Тест для чудовища.

Тест для чудовища.

...Ночь так длинна. Длинны и недвижны лунные тени, тянущиеся вслед за иссохшими деревьями, словно отброшенные на снег черные плащи. Казалось, что даже и само небо устало в своём бесконечном обороте вокруг полярной звезды и застыло в безмолвной летаргии зимней ночи. Во всяком случае, четко различимый большой квадрат созвездия "Пегаса " висел над крышей старого, больничного блока уже целую вечность.
В границах созвездия мерцала странными, красноватыми всполохами звезда Алголь, (в которой древним астрологам Греции мерещился живой глаз на мертвой, отрубленной голове медузы-Гаргоны удерживаемой в руке "звездного" Персея). Во всех толкованиях прорицателей прошлого, звезда эта в моменты наивысшего сияния, была предвестником страшных бед.
Войны, голод, моровые язвы следовали за светом злой звезды как чумные крысы за зловонием нечистого города. И, если бы на это небо сейчас мог бросить взгляд китайский звездочёт (на языке которого звезда прозывается - Тсиаш Ши (свалка трупов), или арабский астроном который бы именовал её ал-hулпьа (чудовище), то человек бы тот застыл от безумного ужаса, ибо свет Алголь, обычно слабый и еле заметный, здесь и сейчас был безжалостно ярок.
Даже белый саван, снежного наста, покрывающий больничный парк и крышу старой психиатрической лечебницы был окрашен сейчас этим светом в кроваво-алую багряницу. Даже луна, ночное зеркало солнца, ныне виделась как алая, рваная рана на теле черной, бездонной пропасти неба. Не слышалось ни вороньего крика, ни иного звука в этом кровавом мареве. И не было ни одного иного источника света кроме красного глаза Аль-гуль. Даже старинные газовые фонари погасли как один, отдав аллеи больничного парка во власть багряной тьмы. Мир застыл вглядываясь во тьму, а тьма смотрела в душу мира.
Так же недвижимо, как и все вокруг, у незашторенного провала окна пятого этажа психиатрической лечебницы имени Святого Лазаря, стояла девушка. Нескладная, угловатая фигура одетая в больничную рубашку недвижимо застыла вглядываясь в мерцание звезды. До невозможности худые руки со следами инъекций на сгибах локтей безвольно опущены. Лица не рассмотреть из-за растрёпанных, светлых волос казавшихся сейчас красными в свете пульсара. Давно ли свет звезды пробудил её и как долго она стоит здесь с широко распахнутыми глазами?

Кто отвязал её от кровати? Или же она сама смогла выпутаться из ремней? Этого она не помнила. Странное дело, звезда казалось гипнотизировала её, казалось взывала к самой её душе и девушка стояла в странном оцепенении, как сомнамбула, даже не чувствуя босыми ногами холода пола. Ночь так длинна и чем дольше она всматривалась в мигающую точку звезды, переливающуюся всеми оттенками крови, тем больше и больше стыла её душа в предчувствии неминуемой беды.

Звезда словно расширялась. Её мертвенная пульсация усиливалась и стала проникать уже и в само сознание девушки всё более, и более маня шагнуть с подоконника навстречу этому свету. И если бы окно в стационарном корпусе психиатрической больницы могло открываться, и если бы оно не было забрано в тонкую, но частую решетку, возможно именно так она и поступила бы. Она порывалась отвести взгляд, зажмуриться и даже пыталась отойти в глубь комнаты чтобы Алголь, скрылась от её немигающего взора, но увы, помимо её воли, глаза были открыты широко, до боли, и мертвенный свет Алголь находил её даже в самом отдалённом углу больничной палаты.

Смутное предчувствие подступающей беды нарастало. Гремучая смесь из крови и психотропных препаратов (которыми её накачивали каждую ночь), стыла в жилах замедляя удары сердца.
Тук. Тук. Тук.
Сердце стучало так сильно и громко... Казалось эхо этого стука металось уже по темным коридорам старой больницы гулким обертоном. Отчего дежурные санитары, делавшие ежечасные обходы по ночам, ещё не сбежались на этот стук? Отчего в тяжелой двери, оплеванной и исцарапанной, ещё не открылось узкое смотровое оконце? Девушка мучительно напряглась, пытаясь повернуть голову, чтобы бросить взгляд на дверь. Сантиметр, второй.. Не-е-ет! В противовес мысленному желанию повернуться к двери в голове зазвучала немыслимой силы приказ: "Смотри на меня!".

