Теория газового света

2018-й. глава 27

Семьдесят процентов убийств совершается на почве сексуального насилия.

Пятьдесят процентов похищений – людьми, с кем жертва была знакома.

Очень бессмысленная и жестокая статистика…

Кристина чувствовала, что находится в темноте.

А где-то в стороне, отдельно от нее сидела тупая, ноющая боль. Она была везде, а в особенности – ритмично пульсировала в затылке, и Кристина знала: стоит только открыть глаза, как они воссоединятся вновь, и тогда уже нельзя будет даже скосить взгляд в сторону, не чувствуя остро подкатывающий к горлу комок.

Но открыть глаза пришлось. В лицо мерзко дохнуло сыростью и плесенью. По ногам сквозило, и странная, сковывающая тяжесть ощущалась во всем теле. Какая-то онемелость.

…Темная голая комната с близко подступающими бетонными стенами, сплошь расписанными вытертыми граффити и непонятными символами. Начало витиеватых строк терялось под потолком, куда не доставал скудный свет керосинки, что стояла тут же, на полу, рядом с грязным пружинным матрасом, на котором сидела Кристина. Девушка попробовала пошевелиться, но поняла, что запястья и лодыжки крепко стянуты несколькими слоями веревки…

«Есть вещи, что намного страшнее смерти. Настолько, что будешь молить о ней, если узнаешь…»

Мама не знала. Иначе не могла бы рассказать. Но она догадывалась об этом. Иначе откуда были эти слова?..

Но почему все самое ужасное происходит чаще всего именно с теми, кто больше всего уверен в своей безопасности? Или у Вселенной есть собственные механизмы, чтобы расправляться с излишней самоуверенностью?..

Он сидел напротив нее – черный человек из ее детских воспоминаний и страшных снов. Ссутуленный, подобрав по-турецки ноги, и что-то неразборчиво бормотал себе под нос, нараспев, чуть покачиваясь.

Молитву?..

Поношенный серый джемпер болтался на его острых, напряженно сведенных плечах, как на угловато выпирающих «плечиках» для одежды, свободные джинсы не скрывали выпирающих коленок, и в полумраке, расчертившем лицо на косые резкие ломти света и тени, он казался похожим на большую потрепанную птицу в гнезде.

Сердцебиение спустилось куда-то в низ живота, и за желудком стало пронзительно холодно.

Заметив движение, человек поднял голову, мрачно заглянул Кристине в глаза, но тут же отвернулся, словно наткнулся на невидимую стену.

– Не бойся, – произнес Кирилл Лоуренс. Совсем обыкновенными голосом. Не было того плача, похожего на скрип, давящего изнутри грудь, клочками всхлипов вырывающегося наружу. Не было тьмы, черной бьющейся тряпкой на полу тела птицы, огненных всполохов адского огня, который Тимофей назвал душой уродливой Тени.

Был просто человек, сидящий рядом.

– Я тебя умоляю… Пожалуйста, не бойся, не мучай меня страхом…

Он потянулся к Кристине, словно намеревался смахнуть со щеки девушки застывшую слезу или просто нежно погладить. Кристина заметила, что пальцы у него длинные и тонкие, как у скрипача, но ногти неровные, грубо обкусанные.

На внутренней стороне запястья, над переплетающимися голубоватыми нитями вен показалась странная татуировка: кривоватый треугольник с идущими от вершин к центру линиями. Тот самый знак, что она видела в статье про секту, когда читала о потомках ангелов в интернете таких долгих два дня назад.

«Что наша жизнь? – триединство материи, энергии и информации. И что каждый из нас по своей сути? – точка пересечения этих трех течений…» – вспомнились слова Тимофея.

Движение отдавалось в груди, покалыванием распространяясь по коже, нагреваясь, выжигая, чешуйчатым зудом локализуясь где-то в самой глубине, точно маленький полыхающий лепесток пламени, расцветающий под сердцем. Само по себе, точно простое прикосновение способно вызывать боль.

– Не смейте меня… трогать!.. – Кристина дернулась, резко замахнувшись руками снизу вверх, неловко, неуклюже. И зажмурилась, ожидая ответного удара. Сейчас полыхнет остро и огненно, припечатает затылком в стену, вытряхивая искры из глаз. Чтобы заволокло сознание туманом, снова погрузило во тьму.

В голове пульсировало.

Но ничего не происходило. Кирилл отпрянул. Отклонился, а повисшая рука все так же висела в воздухе. Но смотрел он теперь не на нее. Его пристальный взгляд был устремлен куда-то вниз, на Кристинину шею. Девушка перестала дышать.

– Алина…

Сорвавшееся с губ имя шелохнуло пряди волос, упавшие ей на лицо.

Он вздрогнул, накрыл ладонью нежную ямку там, где сводились вместе ключицы девушки, сжал серебряный кружок медальона с полумесяцем и сверкающим камушком в центре. Кристина не сопротивлялось. Что-то закипало у нее внутри. Сдавливало, как распирающий крик, как осколок, вспарывающий гортань.

– Оставьте же ее наконец в покое... Моя мама… – голос дрожал, и слова вырывались будто сквозь плотно стиснутые зубы, прерывно, с невнятными, оборванными как бахромой слогами. – …умерла. Эта история кончилась… оставьте… ее… в покое…