Tightrope

The Greatest Show

      Утро в пекарне месье Дюпэна начиналось рано, и еще раньше приходилось вставать, чтобы сделать все необходимые приготовления к открытию в шесть часов утра.
      В захудалом рабочем райончике он считался состоятельным человеком. Про таких говорят: «Сделал себя сам». Когда-то совсем молодой, почти мальчишка, он, со считанными грошами в кармане сбежал на другой конец света, оставив родителям лишь выведенную кривым почерком записку. С тех пор они не общались. Но месье Дюпэн ничуть не сожалел о сделанном выборе: в далекой Америке он встретил очаровательную женщину, которая стала его верной супругой и подарила ему необычайно кроткую и послушную дочь.
Маринетт, а именно так была наречена девочка, появилась на свет в ночь с двадцать первого на двадцать второе ноября 1825 года. В день, когда она родилась, пошел первый снег, и с тех пор образ дочери с супружеской пары Дюпэн всегда ассоциировался с этим зимним волшебством, в то время как сама Маринетт не переносила холод и старалась в сильные морозы не покидать свою теплую уютную комнатушку на втором этаже родительской пекарни.
      Маринетт росла, не зная горечи и печали, никогда не жаловалась, когда на ее хрупкие плечи ложилась забота о семейном предприятии во время отсутствия родителей. Всегда вежлива, обходительна с клиентами, в дни ее работы заметно повышался спрос среди простых работяг — молодых парней, которые были отнюдь не прочь в свободное время поглазеть на симпатичную девушку.
      В свои шестнадцать она считалась завидной невестой, но замуж не спешила; в пекарне было слишком много работы, а мужчины, что не стеснялись с ней заговорить, были потные и грязные и совершенно не могли привлечь ее внимание. Но этот год, 1841, стал поворотным для четы Дюпэн. Он перевернул мир малышки Маринетт с ног на голову, заставил поступиться ее со своими ценностями и забыть про все, чем она жила раньше.
      Начинающий предприниматель Финеас Тейлор Барнум после периода неудач, значительно ударивших по его деловой репутации, создал один необычный музей, полный различных человеческих уродцев всех мастей.
 