И шея девушки в деревянной конвульсии повернулась обратно и с хрустом вытянулась вперёд подобно шеи цапли, а глаза и так широко распахнутые буквально взорвались от рези до судороги напряженных мышц, пытающихся разжать веки до предела. Она застонала содрогаясь в беззвучном хрипе, потому что закричать не могла. Теперь парализующая пульсация звезды усилилась многократно.
Смо-о-о-три на ме-е-ен-я-я! И она смотрела. Смотрела как никогда и ни на что доселе. И тогда в её незащищённую волей душу хлынули, затопив остатки разума, световые миазмы липкой, кровяной тьмы. Как паук прокусывая хитин впускает в тело мухи яд разлагающий плоть внутри жертвы, так и звезда потоками жгучего яда устремила свой чудовищный свет сквозь распахнутые глаза в самую душу девушки. И душа её тонущая в субстанции отчаяния, страха и безысходности превращалась в ту питательную, сладкую массу гнили, которую так любят пауки. А затем, когда души больше не стало, звезда прильнула к самым её глазам и высосала то, во что она превратилась, без остатка...
Когда девушка очнулась, в палате всё ещё было темно. Она лежала на полу, а чуть выше проём окна светился обычным лунным светом зимней ночи. Застонав, она попыталась приподняться, но ладонь внезапно поехала на чем-то скользком и девушка опрокинулась на спину. Она поднесла ладонь и посмотрела на неё.
Кровь?!
Крови было много, на полу была липкая лужица и её больничная рубашка вся была пропитана ею насквозь. Девушка в ужасе закричала, но из её рта вырвался лишь булькающий хрип. Она поднесла руку ко рту и вновь зашлась в хрипе и бульканье, кровь шла из глубоко прокушенного и уже опухшего языка. Вероятно, она прокусила его при падении. Нужно позвать санитаров, нужно...
Тук-тук-тук.
В стекло оконной рамы кто-то постучал.
Тук-тук-тук.
Девушка осторожно приподнялась и выглянула в окно. Снаружи, на старом облезающем белой краской карнизе окна сидел ворон. Он был огромен! Размером птица втрое превышала обычного ворона и была сравни крупной собаке. Иссиня-черные перья напоминавшие черный плащ и большой гранённый клюв придавали ворону сходство с чумным доктором средневековья. Ворон смотрел немигающими черными глазами обрамленными красной бугристой кожей и периодически стучал острым, твёрдым клювом в стекло. Тук-тук-тук.
Девушка взмахнула рукой, пытаясь напугать птицу, но та, напротив, казалось оживилась. Крошечные для такого огромного черепа глазки уставились на девушку и она вдруг услышала в своей голове шелестящий голос:
"Стол накрыт и ужин ждёт,
скоро праздник к нам придет
разрешила наша мать
человечью плоть клевать"
Затем ворон повертел своей безобразной головой по сторонам словно оглядевшись, и в голове вновь зазвучали слова:
- Впусти меня пока не прилетели мои сёстры. Мне нужен лишь твой правый глаз и вкусный кусочек мозга. А они расклюют тебя всю, изглодают твою плоть. Ты же не хочешь выглядеть в гробу некрасиво? Впусти меня скорее.
Девушка отшатнулась.
- Впусти меня, впусти меня. Ты всё равно мертва, наша хозяйка выпила твою душу до капли. До капли!
Впусти меня, мой сильный, острый и длинный клюв, пробьёт твою глазницу с одного удара и глубоко войдёт в твой мозг. Ты уснёшь сразу, без мучений.
А в старом морге лечебницы тебе вставят стеклянный, блестящий глазик и твои похороны будут красивыми и пышными.
Девушка в ужасе пятилась от окна к двери, а ворон за окном бесновался и долбил клювом в закалённое стекло пытаясь проникнуть внутрь.
- Дрянь, дрянь. Падаль. Падаль. Мои сестры будут расклевывать тебя долго, долго мучатся будешь. Ты будешь похожа на мышь попавшую в мясорубку. Твоя мама расстроится, увидев тебя такой в гробу. Лучше впусти меня и ты умрёшь быстро. Ты же не хочешь расстроить свою маму? Впусти меня падаль. Падаль.
Толстенное, противоударное стекло от ударов твердого клюва уже было покрыто сетью трещин. Оцепенелый ужас перерос в панику и девушка заколотила в толстую, обшарпанную дверь изо всех сил надрываясь в надсадном хрипе.