Теория Струн, или Песни Народов Мира

Когда рыба покрывается перьями (Native blues)

Алексей зашел под навес торгового лотка и достал из внутреннего кармана карту города. Лоточник тут же схватил с прилавка крупного, в две ладони шириной, краба, помахал коралловой клешней перед потенциальным покупателем, но увидев обветренное лицо и запущенную рыжую бороду, переключился на клиента в голубом дождевике. Старик уже с четверть часа копошился в ящике с устрицами, придирчиво осматривая каждую раковину, прежде чем отложить приглянувшуюся в пакет. Лоточник понимал, что выторга сегодня уже не будет, но он терпеть не мог безделья. Всучить полунищему старику лишнюю раковину представлялось не такой уж безнадежной затеей, по сравнению с попыткой продать хоть что-нибудь просоленному с ног до головы моряку.

Алексей повернулся спиной к морским деликатесам, и развернул карту так, чтобы на нее не падали капли с навеса.

Весь день в воздухе стояла плотная морось, а ближе к вечеру закапало основательно. Солнце утонуло в мутном небе еще до заката, фонари включались гораздо позже, и единственный свет, который позволял разглядеть мелкий шрифт на тонких линиях улиц и авеню, давали тусклые лампы рыночных лотков.

Сидорчук рассказывал, что из шести раз, когда он сходил на берег в Сиэтле, только однажды его заносили на судно сухим. Он был матёрым драконом, и как бы не напивался, всегда доходил до трапа на своих двух. Однако в каюту его вносили четверо матросов – на дежурных носилках, торжественно и аккуратно, как раненного в бою генерала. Во время рейса Сидорчук соблюдал полную трезвость, но в промежутках шалил без оглядки.

Дождь усиливался. Ветер дул порывисто, вест-норд-вест. Несколько крупных капель с навеса упали на район Кенвуд. Тонкая бумага сразу же пошла морщинами. Алексей сложил карту вдвое, слил воду, и обратился к лоточнику на английском.

– Мистер! Можете вы мне сказать, как пройти к бару “Китовый ус”? – он говорил с сильным акцентом, слегка запинаясь.

Продавец морепродуктов, не задумываясь, махнул рукой в сторону порта. Он как раз пересчитывал деньги, полученные за полфунта моллюсков.

– Aga, hrena lysogo ty mne podskazal! – пробормотал Алексей, и отвесил щелбан ни в чем не повинному крабу. Вареный панцирь сухо щелкнул.

– Вы ищите “Китовый ус”? – спросил вдруг голубой дождевик.

– Что?

Голос смутил Алексея  – низкий и хриплый, но в то же время смягченный, будто сердцевина старого заржавленного замка проворачивается под натиском промасленного ключа. Как хруст сухаря, опущенного в чай на пару секунд. Выговор неспешный, но какой-то неожиданно бодрый как для пожилого человека. Алексей вспомнил бирманского рыбака, который был их гидом по джунглям в 88-м году, во время злополучного малярийного рейса.

Человек в дождевике повернулся. В левой руке, на уровне груди – пакет с только что купленными моллюсками. Крупные желтые ногти, застарелая грязь в растрескавшихся пальцах. Полноватые бедра, небольшое пузцо, короткие ноги, широкие стоптанные ботинки. И вместе с тем какая-то внушающая уважение медвежья сутулость. Лицо скрыто тенью, и только мелкие капли поблескивают на широком приплюснутом носу, стекают по темным завиткам волос. Типичный бродяга, или еще не совсем опустившийся городской алкоголик, то есть бич.

– Вы спрашивали “Китовый ус”? Бар?

– Да. Покажите, где он?

– Нет, не совсем.

Старик отбросил капюшон дождевика. Пахну́ло легким перегаром и немытым телом. Под синим целлофаном просматривался темно-серый клетчатый плащ.

– Не совсем? Как это?

– Мистер, купите гитару, – сказал старик, заглядывая Алексею в глаза.

Лоточник у прилавка мстительно рассмеялся.

– Что?

– Хорошая гитара. Не пожалеете.

Старик скосил глаза вниз. Алексей проследил его взгляд и увидел гитарный кейс. С гладкой кожаной поверхности стекали дождевые капли.

– Устойчиво к влаге, – пояснил старик. – Кейс в подарок.

– Мне не нужна гитара. Мне нужен “Китовый ус”, – Алексей сделал полшага вперед, и наклонился, чтобы рассмотреть лицо собеседника.

Мятая кожа, красновато-чумазого оттенка, как у кочегаров допотопных волжских теплоходов. Нижняя губа выпячена почти горизонтально, удивительно белые зубы. Несколько горизонтальных морщин на лбу и переносице.  Хитрый прищур, присущий всем рыночным пьяницам, от Нанкина до Привоза. Черные глаза – не поймешь, то ли веселые, то ли грустные. На вид около пятидесяти, хотя чернота волос и узкоглазость могут обмануть на добрый десяток лет в обе стороны. Похож на азиата, но регион определить крайне сложно. Алексей пробежался по странам, которые посетил за пятнадцать лет.

– Мне не нужна гитара.

– Качественная вещь. Недорого.

Алексей помолчал, соображая, мог ли брак бразильца и филиппинки дать такой оттенок кожи.

– Возьми, комрад, – не унимался старик. – Выручи меня, порадуй себя.

– Иди, иди! Не нужно! Idi, brodyaga! – Алексей посмотрел на лоточника в поиске поддержки, но тот вел себя как свидетель семейной ссоры – перекладывал ножи и лопатки, ровнял товар, поправлял фартук.

– Не нужна мне гитара! У меня есть уже. Не нужно! Понимаешь? Vot je, chukcha! – беззлобно выпалил Алексей и запнулся. Действительно, пожилой бродяга очень напоминал жителя крайнего севера Евразии. Кого только не встретишь в Сиэтле.

– Купи, а?

– Ладно. Сколько стоит?

– Пятьдесят долларов.

– Пятнадцать?

– Пятьдесят.

Алексей ухмыльнулся.

– Новая в магазине дешевле. Она что у тебя из золота?

– Нет. Она из клена. Это работа мастера. Авторский инструмент.

– И где ты ее взял? Украл где-то?