном макияже. Картинка, картинка, покрытая стеклом. Ксению окружал невидимый и непроницаемый стеклянный колпак, блестящий и отполированный, благодаря которому всё ненужное и неблагожелательное соскальзывало прочь ещё на подлёте. Конечно, ей завидовали. Считали её расчётливой, холодной девицей. Стеснялись. Боялись. Она делала карьеру и перебирала мужчин по своему желанию. Рядом с ней изменялось не только течение времени, но и краски окружающего мира. Всё становилось бесцветным, поблекшим, как старая фотография.
— Ань, — серьёзно сказала она. — Мне правда понравилось. Королевство вроде как сказочное, а на деле вовсе и не сказочное, а суровое, волшебство всё это с Принцессой, алхимия, люди с птичьими крыльями, но Убийца... Ты знаешь, как будто всё хорошо, если бы не он! Почему главный герой — убийца? Какого чёрта Убийцу вообще делать героем? Он ведь злодей, а злодей не может занимать место, предназначенное в сказке герою! Но больше всего беспокоит, конечно же, то, что ты упоминала, будто он — твоё отражение. Что-то о прототипах или как там у вас говорится? Ума не приложу, как внутри тебя мог зародиться подобный бесчувственный монстр. Он — это ты? Да ни за что не поверю! Требую объяснений!
Принесли мой десерт — горячие вафли с мороженым. Дымящийся кофе. Мне нужно было отвечать, но очень хотелось насладиться десертом. Нельзя было одновременно говорить об этом и наслаждаться. Тягучая карамель прилипла к миниатюрной ложечке, и я наматывала её до тех пор, пока не уловила рядом с моим плечом знакомое присутствие. Незримая тень встала между мной и зеркально-чёрным окном, мы соприкоснулись с ней душами — никто не заметил. Стало вдруг спокойно, тепло, сладко. Украшение из жжёного сахара кольнуло язык знакомой с детства горечью. Он, тень, поморщился, так как сладкого не любил.