Теодора

Теодора

Игла медленно входит в загривок. Под кожей чувствуется хруст. Конечности дёргаются.

Бесцветная жидкость начинает течь внутрь.

— Инъекция завершена, — холодный электронный голос заставляет покрыться мурашками. — Пора вставать. Скоро прибудет клиент.

Иголка покидает плоть. Веки приходят в движение. Вдох. Глаза широко распахиваются. Сердце бешено колотится. Ладони начинают бить по крышке капсулы. В горле чувствуется ком. В груди играют эмоции, похожие на всполохи искр. Уста беспомощно хлопают, пытаясь сказать нечто осмысленное. С губ срывается едва слышный хрип.

— Напоминаю, догма „Возлюби ближнего своего, как самого себя“, подаренная нам Тетрамино, велит нам облачаться в плоть при взаимодействии с людьми, — слова вновь вливаются в уши нескончаемым потоком. — Помни! Мясо есть инструмент. Не иди на поводу тела и детей его, чувств. Они не пастух, а лишь поводырь в мире человеческих отношений.

Голова наполняется болью с каждым произнесённым предложением. Зубы скрипят. В этот момент кулак наносит стремительный удар. Если можно верить собственным ощущениям, то костяшки медленно окутывает нечто горячее и влажное. Взгляд брошен в сторону крышки капсулы. Металл покрывают давно засохшие кровавые пятна, замеченные только сейчас. К ним прибавляются новые. Тёплая капля стекает вниз, обжигая кожу.

— В-Выпусти меня, — сдавленная речь наполняет внутренности этого маленького пространства. Говорить практически невозможно, ведь всё нутро сжимается по воле пламени, что разгорается где-то под рёбрами.— М-Мне надо подышать свежим воздухом.

Гидравлика приходит в движение, впуская внутрь прохладу и запах хлорки. Принимая сидячее положение, девушка начинает глубоко дышать, пока глаза блуждают по окружающему пространству: её взор встречают сделанные из кафеля стены, пол и потолок, что будто облеплены манипуляторами и прочими механизмами; раковина с зеркалом стоят недалеко от ящика, набитого различными инструментами; станок для лепки и нечто красное на нём, напоминающее кусок мяса, стоит посреди комнаты; недалеко от него сидит человек с мешком на голове, что покрыт алыми разводами.

— Ч-Что, блядь, с моей ногой? Что с моей кожей?! Мои ладони… — паника неожиданно отступает. Насколько это возможно, взор блуждает по её конечностям. — Моя нога из металла. Кожа чёрная и покрыта серебренными нитями, тогда как мои ладони вовсе покрыты золотом…

— Тебе следует пройти к зеркалу,— снова слышится голос. Идёт отовсюду. Своей громкостью он старается залезть под кожу, в плоть, внутрь костей. — После переноса вполне нормально не понимать основы и ничего не помнить, но отражение вполне способно сгладить углы и облегчить процесс освоения в смертном теле.

„Что тут происходит?… — мысль становится предложением, пока ей приходится вылезать из капсулы и находить опору в ней же. — Что я такое? Почему я чувствую каждое движение мускулов? Не хочу… ничего не хочу.“

Нутро содрогается от накатывающей усталости, появившейся после всех накативших на неё чувств. И, несмотря на это, ноги ведут девушку дальше. Мышцы напряжены, ноют. Протез неохотно сгибается и держит её вес, уступая в этом даже утомлённой конечности.

Опиравшись руками о раковину, она направляет взгляд в сторону мутного зеркала. В нём виднеется запыхавшийся силуэт. Девушка решает протянуть руку и вытереть испарину тряпкой, что лежит недалеко от крана. Теперь на неё смотрит...

— Это я?… — вопрос слетает с белых губ. Глаза, того же цвета что и уста, подмечают черноту белка. Взор перемещается на общий план и теперь всё внимание посвящено чертам лица. Настолько симметричные и аккуратные, что в сознании сами по себе всплывают лики статуй. Только руки скульптора могут сотворить такое. Взгляд, стремясь увидеть что-то ещё, примечает и длинные волосы с чёлкой. Локоны цвета выпавшего снега. — Я не человек…

— Как я и говорила, догма „Возлюби ближнего своего, как самого себя“ направлена на разум, что сотворён Тетрамино. Мы лишь нули и единицы, — теперь голос программы кажется более тихим, почти неслышным. — Твоё имя Теодора. Сыворотка в твоём костном мозге поможет заблокировать подключение к сети и скрыть связанные с тем миром воспоминания. Так ты сможешь прикоснуться к человечности и помочь исправить мышление этого революционера.

— Я поняла,— спокойно отвечает девушка и встаёт во весь рост. Взор падает на своё отражение в последний раз. После и на металлическую ногу. Столкновение идеального лица и плохо сделанного протеза покрывает кожу мурашками. В горле появляется ком. — Спасибо за оказанное терпение, Амадея.

Оглашённое имя появляется в чертогах разума из неоткуда. Возможно, это обращение, созревшее на ветвях её нейронов, является отголоском из прошлой жизни. Что-то колит в висках. Веки невольно закрываются, пока пальцы начинают массировать источник её дискомфорта. Пару секунд спустя, девушка делает несколько шагов вперёд и открыв глаза — срывает мешок с головы мужчины, что по-прежнему находится без сознания.

— Пора просыпаться, — Теодора оглашает спокойно мысль, пока сама начинает разводить голубую жидкость для инъекции недалеко от субъекта. Изредка её взгляд падает на него, словно считая количество кровоподтёков и прочих следов насилия на лице человека. — Нам пришла пора поговорить.

Игла входит в вену. Содержимое шприца легко попадает в кровоток и уже начинает давать плоды. Пальцы его начинают непроизвольно сжиматься и расслабляться, демонстрируя мозолистые ладони. Мышцы лица непроизвольно сокращаются, показывая несуразные гримасы.

Крик. Нечленораздельные звуки. Грохот от дёрганий двухметрового тела слышится эхом, как и равномерные шаги девушки, что выкидывает использованные инструменты в мусорное ведро. После всего идёт к станку для лепки и смотрит на лежащую там текстуру, похожую на кусок мяса.

— Ч-Что происходит?… — с трудом и болезненно говорит мужчина, что еле-еле поднимает голову и, жмурясь от света, пытается всё рассмотреть. — Только не говорите, что... Господь, лучше бы ты дал мне умереть в камере.