Терапия

Терапия

Во вторник он ушел, навсегда ушел, можно сказать по-английски.  Я сразу поняла это, ведь даже вещи все  свои забрал тапочки и зубную щетку.  Ну что тут скажешь, оно ведь  с приходящим  все одно лучше, чем одной,   пусть так, пусть хоть приходящий, пусть по выходным и в праздники одна, но любила я его очень, просто безумно любила все те восемь лет  ожиданий и несбывшихся надежд.  Вернулся к жене, да и не уходил он, продолжая жить на два дома, его-то это  устраивало, а меня?

 Сбежал.  Просто сбежал от моих слез и припадков, скандалов, от моей так наскучившей ему склонности ко лжи, от моих громких, обычно заканчивающихся стуком чопорной соседки по батареям, имитаций. А я не находила себе места, все думала, все вспоминала до боли копаясь в нашем совместном казалось счастливом и совсем небезнадежном прошлом, терзая себя одним единственным вопросом, когда же прозвучал тот самый первый тревожный звоночек начавшегося охлаждения, что явился пророческим предвестьем предстоящему разрыву.

Наверное, не замечала, может, не хотела замечать, как трудна, стала эта постепенно  возникающая между нами холодная недоговоренность, что  порой стала мучить меня  хуже откровенной лжи, но страшней было другое, его умелая изворотливость. То, как он ловко уходил от моих прямых вопросов как нам быть дальше, никак не мог, набравшись смелости принять, самое главное  судьбоносное решение, которое так ждала, то, как он вдруг быстро научился так больно молчать. Разрушив этим  последнюю мою надежду на долгую счастливую жизнь.

Да, я тоже мечтала о  счастье, боясь пройти мимо или чего  хуже потерять его, но ведь счастье, почему то возможно лишь в прошлом, когда не задумываешься о нем, не задаешься этим главным вечным вопросом, а если вдруг задаешься и задумываешься, то значит, уже не счастлив. И все-таки оно коснулось меня своим крылом. Первые три наших года вместе, говорят, именно столько живет любовь,   но я  так не считаю.

Он говорил мне ненаглядная моя, я наглядеться на тебя не могу. А теперь, посмотрела в зеркало – страшно стало  кожа да кости о таких,  говорят и как такое нравится кому-то может, недоумевала я, а еще говорят мужчины не волки на кости не бросаются, выходит, бросаются.

И показалось мне в тот момент, будто и не жила я совсем, а лучшие годы они ведь там, за зеркалом. Ну а жить когда, а мне ведь уже извините тридцать с хвостиком, пусть с небольшим, но с хвостиком, ну да ладно.  И так страшно, стало, когда подумалось вдруг, что ведь и нет то нечего за душой.  Ни мужа,  ни семьи,  ни детей. Квартира и то старшей сестры. А пока он был рядом, не задумывалась, спокойно плыла по течению, не думая ни о чем.

 Спасала работа, хотя преподавание аэродинамики в авиационном институте уже давно не приносило морального удовлетворения. Вот и выходит, что и нет нечего кроме воспоминаний,  к которым теперь из-за мучительной  боли, не возможно было и прикоснуться. Осталась лишь боль и тоска по тому чего уже нельзя повторить и вернуть.

Так уж видно устроен, мой организм: остро переживая  внутреннее потрясение, потерю любимого, отношений и как следствие, испытывая  страх перед предстоящим одиночеством,  я тяжело заболела – внезапно и вся. 

Боль. Она была не проходящей неимоверно режущей лишь при одном воспоминании  обо всем, что так или иначе было связано с тем дивным временем, где мы еще были вместе, где были счастливы и любили. 

Казалось,  я ощущала её  сердцем и  она была такой режущей, такой невыносимой, обливала меня  таким колючим ознобом, что терпеть её уже не было никаких сил и мне казалось я вся превратилась в какой-то оголенный нерв, остро чувствуя уже физическую боль,  от которой  не  спасал алкоголь и не вносил должного расслабления канабис. И лишь ожидание, эта вера в облегчение, возможность счастья, спасало, поддерживало во мне жизнь, заставляя жить будущим.

Меня покинули силы: я валялась на диване с утра до ночи, потеряв сон,  покрываясь холодной испариной всякий раз, когда мне нужно было подняться и доползти до ванной, и став медленно угасать ясно понимала лишь - одно самой мне просто не справиться с этой болезнью.

