Тени Витрувии

Глава 5 - Алый Ковыль

Ему ты песен наших спой, -

Когда ж на песнь не отзовется,

Свяжи в пучок емшан степной

И дай ему - и он вернется.

А. Майков, «Емшан»

Степной ковыль по весне пахнет сладкой горечью. Пройди через колышущиеся серебряные волны, разотри в ладони его, и тогда только узнаешь степь как следует.

Хоть пролетишь весь Дашт-и-Тургап из конца в самый конец, от холодного северного моря до Тринадцати городов на Великом пути пряностей, от Золотой реки Алтынсэ на западе до Звериной Стены на востоке, без этого запаха не узнаешь ни землю, ни людей, что на ней живут. Только ковыль и расскажет о бесчисленных табунах, что пасутся на этой продуваемой всеми ветрами равнине; о запахе горящего кизяка у вечерних костров между пестрых кибиток; о вкусе парного кобыльего молока поутру.

Для Джатая нет ничего роднее запаха ковыля. Он означает свободу, хотя бы на время. А что ценней свободы для рожденного не в ту эпоху?

Лошадь бежит легко, хорошо. Ложится под копыта степная трава; разлетаются в стороны саранча и кузнечики, расползаются змеи, бежит прочь редкая дневная дичь. Всякая тварь знает, когда нужно убраться с дороги идущего рысью шаардэна Крылатых Тулпаров.

Инэ едет рядом с Джатаем; тонкая, словно струна и вся устремленная вперед. Длинные черные волосы заплетены в тугую косу, которая не мешает в бою и при езде, и покрыты сверху белым платком. Свободное зеленое одеяние скрывает всю фигуру. Джатай бросает на нее косые взгляды изредка, но она даже не оборачивается. У этой девушки время строго делится: есть час для охоты, есть час для битвы, а есть час для любви.

И теперь - время охоты.

Инэ и Джатай ведут шаардэн напрямик через степь. Копыта поднимают облака пыли, но они и не скрываются. Это их земля, и нарушитель пусть знает, что его настигнет суровая кара, сунься он сюда без спроса.

В пронзительной синеве безоблачного степного неба кричит беркут. Джатай заслоняется от солнца ладонью, ищет его в вышине. Беркут Кань смотрит на степь с высоты; он - глаза шаардэна. Джатай видит все, что видит Кань - такой у его архетипа, «Беркутчи», особый навык. Потому они с Инэ и едут впереди всех, оторвавшись на двести лошадиных корпусов.

Джатай выдыхает, прикрывает глаза и концентрируется. Затем распахивает их и голова тут же идет кругом; он смотрит на степь с высоты полета беркута. В птичьем зрении все иначе. От края до края неба расстилается великое море ковыля, переливающегося, словно морские волны. Тут и там на этот холст скупой рукой Ильфиды рассыпаны водопои, ручьи и речушки, шуршащие в камышах и в них же исчезающие, стоит только пригреть солнцу. Стада сайгаков и джейранов, табуны диких лошадей и стаи голодных волков, одиноких корсаков и стайки грызунов - все видит беркут со своей высоты.

Все как настоящее.

Все и есть настоящее.

Группа двуногих вокруг легких деревянных повозок под лениво хлопающим на ветру флагом привлекает внимание не сразу. У беркута в голове свои мысли; заставить его думать, как человека, нельзя. Двуногих он за добычу не считает, если только хозяин не прикажет прямо выклевать кому-то глаза или вырвать горло острыми когтями. Кань снова кричит, подтверждая, что нашел искомое, и закрывает глаза.

Открывает их уже Джатай.

- Что-то видишь? - Инэ говорит отрывисто, экономит дыхание; пыль в степи беспощадна. - Кань беспокоится.

- Вижу, - так же коротко отвечает Джатай, придерживая коня. - Мы их нашли. Передай Самрану.

Девушка разворачивает коня и пуще летящей стрелы мчится обратно, сообщить их баадуру добрую весть. Этих нарушителей Тулпары выслеживают уже некоторое время, и теперь, наконец, след привел их в нужное место на самой южной границе улуса Самрана. Почему-то было так важно найти именно этот караван; баадур даже лично поехал со своими нукерами, а не послал Джатая разбираться самостоятельно.

Беркутчи придерживает коня, позволяя остальным нагнать передовых.

- Шайтаново семя, ну и горазды же они бегать, - Самран в своем богатом наборном доспехе, убранном золотом и камнями, подъезжает справа. - И как только ухитряются со своими телегами и скарбом?

- Скарба у них немного, зато есть флаг, - отвечает Джатай, глядя в сторону горизонта. - Много ли контрабандистов ходят под своими знаменами по степи, баадур?

- Вот и спросим у них, когда догоним, - ладонь Самрана рубит воздух, отсекая всякие возражения и домыслы. - Эй, джигиты! Алга!

Джатай отмечает для себя нежелание командира отвечать, но делать нечего - он ведет остальных туда, где беркут увидел повозки под флагом. По прямой, полетом стрелы, это едва ли четверть часа. Кони идут хорошо, резво, никто не спотыкается и не отстает.

Караван ушел в распадок между двумя пологих ковыльных холмов. Они сами себя загнали в ловушку. Но и Тулпарам приходится поторапливаться; еще немного, какая-то лига, и нарушители скроются за межевой чертой Кхайвы, одного из Тринадцати городов. С шакан-теаргеттами у Самрана перемирие и торговый договор. Никак нельзя его нарушать кровопролитием, по крайней мере, пока баадур так не прикажет.