Терриконы с бакинским акцентом.

Часть1.

1часть.

-- Салам Рауф!
-- Салам Жора! Что случилось?
Жора был озадачен. Да они были знакомы давно, часто звонили в двери и звали по соседски в гости, когда был праздник в армянской или азербайджанской семье, или так просто на вкусно приготовленный ужин. Как соседям им грех было жаловаться друг на друга. Но сейчас, как знать, стоит ли просить?
-- Рауф, вы не смогли бы забрать Алика? -- заикаясь подыскивал слова Жора, -- А то видишь, что на улице творится?
Да, действительно, за окном творилось черте что. Такого их улица ещё не видела. Сейчас армянином быть в этом городе не пожелаешь своему врагу.
-- Да, да конечно, давайте его и вы тоже идите к нам! -- не сразу нашёлся Рауф.
На шум прибежала его жена Севиль:
-- Жора салам! Бери Ашхен, Алика и пересидите у нас!
-- Спасибо Севиль! Нас этот "ераз" Кязим видел и если не найдут нас дома, то начнут ломать дверь! Дверь им не осилить и придут к вам, чтобы перелезть через балкон и тогда и нас найдут и Алика! А так все думают, что он вместе с Анной уехал!
-- Как хорошо что вы дочку успели отправить! Надо было и Алика с ней! -- пожалел Рауф.
-- Э, Рауф не говори, места в машине не было! И не хотел он ехать! Кто вообще знал... Может ещё обойдётся, пошумят и разойдутся! -- выглянула в подъезд жена Жоры, сильная духом Ашхен.
-- Все будет хорошо! Бог этого не допустит! Пошумят и разойдутся! -- успокаивала Севиль.
Тринадцатилетнего Алика долго уговаривали и пришлось пообещать, что как только начнётся что-то серьезное, - родители обязательно перейдут к дяде Рауфу через балкон, как не раз это проделывали, вгоняя в дрожь старших, Алик со своим другом и сверстником Ильгаром, сыном Рауфа и Севиль.
Ильгар встретил ровесника радостно. Ведь сейчас можно устроиться за большим столом на кухне и играть в любимый "морской бой", а ещё в двадцать два тридцать, по телевизору будет "ретро", новая передача, с недавних пор, так полюбившаяся и взрослым и детям, и родители точно не скажут Ильгару, что ему, тринадцатилетнему подростку, фильмы, где затяжные поцелуи намекавшие на откровенные сцены вырезанные бдительной цензурой, смотреть ещё рано, так как не откажут гостю Алику, и можно с уверенностью наперёд отметить, что вечер удастся.
Тетя Севиль, медсестра в больнице, часто пользовалась телефоном, который во всем подъезде был только у Георгия. То её срочно вызывали на работу, то наоборот звонила она и предупреждала, что задерживается на дежурстве. Все как у хороших соседей. Если кто-то среди жильцов дома болел, то делать им уколы звали Севиль и, после нехитрой медицинской процедуры, соглашалась на чашку ароматного чая, устроившись поудобнее вела не спешную беседу, порождая недовольство мужа, который после нескольких безуспешных попыток вернуть жену домой, также приглашался к столу. Постепенно чаепитие перетекало в аккуратное застолье с умеренным количеством спиртного и теперь уже Севиль выражала недовольство долгим отсутствием супруга и где-то ближе к полуночи, обозвав его пьяницей, вытягивала таки из-за стола и немного погалдев в подъезде, компания мужчин перебиралась в соседнюю квартиру, где в качестве напитка предлагался свежий чай, с удовольствием соседями, представителями сильного пола, выпиваемый.
Алику от неё досталось. В, казалось бы далеком уже детстве, перепугав родителей, он переболел скарлатиной и, через год, когда перенес воспаление лёгких, тетя Севиль всегда была тут как тут. Неужели это время ушло безвозвратно. Она наполнила шприц снотворным, выдавая его за успокоительное, и, чтобы оградить его от всего предстоящего кошмара, на всякий случай вколола. Оставив его она вышла и, не в силах сдерживать подступившийся к горлу ком, - разрыдалась.