Невропатолог поставил мне необычный диагноз, звучал он, по меньшей мере, странно: синдром хронической усталости. Диагноз кардиолога удивил меня еще больше, прежде всего своей необычностью: нервное сердце, такого я даже представить себе не могла.
   
Специалист-маммограф продемонстрировал снимок моих, таких привычных грудей, убедив  в нецелесообразности  каких либо пластических манипуляций с ними. Гинеколог заверил, что объективных причин для моих громких  имитаций оставленных в прошлом  нет и не было, но все- же настоятельно рекомендовал как можно скорее стать матерью.
 
Провалявшись дома несколько тягостных недель, всыпая в себя пригоршни белых шариков и не почувствовав  изменений к лучшему я решила потащиться к знакомому психоаналитику – старой и мудрой женщине.

Она лечила меня от самых разных болезней, а вернее, от разнообразных ощущений, которые всегда сводились к одному: разгулявшимся нервишкам, встряхивала меня, вздергивала, давая практические рекомендации, что часто являлось панацеей от беспокойно- нервных состояний, мигреней и прочих неприятных вещей на которые подчас не принято обращать должного внимания.   

В один из дней, преодолевая сердцебиение, слабость и дурноту, я поволоклась к ней.
Пока сидела в знакомой притемненной жалюзями комнате, устремляя лицо к приветливо кивающему вентилятору, пока мой старый доктор, похмыкивая, смотрела снимки и результаты анализов, я постепенно и ощутимо не то, что приходила в себя, я поверила, что приду.
   
Наконец мне было объяснено, что все – вздор, все – разгулявшиеся нервишки, не более.  Попить вот это и поклевать вот это… а главное –покой и отдых, никакой работы и нервных перегрузок.
 - Да что вы, в конце концов! –в сердцах сказала она. – Ведь именно в ваших руках главное лекарство,  вам нужно вылить всю эту боль, всю горечь и тогда вы вылечитесь.
-И все? – с недоумением спросила я.
-Именно в этом и есть терапия от вашей болезни, и только  в этом.
-Да у меня и подруг то таких нет, с кем можно было на эти темы, да и кто захочет слушать исповедь неудачницы?- парировала я
-Не захотят слушать? Не беда вы просто сядьте и выпишите всю горечь. Всю соль и отраву тех лет, сядьте и пишите, пишите каждый день понемногу, заставляя себя, пишите даже если нет настроения, вдохновения и прочей ерунды,  пусть на время это станет вашей работой  несколько часов каждый день писать, писать о том, что болит в душе, о том, что волнует.   
-Но как ?  Я даже не представляю себе, да и не моё это, не умею я.
-Не умеете писать,- поправляя  очки, рассмеялась она.
-Да не о том я, писала сочинения конечно, еще в школе,  да и куда мне ведь я не гуманитарий, вовсе, технарь если можно так выразиться.
-Да, кстати о работе, советую взять отпуск, хотите,  оформлю бюллетень.  И главное никаких перегрузок, -крикнула она мне в след.

Интересное средство, впервые слышала о такой терапии, но выбора у меня не было, нужно пробовать.  Стану ли я предавать нетленности эти  исполненные тоской воспоминания, к которым без боли невозможно было и прикоснуться?  Наверное.  Может быть, хоть тогда эта разрывающая сердце боль отступит и дышать и жить станет легче. 

Так началось мое спасительное бегство в аномальный мир утраченных иллюзий, наполненных горестью несбывшегося счастья.  Почему аномальный?  А разве не аномалия создавать не существующий мир на холсте красками или словами на бумаге, думаю, ответ на этот вопрос  не заставит себя долго ждать.

Определенно аномалия и разбираться в ней должен психиатр, а не жалкий критикан.  А  само создание этого мира разве удел нормальных людей? Так считала я еще совсем недавно,  а теперь, собравшись с силами и открыв свой видавший виды  лоптоп  испытала неимоверный страх перед пустынной белизной, появившегося на экране чистого листа мучаясь одним единственным непостижимым в своей неразрешенности  вопросом с чего начать, что писать и как писать?

