Тени города. Часть вторая

Глава 3: Мрачный Жнец

         Смерть приходит к каждому, и лишь глупцы встречают ее с распростертыми объятиями.

         Именно такие мысли посещали молодого священника из Германии по имени Вольфганг Зельвейзер. Несмотря на то, что католики должны верить в жизнь после смерти, лучшую жизнь, чем на Земле, Вольфганг почему-то совсем не хотел умирать, боясь даже самой мысли о смерти. Он каждый день неистового молил Бога дать ему сил, чтобы бороться с этим страхом, но ответа не получал.

         После обучения в семинарии, он совсем не представлял, что делать дальше. Оставаться дьяконом ему не хотелось, он стремился к чему-то большему, быть на высоте, главенствовать, чтобы с его мнением считались, а советы воспринимались как побуждение к действию. Да, мысли для служителя католической церкви несколько грешные, но Вольфганг всячески отказывался верить, что другие не имеют похожих желаний.

         Он очень долго учился, чтобы знать всю подноготную церкви и вообще религии, и потому мышление его отличалось от остальных: он был пастором, пастухом, а остальные всего лишь паства, стадо овец. Подобное отношение можно было бы считать безнравственным, если бы оно не было прописано в Священном писании.

         Будучи немцем, Вольфганг стремился к постоянному идеализму, он хотел стать выше, лучше, излучать уверенность и надеяться, что на него будут равняться, и очень не любил, когда подобное происходило с другими. В Германии основной религией был католицизм, хотя хватало и протестантов, которых Вольфганг не переносил на дух. «Ленивые христиане», — называл он их пренебрежительно. Особенно он ненавидел баптистов, с этими их плясками и пениями. Цирк.

          В Германии протестантов было примерно столько же, сколько и католиков, а вот в США наблюдался явный перевес в сторону «циркачей». Различных церквей у них было столько, что становилось сомнительно, действительно ли они преданы религии или просто пытаются перещеголять друг друга в более идиотском названии церкви. Все они больше походили на секты.

         И самое ужасное из всего этого — это считалось нормой.

         А тут еще неожиданно узаконили бордели с продажными девками. Религиозный мир ответил незамедлительно, что заставило священника ликовать: еще не все потеряно. Но радоваться слишком рано — плохая примета. Высказавшись категорически против, католики и представители других конфессий, побузили еще пару месяцев и, не найдя особой поддержки, смерились с фактом развращения общества.

         Как только Вольфганга рукоположили в сан пресвитера, он тут же рванул в утопающую в ереси Америку. Но поехал он туда не только потому, что хотел наставить всех на путь истинный, но и по более эгоистичным мотивам. Если где-то очень много протестантов, а он будет их вовсю поносить, — его точно заметят. Оставаться простым священником надолго он не собирался, надеясь в скором времени получить сан епископа, вот тогда его точно признают все, а там... Слишком мало среди римских пап было немцев, а вот итальяшек целый ворох, каждый третий, и это не считая римлян.

         Вольфгангу понадобилось около месяца, чтобы его невзлюбили все, кто о нем слышал. Ярый противник протестантства, он то и дело обзывал их еретиками, атеистами, противниками Христа и Бога, сектантами и ально сатанистами. Даже американские католики, поначалу довольно тепло его принявшие, начали неодобрительно на него поглядывать, прося уняться. «Уняться? — гневно отвечал он. — Да если все так оставить, лет через десять все люди будут лишь носить крестик на шее раз в неделю, и считать, что этого достаточно, чтобы тебя считали истинным верующим. Я не для этого проучился полжизни!»

         Но его не слушали. Конечно, у него были и немногочисленные сторонники, но с каждым его выступлением их становилось все меньше. Мечты о сане архиерея рассыпались на глазах, не говоря уже про архиепископа. Слово «консерватизм» стало оскорбительным, а традиционные доктрины превратились в свод пожеланий, которые соблюдать не обязательно, а если очень хочется, можно вообще создать новую церковь с любыми правилами, какими захочешь. И это тоже все считали нормальным и богоугодным.

         В тот день Вольфганг Зельвейзер молился в своей аскетически обставленной келье при соборе. Молился неистово, стоя коленями на жестком полу и сжимая ладони так, что побелели костяшки пальцев рук. Он читал молитвы на немецком и английском, на латыни и греческом, в надежде, что Бог его услышит и подаст знак, укажет дальнейший путь. Он считал себя единственным верным, а раз так, Господь просто обязан откликнуться на его молитвы, либо сейчас, либо никогда.

         Сначала почувствовался легкий толчок, словно кто-то грохнул дверью, и вибрации прошли по полу. Вольфганг не обратил на это внимания: молитву ничто не должно прерывать, особенно если она читается в келье. Однако вторая тряска оказалась чуть значительней, и священник все же был вынужден прервать свое моление.

         Он прислушался. В соборе кто-то бегал и что-то кричал. Вольфганг, подобрав полы сутаны, вышел наружу.

         — Что случилось? — спросил он у пробегающего мимо клирика.

         — Отец Зельвейзер! Землетрясение! Все бегут в бункер под собором, поторопитесь! — и он убежал, даже не дождавшись ответа.

         Землетрясение? В Нью-Йорке? И это в час молитвы о знаке свыше? Вольфганга переполняли эмоции. Если Бог услышал его молитвы, то это и есть тот самый знак, иначе быть не может.