На улице вроде как поутихло. Через двадцать минут Алик забылся долгим глубоким сном...

1. Роберт.

Роберт, в тёплом гараже, завёл с полуоборота свою "шестерку" и пока она, как и положено представителю ВАЗовского семейства, прогреваясь, тарахтела, освобождал багажник от всего, что не должно было понадобиться ему сегодня и, вообще, в ближайшие несколько дней. Родители ещё спали, да и его никто не гнал в такую неладную погоду, но будучи человеком обязательным, проигнорировав однажды скучную учебу, с горем пополам закончив восьмилетку, посвятил себя мелкому бизнесу и теперь строил своё благополучие, опираясь на популярную в те годы пословицу - "волка ноги кормят".
Денежка у него, в столь трудное время, благодаря роду занятий, какая-никакая водилась. Неподалеку от проходной одной из местных шахт, коих в городке насчитывалось три, располагался его бар. Построенное ещё при старом режиме, одноэтажное здание, квадратов на сто семьдесят, удачно Робертом приватизированное, и в данный момент исправно функционировавшее, радовало тем приятным фактом, что электричеством сие заведение снабжалось с шахты, в отличие от иных городских сооружений, веерному отключению не подвергавшаяся, и скоропортящиеся продукты можно было хранить в пристенных холодильниках, - автоматически перешедших в его пользование после приватизации, - долгие месяцы.
Кроме бара стояла на центральном рынке, его, своими руками сваренная из листов железа, торговая палатка. Перепробовав разнообразных товаров, от промышленных до продуктовых, Роберт остановился на водке, и ничего кроме вышеупомянутого изделия, из палатки этой, не реализовывалось. Но зато две девушки-продавщицы, Алина и Наталья, работавшие посменно, и так же посменно, вступавшие с Робертом в интимные отношения, активно скупали у народонаселения огромный перечень вещей, незатейливо, прямым текстом, указанных на картонной табличке: золото, ордена, медали, позолоченные корпуса от часов, видеомагнитофоны, которыми с недавних пор, наряду с импортными холодильниками, шахтерам выдавали зарплату, а так же, не брезговал он и ваучерами, спецодеждой, чеками на уголь и многим другим. Скупленное, накинув приемлемую моржу, перепродавалось затем перекупщикам, в коих никогда, в общем-то, дефицита не наблюдалось. На чеки, на угольном складе, загружал Роберт свой трёхосный "Урал" с прицепом, способный преодолеть любое бездорожье, и отправлялся в села, за время советской власти, так газификации и не подвергшиеся, а нынче, и подавно, эти витки цивилизации, отложили до лучших времен, оставив, как и вершины гималайских пиков, покорять потомкам. И так уж вышло, что надеяться, кроме как на Роберта с его "Уралом", жителям, вечно по периметру заболоченных сел, до которых ни на каком КАМАЗе не проедешь, было больше не на кого. Уголь обменивался на свинину, в сезон на картошку, и потом товар этот благополучно реализовывался с солидной выгодой на местной ярмарке.
Позолоченные корпуса от часов, кроме как на рынке, Роберт скупал ещё и во многих часовых мастерских не только Донецкой, но и в приграничных с ней областей. К ним в придачу ещё и добавлялось изрядное количество микросхем и радиодеталей, опять же, содержащих драгметаллы, скрупулезно собираемых со списанных ни то МиГов, ни, то Тушек, чрезмерно осторожным, подполковником ВВС, временно прикомандированным на Краматорский аэродром.
С некоторых пор Роберт научился собственноручно извлекать из корпусов и микросхем драгоценный металл и далее, на ювелирной фабрике, обменивал золотой порошок, самой высшей пробы, на готовые изделия. Спрос на цепочки и кольца был всегда, что в свою очередь на выходе, приносило не плохую прибыль. Неприятным моментом в работе можно было считать запах кислот, с которыми случалось иметь дело, но Роберт достаточно грамотно оборудовал гараж системой вентиляций и вытяжек, и проблема, с вредными выбросами тяжелых металлов, осталась в прошлом.