Ведь  этот лист должен был стать началом моей новой жизни,  моих историй, что в муках должны были родиться из  накопленного душевного опыта. И как же трудно мне было в этой начинающейся второй жизни определить  то главное, выношенное, нужное. А может то, что знаю и чувствую, что накопилось во мне и рвется на этот белый лист кроме меня  никому не нужно и неинтересно?

Писать для себя и о своем, так я решила.  Но о чем, же еще было  писать как не о пережитом, то, что еще недавно болело, волновало, томило, являясь  причиной моего недуга. Ведь, как известно, нет человека без истории, и у каждого она своя скрытая, личная. Так или иначе, занятие моё теперь напоминало тяжелейшую работу землекопа в выжженной степи. День за днем он фанатично вгрызается в породу, чтобы добраться до глубиной воды, отведав её вкус, и в тот момент мне вдруг, почему то захотелось отдать эти открытые колодцы людям, чтобы они пили из них утоляя острую возникающую жажду. Хотя мое новое занятие мне больше напоминало труд скульптора, с неистовым самозабвением записывала я поток своих мыслей, больше походивший в то время на сумбур, а уже потом подобно мастеру отсекала все лишнее, мучительно думая над каждым словом, безмерно радуясь первым успехам, желая как можно быстрее получить результат.

С этим желанием я работала над своим самым первым опусом, поразительно усидчиво и неутомимо, искренне радуясь каждому, подобранному слову, а с каким нетерпением ждала я того счастливого облегчения сразу после поставленной в конце последней точки, только в моем случае это было многоточие. 

Однако особой радости закончив работу я не ощутила, чувствовались лишь  усталость и опустошение – та сиротливая пустота, какая бывает в квартире, когда вывезена вся мебель, наверное, потому, что не все удалось как хотелось, многое неуловимо ускользнуло, не поддалось, не совсем так выразилось словами как задумывалось, наверное так и должно быть эта тягостная неудовлетворенность собой непременно подводила к новому замыслу, в котором обязательно хотелось учесть все.

И, наверное поэтому  почти сразу возникли какие-то смутные ощущения будущего рассказа, моей невымышленной истории, которую так долго носила в себе. Эти ощущения мучили меня, не покидая, будучи не уловимыми до отчаяния порой  мучили до бессонницы, только теперь это было другое, другая бессонница, если можно так сказать, и я явственно ощутила, как еще недавно докучавшие мне страдания вдруг отошли на второй план, будучи вытесненными из моего сознания уже новыми идеями, сюжетами, образами.

Чувствовала, как от строчки к строчке от абзаца к абзацу возвращалась ко мне былая, еще не так давно казалось утраченная навсегда легкость,  и уже без боли я могла легко касаться былых воспоминаний о том времени, где мы были вместе и были счастливы.

И теперь  я остро ощущала, что дотронулась, до чего-то сокровенного, не постижимого ранее, прикоснулась к какому-то еще доселе не изведанному тайному миру, приблизилась к непостижимому, боясь и одновременно радуясь этому томительному ожиданию  новых образов, слов, характеров, новой композиции и теперь это стало тайной сокрытой в глубинах моей души, моей личной так бережно хранимой тайной,   обыкновенными печатными знаками я  создавала мир, который был для меня теперь  реальнее реального.

И приговоренная этой сокровенной тайной, этой сладкой каторгой, прикованная  к столу острым желанием скорейшего выздоровления, я отправилась в вечную охоту за неуловимым неподдающимся словом, испытывая невероятно тяжелое напряжение душевных и физических сил, понимая лишь одно, что ценой своих усилий, своих радостей и страданий должна совершить чудо –написать рассказ сотворить жизнь, если на то пошло родить героя с неповторимым лицом, характером, страстями, вложив в опус всю себя без остатка, не жалея, не щадя, привыкнув уже к этому терпеливому труду, где все было наполнено смыслом до следующего рассказа.

Сюжет и развитие действий, в котором казалось, ясно видела с самого начала замысла вещи, составив своеобразный план, но едва начав писать, план этот был нещадно разрушен, герои начинали жить какой-то уже не зависящей от меня жизнью, мне оставалось лишь успевать записывать её, при чем напоминали они о себе не только в процессе написания опуса, рожденные силой моего воображения, они жили в  моем внутреннем мире, моей душе, моей памяти.   И хоть для меня была  очень важна  основная мысль рассказа, развитие событий которое конечно - же знала наперед, ведь важно  знать, что будет с героями в конце, но многое приходилось менять кардинально уже в процессе написания, и как-то грустно было прощаться с героями подводя повествование к финалу, но начиная новое произведения о ней быстро забывалось.

