Теща горного короля

8.

Я тупо не знала, что сказать. В голове было пусто, как в расселенном доме, где ветер гудит в рамах с выбитыми стеклами. Я смотрела ему в глаза – темные, злые, холодные – и видела совсем другой взгляд, полный любви и страсти. Как будто два изображения, снятых на один кадр.

- Вы требовали аудиенции, только чтобы посмотреть на меня?

Не дождавшись ответа, Айгер пересек комнату и остановился у окна. Он стоял, повернувшись ко мне спиной, и смотрел на горы. Точно так же, как в воспоминании Юнии, когда сказал ей: «Слишком поздно».

- Сола Юниа, если вы хотели просить о помиловании, я не знаю, что сказать вам. Закон гласит, что попытка свержения короля – это государственная измена, которая карается смертью. Суд вынесет вам и соле Эйре смертный приговор, в этом я не сомневаюсь. Я могу утвердить его или отменить. Но причина для помилования должна быть обоснованной. Пока таких причин я не вижу. Невозможно просто сказать суду: они раскаялись и никогда подобного не повторят, давайте их помилуем. Может быть, у вас есть какое-то оправдание?

- Нет… тарис Айгер.

- Тогда зачем вы отнимаете у меня время?

Я сделала шаг, другой. Встала рядом с ним у окна.

- Айгер, я…

Он вздрогнул и резко повернулся ко мне. Сощуренные глаза расширились – словно от изумления.

- Поверь мне, я не могу оправдываться, потому что ничего не помню, - твердо сказала я, не отводя взгляд. – Я не обманываю.

- Тот, кто поверит тебе, Юниа, обманет сам себя, - с горечью усмехнулся Айгер и снова отвернулся к окну. – Твоя игра слишком сложна, чтобы я ее понял.

- Это не игра. Первое, что я помню, - холод, горы. Там, где ты меня нашел.

- Это была чистая случайность, Юниа. Я охотился и встретил мальчишку из деревни. Он сказал, что видел знатную женщину верхом. Я сразу подумал, что это ты, потому что ни одна женщина в своем уме не отправится зимой в горы, да еще одна и верхом. Не знаю, куда делся твой конь, я его не видел. Заблудился или сорвался в пропасть. А ты лежала в сугробе без сознания.

- Айгер, я ничего не помню! – как ни пыталась я держать себя в руках, голос истерично дрогнул.

- Это я уже слышал! – ответил он, как ножом отрезал. – Ничего не помнишь, ничего не понимаешь. То есть не понимала. И вдруг стала понимать. И говорить. Ловко!

- Подумай сам, если бы я притворялась, что потеряла память и рассудок, стала бы просить тюремщицу учить меня? Так бы и продолжала притворяться дальше. Лучше пожизненно в тюрьме, разве нет?

- И как же ты вдруг заговорила? – его голос буквально сочился ядом.

- У меня болела голова, и лекарь принес отвар мелиса. Ночью мне приснилось, что я говорю свободно и все понимаю. А утром так и осталось. Но я по-прежнему ничего не помню.

- А хочешь, скажу тебе, почему я так уверен, что ты врешь? Нет, про мелис как раз верю, такое действительно могло быть. Не верю, что ты ничего не помнишь.

Айгер отошел от окна и сел в кресло, положив ногу на ногу.

- Ты называешь меня на ты и по имени, Юниа. То, что твоя дочь моя жена, не дает тебе такого права. Значит, что-то все-таки вспомнила.

Я почувствовала, что неудержимо краснею. Как будто огненная лава стекала с лица на шею, грудь. Глядя на меня, Айгер рассмеялся.

- Надо же, оказывается, ты умеешь краснеть! Никогда бы не подумал. Хотя… нет, когда-то умела.

- Хорошо, - я подошла к нему ближе. Сердце отчаянно колотилось где-то в горле. – Ты прав, кое-что вспомнила. Или, может, мне приснилось, не знаю. То, что было очень давно. Летом, в горах, у ручья. Мы с тобой лежали на траве. Сказать, чем занимались?

- Замолчи! – рявкнул он и вскочил так резко, что массивное кресло отъехало в сторону, едва не опрокинувшись. – Или нет! Раз уж тебе хватило бесстыдства заговорить об этом…

Он подошел ко мне и стиснул запястье с такой силой, что я пискнула от боли.

- Прости, - буркнул он, но руку не отпустил. Это было смешно – просить прощения за синяк у женщины, которую собираешься казнить.

Продолжая сжимать мою кисть, он наклонился ко мне и другой рукой приподнял подбородок, заставив смотреть ему в глаза. Они были так близко, что лицо расплывалось, и я видела только их – подрагивающие длинные ресницы, расширенные зрачки, темно-коричневую радужку. В них был гнев и боль – такая давняя, что успела порасти корой и растрескаться.

- Я хочу знать, Юнна, зачем ты сделала это! Зачем?! Когда ты предала меня в первый раз, я еще мог это понять. Пусть не простить, но понять – да. Глава Тайного совета, второй человек в стране после короля – и жалкий младший принц, которому одна дорога – командовать пограничными отрядами. Ведь она не возвращалась четырнадцать лет, кто о ней думал! Ты была богатой и знатной сиротой под опекой короля, тебя никто не принуждал к этому браку. Это был только твой выбор.

Он говорил тихо, но лучше бы кричал, потому что каждая фраза била наотмашь. Я чувствовала, как горят щеки – словно от пощечины. Та Юнна – это была не я. Но сейчас это не имело никакого значения.