Приехал сюда Роберт со своими родителями из далекого города Баку, совсем не по доброй воле, а в связи с межнациональным конфликтом, свалившимся испытанием на голову двум соседним народам. Прояви соседи мудрость и, глядишь, не было бы всего того, чего неделями, а то и многими месяцами подряд, приходилось передавать первой новостью, мировым информационным агентствам, и жили бы они себе, не зная того горя, которое выпало им на долю...
В общем, большой дом в Баку, в посёлке "им.Кирова", пришлось продать. Денег после продажи хватило на добротное жилище в Донецкой области, в крохотном шахтёрском городке. Жилище это, судя по всему, за время своего долгого существования, пристраивалось из года в год новыми строениями, и досталось очередным владельцам, в виде многочисленных лабиринтов неизолированных друг от друга проходных комнат, а также участком в сорок соток, у своей боковой границы, устремившимся круто вверх, в направлении соседней улицы и на неё также имеющей выход. Отсюда, с этой улицы, Роберт обычно заезжал в гараж, с примыкающим к нему узеньким проходом на летнюю кухню, которая, учитывая размеры и наличие санузлов, имела все основания называться гостевым домом. Гостевой дом состоял из двух комнат, одна из которых, с недавних пор заселенная Колей, из-за неровности рельефа опиралась на две бетонные колонны, создавая под собой уютный закуток от солнца, в летние дни притягивавшего к самовару всю семью, приглашая сравнивать вечера текущие, с вечерами минувшими безвозвратно и навсегда, такими же тёплыми, бакинскими...
Денег хватило и на машину. Хоть и не с нуля, но трехлетка, вполне достойная, который год, как служила уже верой и правдой новому хозяину.
***
Роберт заглянул на летнюю кухню, где укутавшись до подбородка под шерстяными одеялами, (которым в Баку уделялось особое внимание) несмотря на вполне прогретую для сна температуру, долеживал притворяясь спящим Коля.
-- Колян просыпайся, поехали со мной за водкой, вчера Оксана говорила на утро мало совсем осталось!
Коля мужичок лет сорока, год как прибился к Роберту для всяких работ на рынке и во дворе; изначально был воспринят, как обычный пьяница, за свой труд, в качестве расчётной единицы, принимавший выпивку.
История его, впрочем, не сильно выходила из ряда своей оригинальностью. Погнавшись за длинным рублем он махнул аж на Сахалин. Зарабатывал хорошо, пил не много и кое-что отложил, подумывая уже в скором времени возвращаться домой, как встретил на свою беду земляков, чуть ли не из соседнего подъезда. Ясное дело, такая встреча за десять тысяч километров от дома, не могла пройти незамеченной; началось застолье в ресторане, а продолжилась в гостиничном номере. Земляки, кроме своего странного хобби по коллекционированию автографов, запомнились тем, что проиграли ему поначалу крупную, по тем временам, сумму, - около тысячи рублей. Затем, уже под утро, отыгрались, и выиграли у Коли пятнадцать, - все что он заработал за год! В тот же день, не давая ему протрезветь, ближайшем рейсом, оставив Коле основания для тревоги, улетели...
Все время рядом с ними он был пьян и сквозь туман припоминал, как чего-то много раз подписывал. Опасаясь самого страшного, Коля отыскав денег на дорогу, решил вернуться на Родину и проведать своё жильё. Опасения его оправдались. В квартире жили, гаражом пользовались, на машине ездили! Все три объекта, с точки зрения собственности, к нему уже никакого отношения не имели. Добрые адвокаты, примерив факты к существующему на тот период законодательству, объяснили, что ничего он в суде не докажет и заморачиваться нет, ну никакого, смысла.
И так Коля обживался на новом месте, в новой реальности. Со временем были отмечены его пунктуальность, аккуратность в одежде, хоть и изрядно потрепанной, и прочие мелочи, для пьяницы не типичные; лучшего помощника трудно было себе представить. Коля помогал по дому, в палатке. Роберт всегда брал его в рейс...