Но не все удавалось сразу, случалось,  обессиленная я  лежала, уткнувшись лбом в подушку,  бормоча фразы, просто становилось скучно писать, просто не знала, что дальше и как подобрать нужное слово, построить предложение, найти сочетание слов, которое точно и зримо передавало бы обстановку, состояние героя,  композицию и сюжет, но потом яркие вспышки вдохновения вновь посещали меня, и казалось все шло легко и непринужденно, все рождалось само собой будто по мановению некого еще не познанного мной волшебства и мир созданный  из печатных знаков вновь обретал утраченную реальность.

И в ней, этой обретенной реальности вновь рождались новые замыслы, например из тех, что стыдилась описывать раньше, потому как не знала как сладить с  чувством обнаженной откровенности. Что бы с долей проникновенной чувственности обозначить ту великую непостижимую тайну сладкого  соития и последующего за этим  состояния томного полузабытья, что было подобно медленному восхождению на пик с последующим невесомым  падением вниз.   

И проникаясь этим описанием  я явственно ощущала горячую налитую тяжесть  внизу живота, что подобно  липкой влаге приятным теплом растекалась по напряженному телу, а нежная тонкость пальцев неутолимо приближала к состоянию   этого легкого полузабытья,   вызывая странную дрожь сердца, что  была предвестником этого самого острого желанного спазма погружая меня  всю целиком в  прилив обжигающей, невыносимой любви  ко всему окружающему меня в этот миг пространству.

И в такие мгновения сладкого дурмана я сама остро переживала тот конечный итог естественной близости, казалось, навсегда позабыв о  былых и совершенно бессмысленных теперь имитациях, чувствуя, как благодаря этим сладким мгновениям возвращается ко мне утраченная и некогда забытая радость жизни.

Переживая всё это, четко понимала лишь одно, что именно  так создаются откровенные и страстные вещи, которые способны тем самым вызвать  определенное настроение и у читателя,  ведь даже с первых строк написанных мной, я четко осознала лишь одно, что пишу это не только для себя,  надеясь, что рано или поздно кто-то да прочтет, проникнется, войдет в созданный мной мир иначе как я теперь полагала и не нужно, не имеет смысла.

Ведь каждый писатель, пишущий в стол, а в моем случае в папку на рабочем столе  или что называется для себя рано или поздно начинает испытывать непреодолимое желание сделать свои творения достоянием гласности, ведь, так или иначе, пишем то мы для других.  Писателем я себя не считала, хотя писала каждый день подолгу и помногу. Но желание представить написанное  росло и крепло день ото дня. 

Это раньше единственным способом заявить о себе была публикация в печатных бумажных изданиях, сейчас с этим легче навоял и сразу в сеть, а там разберутся,  критиков там хватает, это я потом уж поняла, а сначала загуглила первый попавшейся  сайт по теме,  ну и в добрый путь  что называется. Оформила страницу, разместив в хронологическом порядке свою писанину, и стала томительно ждать отзывов новоявленных критиков. 

Благо таких нашлось много мама дорогая,  каких только «комплементов» не начиталась, честно признаться много нового о себе узнала, от примитивных оскорблений до конкретных предложений близости, смех, да и только,  сняла своё фото, заменив изображение на банальную аватарку. 

Но каждый день с неимоверным нетерпением посещала я свою страницу, в надежде прочесть новый отзыв, пусть даже не лестный, но все-же. Нужно признаться число моих читателей так или иначе росло в геометрической прогрессии. 

Да и я сразу же посещала страницу каждого своего читателя,  жадно знакомясь с творчеством коллег по цеху, так называемых собратьев по перу. С творчеством многих из них я уже была знакома, писала ответные отзывы, думала, читала, спорила, не скрывая обиду,  когда тот или иной, прочитав, игнорировал мое творение.  Вскоре появился у меня  и свой постоянный читатель или почитатель, не знаю как точнее и выразиться.