***

      Когда Маринетт открыла глаза, вокруг было темно. Внутренние часы подсказывали девушке, что уже пять часов, следовательно, было необходимо приступать к работе немедленно, но глаза не хотели никак открывать, а тело лишь непослушно свешивалось с мягкой перины. Она ощущала себя тянущимся мармеладом, который так часто на десерт готовила мама, но была уверена, что, как только умоется ледяной водой, это ужасное состояние пройдет.
      Уже было слышно, как на первом этаже у печи топчется папа, подготавливая тесто и начинки. Маринетт под блеклый свет свечи быстро оделась в свое рабочее платье и поспешила к умывальнику, надеясь успеть помочь отцу прежде, чем он закончит со всеми делами.
      Совсем скоро у их порога соберутся первые посетители, чтобы купить свежеиспеченный хлеб к завтраку, нельзя было их огорчать.
      — Папа-папа, иди растапливай шоколад, а я пока закончу здесь, — она, словно маленький ураган, неслась вниз по лестнице, перехватывая на ходу иссиня-черные волосы красной лентой.
      Полный высокий мужчина поднял на нее свои светлые лучистые глаза и совершенно по-доброму улыбнулся. Месье Дюпэн был удивительным человеком. Несмотря на сложные и жестокие времена, он, сохраняя внутренний стержень, оставался верным себе и своему мировоззрению. Никто никогда не слышал от него дурного слова или ругательства, его спокойствие усмиряло даже самого злостного грубияна, а местные жители слагали легенды о его щедрости и доброте.
      — Ты так всегда мне помогаешь, возьми выходной, — он смахнул пот со лба и вернулся к заготовкам насвистывая что-то себе под нос. Но Маринетт, закатав воображаемые рукава, рвалась в бой, и поэтому, пропустив мимо ушей реплику отца, отправилась на склад за шоколадом и изюмом.
      Она любила работать в пекарне. Несмотря на большое количество посетителей, на то, что в конце дня от усталости она не чувствовала ног, а щеки болели от бесконечных, порой натянутых улыбок, Дюпэн-младшая с удовольствием стояла у прилавка, глубоко вдыхая аромат свежей выпечки и вслушиваясь в разговоры вокруг.
      Самый разгар работы приходился на раннее утро, когда все шли на работу, и на поздний вечер, когда все с нее возвращались. После полудня к Маринетт забегала Алья Сезер, ее хорошая подруга, чтобы купить булочек для пожилой госпожи, у которой она служила в качестве сиделки, а также поделиться новыми сплетнями, которые нашептывал друг другу на ухо честной народ.
      Этот день ничем не отличался от предыдущих, и, когда музыка ветра, заботливо повешенная матушкой на входе, мягко зазвенела, Маринетт с готовностью приветствовала мисс Сезер собственной персоной.
      Рыжеволосая бестия облегченно стянула с головы узкий чепчик, прикрыв за собой дверь.
      — Ты не поверишь, — первые слова, которыми она обозначила свой приход. С этой фразы она начинала каждый визит.
      — Конечно же, не поверю, — привычно ответила Маринетт, доставая плетенную корзинку. — Тебе как обычно?
      Алья немедленно закивала, но ее мысли были явно о чем-то другом.
      — Но в этот раз у тебя есть возможность увидеть все собственными глазами! Смотри, — она помахала перед лицом подруги листовкой, недавно полученной ей от маленькой девочки на улице. — Как тебе такое?
      Маринетт со скучающим видом посмотрела на листовку — их она использовала каждое утро для розжига печи. Конкретно такую она видела уже в сотый раз. Буквально днем ранее ее на первое представление в музее Барнума звал лысенький тощенький мистер Круз, но, увы и ах, подобные вещи молоденькую дочку пекаря абсолютно не интересовали.
      — Что-то я не вижу в твоих глазах восторга, — хмыкнула Алья, сворачивая листочек вдвое и убирая ее в аккуратненькую сумочку. — Ты не пойдешь?
      — Конечно же, нет, — Маринетт покрыла заказ подруги чистыми салфетками. — Я работаю до девяти вечера.
      — Ну, Мари, — не желала сдаваться Сезер. — Всего лишь разочек! Я уверена, что месье Дюпэн…
      — Алья, я же уже тебе сказала, — вздохнула девушка, смахивая со лба выбившуюся из прически прядку. — Меня не интересуют толпы ошалелых людей. Я не люблю лишний шум. Кроме того, у меня действительно нет времени на развлечения.
      — Ты вечно зарываешься в работе, Мари, нельзя забывать про отдых! — Алья взяла подмышку свою корзинку. — Я зайду за тобой вечером, так что, если передумаешь…
      — Не передумаю, — хмыкнула Маринетт, пересчитывая мелочь, зная, насколько жадной была старуха, на которую работала Алья. Иногда она недосчитывалась пары монет и не уставала поражаться, как с их и без того демократичными ценами можно быть такой ханжой.
      Когда Алья ушла, в пекарне не осталось ни одного посетителя. От скуки девушка перекладывала выпечку с полки на полку, размышляя, какой вид булочки будет лучше смотреться и какой вид больше привлечет внимание покупателя. Незаметно ее мысли снова коснулись злосчастного представления, о котором, наверняка, будут все говорить в ближайшую неделю. Яркая листовка на самом деле заинтересовала ее. И хотя она прекрасно знала, что в эти нелегкие времена люди пойдут на любой обман, лишь бы заработать побольше денег. Но идея Барнума заразила ее.
      Люди были неизмеримо жестоки, унижая тех, кто чем-то отличался от их, неважно, в плохую или хорошую сторону. Саму Маринетт месье Дюпэн учил тому, что все был изначально равны, и что издевательства и унижения — не меньший позор, чем преступление. А Барнум желал вывести в свет этих людей, таких необычных, уникальных, неповторимых.
      Дюпэн-младшая мучилась в сомнениях, взвешивая все «за» и «против», и чуть не опрокинула кувшин с теплым молоком прямо на посетителя.
      Заметив нерасторопность дочери, ей на помощь поспешила миссис Дюпэн, извиняясь за неудобства. Маринетт, вздыхая, сняла фартук и отправилась на второй этаж, чтобы умыться и немного прийти в себя.
      На кровати лежало нарядное выходное платье, приготовленное заранее девушкой. Она бросила на него косой взгляд и отвернулась, снова уставившись в зеркало на свое отражение. Убранные иссиня-черные волосы были убраны сзади в пучок и уже растрепались, что было заметно даже несмотря на белый платок, который Мари всегда повязывала на голову во время работы. Красные от недосыпа и усталости глаза лихорадочно блестели в свете настольной свечи. Неужели эти работяги с фабрики действительно считали ее симпатичной?
      Она достала из грубой деревянной тумбочки расческу и начала прихорашиваться: расчесала волосы, заплела их в две косы; умыла лицо от остатков муки. Примерила платье, покрутилась перед зеркалом, оставшись в итоге практический удовлетворенной своим внешним видом.
      Энн-стрит была вся в огнях. Возбужденная толпа громко гоготала, что-то обсуждая, сжимая в руках заветные листовки с приглашением. Алья, довольная, шла по правую руку, стальной хваткой вцепившись в локоть подруги, чтобы та не дай Бог не сбежала. Маринетт едва сдерживала дрожь в коленках, когда они наконец подошли в большому светящемуся шатру, из которого уже доносилась музыка.
      Глубокий женский голос радостно приветствовал зрителей, пока на сцену не вышел мужчина в ярко-красном пальто. Он поднял руки, и воцарилась тишина.