-- Ох и красивая баба вчерашняя из Краматорска! -- неожиданно, высвободив одну руку из-под тёплого одеяла и не спеша никуда подыматься, делился своими мыслями Коля.
-- Это ты про которую? -- удивился Роберт, обнаруживая с утра по раньше романтические настроения у своего помощника.
-- Жена этого, как его - Камо! У которого корпуса покупали!
-- Это была его жена? -- лениво вспоминал давешний вечер Роберт, -- А я подумал - сестра!
Роберту припоминалась сцена совершенно несправедливой травли девушки; испытывая самый настоящий дискомфорт, он несколько раз даже порывался вступиться за неё, но удерживаемый рамками здравого смысла, все же промолчал; в итоге, наряду с корпусами, вынес жуткую картину, ни видеть, ни вспоминать о которой ему больше никогда не хотелось.
-- А что они все на неё так кричали, приказывали как будто? -- продолжал вспоминать Роберт и не забыв, как всегда, поддеть Колю, незамедлительно продолжил. -- Я решил было, тебе бабка понравилась, что-то ты подозрительно долго возле неё ошивался!
-- Бабка, что сильнее всех орала, - это свекровь! А малышня, из-за которой на девчонку все набросились, это свекрови внуки, дети её дочери значит! -- Коля проигнорировав шутку Роберта, после пояснений, немного помолчав, заново ухватился за сентиментальность. -- Вот сколько живу, веришь нет? Такой красивой бабы отродясь не встречал!
-- Может и красивая - не спорю, но одета она была точно как ты, когда я тебя подобрал! -- съязвил Роберт, взяв для себя правило, ещё в самом начале их отношений, никогда с Колей не соглашаться.
-- Видел бы ты меня днём раньше, до того как я малолеткам на раздачу попал! Изверги, отметелили так, что до сих пор все кости ломит!
-- Ну и что они против неё все? То принеси - не так принесла, то забери - не так забрала, то во дворе снег плохо убрала? -- вернул Роберт помощника к обсуждаемому разговору, оставив без внимания многократно перемолвленную тему избиения, между делом, насыпая уголь в русскую печку, гордость Коли, сложённую им лично и очень исправно работавшую.
-- Старуха рассказывает, они пожалели сироту, привезли её из Ставрополя без всякого приданого, а она, неблагодарная, уже третий год никак не родит - бесплодная значит! И что держат её зря, а возвращать некому! Дождутся весны и распрощаются с ней по-мирному. Пусть едет хоть куда хочет!
-- Что-то больно далеко жалеть поехали, аж в Россию! Здесь, выходит, уже всех попережалели! -- пошутил Роберт. -- Я на твоём месте, не особенно бы распространялся по поводу красоты посторонних девушек! Не ровен час Оксана узнает, и тебя убьёт, и меня, и ту краматорскую красавицу!
-- Не убьёт, Оксана у меня не такая.
А Оксана...
Прошлой осенью Роберт с помощником сделали рейс с трехлитровыми стеклянными банками. Банки, вывесив написанный Колей незатейливый текст объявления на листе картона, скупили за сущие копейки и, за сохранность при транспортировке, загрузив в железный кузов, переживали не особо. Днище, все же, соломой застелили и, не считая трёх штук треснутыми, благополучно довезли до Конотопа и, выгодно поменяв, коммивояжеры, вернулись с полным кузовом картошки восвояси. Продавца нанимали на срок пока не продастся весь товар, то есть, не надолго. В этот раз, женщина Оксана, в связи с переходом страны на дикий капитализм лишившаяся работы, покорив Роберта своей честностью, так и осталась трудиться у него. Дел в палатке хватало. Алина с Наташей работали посменно, а она почти каждый день. Все бы хорошо если бы Оксана с Колей не начали присматриваться друг к другу.
-- Ну что ты не подымаешься? Поехали со мной!
-- Никуда я не поеду! Там тебе некому будет десять ящиков водки в машину закинуть? -- упирался Коля, -- Мамка и папка (так он называл Роберта родителей!) который день просят помочь снег с крыши почистить! А потом в палатке Оксана просила навести порядок, там бутылей собралось! Как раз привезёшь водку и, сегодня уже не придумывай никакие дела, давай вывезем их оттуда!