Отзывы от него были, особенными, грамотно поставленная речь, детальный разбор произведения был лишен бестактности и откровенного хамства, а отзывы содержали лишь конструктивную критику,  которую с удовольствием принимала. 

И обращался он ко мне с почтением, на «вы». Даже опечатки просил исправить с каким-то чувством вины, будто прощения у меня просил. Одним словом частым гостем стал на моей странице,  прописался можно сказать по несколько раз один и тот же рассказ перечитывал. И я к нему в гости заходить стала. Тоже отзывы писала, нравилась мне его тексты, проникновенные трогательные истории любви завораживали, чарующим слогом. Густая насыщенная эпитетами проза с претензией на собственный стиль это ведь  то, за чем,  я гонялась столько времени.

Я зачитывалась его короткими содержательными рассказами как иглой пронизанными тяжелой грустью,  такой знакомой мне печалью и тоской. От главы к главе, шла я по сюжету  за его героями, сопереживая им, ругая их и радуясь вместе с ними. А с каким искренним и неподдельным чувством радостного трепета писала я отзывы к его рассказам, ожидая и под своими увидеть и его вердикт.  Вот так  в прочтении произведений друг друга, написании отзывов и рождалось наше общение.

С тех пор я стала писать для него, как же мне хотелось языком своих героев, авторским текстом, открыть  частичку своей души, нужно признаться, он прекрасно читал между строк и все понимал. Вскоре мы перешли на «ты». Он предложил, а я с радостью отозвалась. Так мы стали переписываться, только уже в привате, дабы скрыть от посторонних глаз новоявленных писателей наши диалоги. 

-В твоей прозе есть две необходимые для настоящей литературы вещи,- писал он мне, - это искренность и музыка.
-Что еще за музыка?- не понимала я.
 Он объяснил и это. 
А с какой уже где-то забытой трепетной радостью ждала я новые сообщения от него, волнуясь и обижаясь, если вдруг их не было утром.
-Доброе утро, как ты? –едва открыв ноут читала я, и тут же спешила ответить.
-Хорошего дня, буду немного позже.
-Буду ждать,- огорчаясь отвечала я.

Марк, так звали моего виртуального знакомого уже давно жил в другой стране, маленькой далекой и жаркой, в древнем городе на берегу моря. Уехал почти двадцать лет назад с семьей. Вскоре он попросил обменяться фото. Не скрывая волнения выслала свои.

-Получил, сейчас посмотрю.
В ожидании замерла, перед экраном, ах как же хотелось мне понравиться ему.
Его: «ты прелесть»-  теплой нежностью согрело душу.
-Ты так считаешь?)))-решила не медлить с ответной репликой.
-Честно, очень понравилась…

Долго смотрела на его, почти на всех улыбается, а глаза грустные, будто и вправду тяжелая печаль коснулась его.  О причинах той грусти я узнала немногим позже. Он с болью писал о том, что случилось почти восемь лет назад. Автокатастрофа, в которой погибли жена и дочь, с болью написал и каким-то еще тогда не понятным мне чувством вины. Уже позже узнала в тот страшный день, он был за рулем. 

И вдруг я почувствовала  его боль, почувствовала как от неё сжимается и моё сердце и то, как вдруг прониклась к нему  к нему какой-то особой трепетной нежностью,  как это могло случится, я не понимала, но  трепетная нежность всякий раз окутывала меня лишь при мысли о нем, нашем общении. Да и общались мы с ним на абсолютно разные темы. Марк оказался очень интересным и приятным собеседником. С ним не нужно было думать о чем писать, темы рождались сами собой, легко и непринужденно. Теперь он занимал особое место в моей душе, моем внутреннем мире.

Я удивлялась себе, ведь еще совсем недавно скептически относилась к знакомству в соцсетях, а теперь это общение стало частью моей жизни, внесло в нее эту  трепетную радость ожидания. Я уже не представляла своей жизни без его «доброго утра». И едва проснувшись  бегом неслась к ноуту,  видя его в он- лайне мое «нервное сердце» успокаивалось и душа наполнялась трепетной радостью ожидания.