-- Вывезем, вывезем - не ворчи только!
-- Ты всегда обещаешь, а потом, как правило, находишь себе невесту среди дня и жди тебя! Правду говорят твои родители - женить тебя срочно надо! Вот бы тебе подошла та красавица из Краматорска!
-- Чего?! Где ты видел, чтоб наши пацаны женились на тех кто уже были замужем? Меня не поймут! - разъяснял Роберт категорическим тоном принятые в армянской среде обычаи.
-- А что такого если баба нормальная? -- не сдавался Коля и чуточку помедлив продолжил: -- А она на тебя здорово смотрела!
-- Ну, не принято у нас так! Тем более она родить не может! Это если мужик уже тоже был женат и разведён, лет ему за сорок, тогда ещё так себе! А в моем случае - нет! А ты сам-то чего с Оксаной решил? -- осторожно, надеясь на то, что ничего ещё у них не решено, спросил Роберт.
Коля уже подымался и присев на кровати потянулся за сигаретой и чиркнув спичкой прикурил.
-- Как я сейчас брошу все и уйду! Бате гипс ещё не сняли, как раз окрепнет слегонца, тогда и перееду!
Где-то рядом, в предбаннике, затянул свою песню, тихий протяжный скрип не смазанных петель. Дверь поддалась, и послышались сначала суета и шевеление, а затем хозяйский женский голос спросил:
-- Роберт? Могу я войти?
-- Да мама, входи конечно! -- отозвался Роберт на знакомый голос.
Получив разрешение, на пороге появилась уверенная в себе женщина лет пятидесяти. Беглого взгляда было достаточно, чтобы обнаружилось почти портретное сходство с прямым греческим носом сына, тонкими губами и под изгибом бровей, чуточку поглубже привычного, расположенными серо-зелеными глазами.
-- Мам, ты чего не спишь? И вообще, как ты поднялась на эту гору? -- заволновался Роберт, -- Ведь вы с отцом даже летом сюда почти никогда не заходите, а сейчас - по снегу?
Коля в знак уважения встал и накинул на себя поверх майки еще и рубашку.
-- А как я тебя ещё могу увидеть скажи, пожалуйста? Теперь мой сын только с верхней улицы заезжает, здесь же спать ложится, о тебе мы только от Коли, дай Бог ему здоровья, узнаем!
-- Ну, да, я вижу, что виноват, работы много! -- оправдывался Роберт.
-- Рынок закрывается зимой в пять часов! И чем, скажи на совесть, до двенадцати ночи ты занимаешься? А будь у тебя семья и дети все было бы совсем по другому! Тебе уже двадцать девять! Знаешь сколько тебе было лет, когда твоему отцу было двадцать девять?
-- Знаю!
-- Нет, не знаешь! Тебе было девять! Если ты даже завтра поженишься и у тебя через год родится сын, то когда ему исполнится девять лет, тебе будет тридцать девять! Понимаешь?
-- Понимаю! Но сейчас другие...
-- Никакие не другие! Ты что на свой день рождения обещал?
-- На мой день рождения я был пьяный!
-- Вот что милый мой! В следующую субботу мы едем в Краматорск сватать Карину! И попробуй только что-то сказать мне. Мы их об этом уже известили, так что, будь добр, не подводи родителей!
-- Нормальнее никого найти не могли?
-- Посмотрите на него! Он ещё и рассуждает о чем-то! Карина ему не нравится, -- мать Роберта искала к кому бы обрушиться с жалобой на сына и не найдя никого, обратила свой взор на Колю, -- не нравится Карина, давай засватаем её сестру Инну. Твоё счастье, что отец со сломанной рукой подняться сюда не может, он бы тебе точно устроил!