-Знаешь, - писал он,- я часто смотрю на твое фото, любуюсь, если бы ты только знала, как хочется мне обнять тебя и поцеловать нежно.
Честно говоря,  я даже не знала, что и ответить. Как же мне хотелось, чтобы поцеловал, и не виртуально, я бы страстно ответила, но из лишней скромности сухо написала:
-Мне приятно, спасибо за теплые слова и поцелуй, пусть даже виртуальный.

Я чувствовала, что начинаю привыкать к Марку, ведь так или иначе наше виртуальное общение мы  поддерживали на протяжении всего дня, за исключением того времени когда у него были лекции.
Бывало и целый день занят, не писал, и в такие долгие для меня часы я просто места себе не находила, понимая, что не на шутку привязалась к Марку и если вдруг… об этом даже думать боялась.

-Прости, но не мог сегодня написать, был на семинаре, слушал, а сам будто в облаках парил,  думал только о тебе, всё на фото смотрел.
-Я тоже думала о тебе, очень ждала сообщений. Знаешь,  когда тебя нет в он-лайне,  я просто перечитываю всю нашу переписку, - призналась я.
-Ты, наверное, будешь смеяться, но делаю тоже самое. Ты очень нужна мне. Мне хорошо с тобой, тепло. Знаешь, в последнее время у меня такое ощущение, что ты рядом и в своих мыслях я часто обращаюсь к тебе.
-Я тоже часто думаю о тебе - призналась я.
-Мне кажется, что я давно знаю тебя, будто ты  всегда была в моей жизни, все время. Но что такое время по сравнению с вечностью.

Мы действительно  не замечали времени, его течения, оно просто перестало существовать для нас, общаясь на протяжении всего дня, прерывались лишь глубокой ночью,  чтобы предаться сну. А мне так хотелось, чтобы как можно скорей наступило утро, и взволнованно открыв  ноут я бы снова  увидела Марка в он-лайне. А теперь его: «Спокойной ночи, целую»,- успокаивало.

С чувством этого успокаивающего расслабления я придавалась сну. И под покровом нависшей ночи казалось мне, что будто и нет  расстояния разделяющего нас. И я явственно ощущала  его нежные прикосновения, будто плыла в поднебесном звездном пространстве ночи, просто лежала с закрытыми глазами, зная, что мысли были сновидением,  но вместе с тем такими реальными и осязаемыми.

Я будто чувствовала  прикосновения Марка, сначала осторожно нежные, потом властно настойчивые, и мое напряженное  тело откликалась на каждое его касание, каждую ласку, впадая в непостижимо сладкую истому, предшествующую легкому расслабляющему полузабытью. Но будто очнувшись от этого полузабытья, я ощущала лишь так хорошо знакомую прохладную нежность своих пальцев, заставляющих нежно вздрагивать все тело в нетерпеливом ожидании конечного спазма, испытав и его, тяжело вздохнув,  с губ слетало его имя, произносимое мной сквозь стон расслабляющего полузабытья.

И успокоившись, я продолжала думать о Марке с нежностью, представляя, как он обнимает меня после всего, что произошло между нами пусть лишь в моих фантазиях, но думаю, что и в его не раз.  И теперь я ощущала,  нас одним неразделимым целым, разделенным и лишь временем и расстоянием, но укутанных этим тайным покровом нависшей ночи.

 Каким он был? Добрым, нежным, чутким,  внимательным. А, может быть устав от холодной черствости я хотела видеть его именно таким, я придумала себе его? Нет, не придумала, он был и я ощущала его, по особому чувствовала его душу, потому что, наверное, впервые после стольких разочарований и данных себе обещаний никаких откровений, все-таки  смогла открыть и свою душу.
 Утром открыв ноут с удивлением прочла:

-Поздравляю!
-С чем интересно?)))
-Ну как же сегодня ровно два месяца нашего знакомства, и пусть оно лишь по переписке я несказанно рад.
-Спасибо, я тоже, очень рада, что в моей жизни есть ты.

Два месяца, а мне казалось будто целую вечность знаю этого человека, как легко и тепло было с ним ,даже в мыслях, когда думала о Марке.

-Знаешь,- писал он,- у нас у нас сейчас жарко, я  сижу в кафе, дышу средиземноморским ветром, который лениво полощет на ветру бело-голубые флаги,  пью холодный фреш, к сожалению один, а так бы хотелось с тобой.
-А у нас вечер, холодный осенний вечер, я сижу в кресле, укутавшись в теплый плед, пью горячий шоколад, сейчас буду читать твой новый рассказ, осень, горячий шоколад, твой новый опус, ты моя нежная осенняя грусть, Марк. 
-Я бы согрел тебя, нежно бы обнял, и целовал  не переставая, страстно.
-Марк,  ты моё счастье,- собравшись с духом мгновенно отстучала я, чувствуя как бешено заколотилось сердце и  зарделись румянцем щеки, закрыла ноут. И ровно через мгновение открыла его в надежде, а то что увидела, просто лишило дара речи  свой неожиданностью.
-Я люблю тебя,- написал Марк.
Я не могла сразу ответить, просто слезы сами покатились из глаз, катясь по щекам, чувствуя как тепло растекается по телу, а сердце, оно позабыв обо всякой боли просто рвалось из груди.
-Так не бывает,- набрала я всхлипывая.
-Бывает- ответил он.
-Прости, что не могу тебе ответить тем же, пока не могу, и не потому, что не верю, может,  просто еще недавняя боль жива во мне и я если честно, то побаиваюсь всего этого, Марк, но ты бесконечно дорог,  ты есть, ты есть в моей жизни, а это главное, милый.
-Я понимаю…
-Ведь мы даже не виделись, не слышали друг друга.

И тут он передоложил то, о чем я думала давно но излишняя скромность, а может боязнь неизвестно чего не позволяла мне сделать этого раньше.
-А скайп зачем?
-)))). 

В ту ночь я не спала, но эта бессонница была иной совсем не похожей на ту, что раньше, сердце, позабыв о нервозности, норовило выскочить из груди лишь при одной мысли о Марке.  Я включила ноут и просто стала смотреть на его фото, снова и снова перечитывая нашу полную откровенных  признаний переписку, и ту его на первый взгляд простую в  своей естественности фразу.

Хотя если на то пошло не такая уж она и простая, пока есть он и она, пока есть жизнь на нашей Земле, она не будет простой, потому как наполнена великим и непостижимым смыслом, заставляющая трепетать и замирать тысячи сердец в предвкушении перемен к лучшему, как те например что теперь ощущала и я ощущала явственно всей широтой своей души, то как все вокруг в одно мгновение изменилось, как сама жизнь вдруг обретала прежнюю яркость, нет даже не прежнюю,  она теперь виделась мне совсем в иных красках, которых не замечала прежде, и все вокруг казалось мне другим, непохожим радостным и счастливым, я выздоравливала, чувствовала это ясно и безошибочно.

Так мы впервые услышали друг друга, и он снова признался мне своим приятным баритоном. Теперь я уже не сдерживая себя, ощутила как стыд и предрассудки, ушли на второй план, а наше взаимное доверие и открытость давали право не сдерживаться.  Но по ночам я снова долго не могла уснуть одна в холодной постели страстно желая его присутствия, и я не знаю, сколько бы еще продолжалась наша виртуальная жизнь, если бы не его властное решение, признаться честно сама бы я не решилась.

-У меня для тебя сюрприз, он звонил ранним утром, наверное, совсем забыв о разнице во времени.
-Какой?
-Я уже заказал билеты, послезавтра мы встретимся, я прилечу к тебе, любимая, буду ждать тебя в приморском парке, в кафе с видом на набережную  за столиком у входа, я не могу без тебя, любимая, я слишком долго ждал тебя, а теперь эти дни до встречи почему-то кажутся мне вечностью.

Вот уж действительно сюрприз, не ожидала, конечно, всё к этому шло, хотелось реальных встреч, ласк, объятий, близости, но честно говоря, немного опешила, одно дело вирт, а реал совсем другое, вдруг окажусь не той, которую он себе придумал,  а то, что он мой мужчина, мне подсказало сердце, ведь я раскрыла перед ним душу со всем своим сумраком и светом, не только как перед читателем, и он заглянул в неё, увидев тот огонь, что зажег  во мне.

Огонь, который  будет разгораться всё сильней  уже в Главной книге, которая  всегда впереди и которую мы с Марком уже начали писать вместе, писать непрерывно и неустанно,  и она будет всегда с нами как что-то важное постоянное в своей вечности, будет хранить и беречь нас  и ту, дарованную  нам судьбой милость с которой уже невозможно расстаться…