Отец месяц назад поскользнулся на льду и на локтевом суставе, после третьего рентгена, многоопытным хирургом была обнаружена небольшая трещина, которую родитель упрямо называл закрытым переломом и тщательно придерживался рекомендаций главврача из поликлиники. Трещина эта также являлась причиной, ради которой будущие сваты в полном семейном составе, невзирая на расстояние в сто километров, нанесли уже два визита и ответный, опротестованный только Робертом, напрашивался сам собой. Вот уже в который раз, с ночи ставились в десятилитровую кастрюлю вариться ножки, и кажется, сегодня на утро, опять будет хаш, по мнению отца, способствующий скорейшему срастанию конечностей после перелома.
Страшилка с отцом не работала уже больше десяти лет, но мать все время прибегала к ней по старой привычке. Ещё со школьных лет, когда у неё заканчивались аргументы, в качестве тяжёлой артиллерии, привлекался отец; если же ему доводилось что-то говорить, то процитировав на ура текст домашней заготовки, к экспромтам подготовлен не был, и сразу же, оставшись наедине с объектами, которые ему следовало устрашать некоторым количеством словосочетаний, терялся, и вся стратегия задуманная матерью с треском и грохотом обрушивалась.
-- Карина, так же как и Инна мне нравится, как обычная девушка, но я совсем не могу представить кого-то из них своей женой!
-- Ничего страшного в этом нет! Мы с твоим отцом тоже не особенно нравились друг другу, но, как видишь, и детей нарожали, и дня не можем прожить теперь порознь. А если положиться в этом вопросе на тебя, то ты никогда ни кого не найдёшь себе по душе; и через год, и через два, и через пять, с таким же успехом сможешь сказать, что тебе никто не нравится и надо подождать ту единственную! Разве не то же самое мы слышали от тебя и три, и пять лет тому назад?
Да действительно здесь с ней не поспоришь, а запутать её не получится, - это не отец!
-- И так - ты меня понял? В следующую субботу! -- продолжала закреплять успех мать.
-- Делайте с моей жизнью, что хотите.
-- Только не строй из себя мученика! Ишь ты выискался здесь...

****
Конечно же, будь у Роберта девушка, или хотя бы кто-то, кто более или менее ему нравился, никто бы Карину, ему не навязывал. Но проблема, как раз и заключалась в том, что из всех знакомых, и тех кого перечисляла мать, все нравились ему ещё меньше. А время шло. И ясное дело, никаких других занятий у людей пожилого возраста, на территории бывшего СССР, кроме как нянчить собственных внуков, просто не существовало. При наличии дома, машины и занятия приносившего постоянный доход, оставаться неженатым до двадцати девяти лет в первой половине девяностых, было неестественно.
Идея познакомить Роберта с Кариной родилась сама собой, и кто её высказал вслух первоначально, уже и не вспомнишь. Две сестры-близняшки были точными копиями своих родителей, и промеж собой непохожие до такой степени, что поверить в то что они сестры вообще, было непросто: Карина повыше и похожая на мать, не была красавицей, но и уродиной её не назовёшь. Данное природой, можно было при наличии вкуса и меры, вытянув из серой зоны, сделать привлекательным и, наоборот, меры не имея, дарованное свыше, превратить во что-то, упаси Боже, отталкивающее, в чем и преуспела её сестра Инна, конечно же, похожая на отца! Здесь и толстые губы, и крючковатый нос, и отцовская бравая походка, плюс заимствованные у него некоторые простые, казавшиеся ей остроумными, режущие слух выражения, делали своё нехитрое дело и, склоняли и без того неустойчивую чашу весов в пользу Карины.
Так совпало, что в первый раз они увиделись на похоронах её деда. Дедушка задержался на этом свете неприлично долго и так давно уже выжил из ума, что печалится по поводу его кончины, никому не приходило в голову. Воспользовавшись случаем, родители с Робертом приехали выразить семье соболезнования, а заодно и дать возможность молодым впервые увидеть друг друга.
Карина выбирая между двумя мероприятиями, дав предпочтение смотринам, оделась нарядно, совсем не так, как принято на траурных церемониях, и присмотрев на кладбище самый высокий бугорок, взобралась на него, демонстрируя себя, своему будущему мужу...

2. Сказка о ветре.